Страница 33 из 39
Глава II. Борис Чичерин: “старолиберальная” философия права
1. Вводные замечания
Борис Николаевич Чичерин (1828–1904) занимает в истории русской мысли совершенно особое место. Без всякого сомнения, он был “одним из самых выдающихся умов России XIX в.”[294] Вл. Соловьев назвал его “самым многосторонне образованным и систематичным умом среди современных русских, а может быть, и европейских ученых”[295]. Следует добавить, что эта высокая оценка вовсе не была результатом духовной близости: скорее наоборот, – оба мыслителя резко критиковали друг друга, и процитированные слова были на самом деле началом резкого и едва ли не грубого ответа Вл. Соловьева на критику Чичериным его взглядов на право и нравственность. Советские ученые также относились к Чичерину с большим почтением, подчеркивая его интеллектуальный уровень и цельность его личности, но в то же время смотрели на него как на настоящего классового врага прогрессивных сил. Советские издатели воспоминаний Чичерина назвали его “замечательнейшим из русских либералов”[296], одним из выдающихся представителей политической мысли европейского уровня, внесшим “совершенно исключительный” научный вклад в российскую социальную науку того времени[297]. Такое же мнение было высказано русским ученым-эмигрантом, хорошо известным исследователем русского либерализма В. Леонтовичем, назвавшим Чичерина “крупнейшим теоретиком русского либерализма”[298].
Однако почти всегда исследователи отмечали, что Чичерин оставался обособленным мыслителем, “одинокой фигурой”, а его идеи не имели реального влияния[299]. Наиболее крайнее суждение высказал Н. Бердяев. В своей книге “Русская идея” он назвал Чичерина единственным философом русского либерализма и обвинил его в том, что как мыслитель он совершенно чужд всему русскому: “По Чичерину можно изучать дух, противоположный русской идее, как она выразилась в преобладающих течениях русской мысли XIX века”[300]. Такое мнение вполне естественно для философа, на духовном развитии которого так сильно сказался романтический славянофильский антилегализм. Действительно, отношение Бердяева к классическому либерализму, с его идеей права, всегда было, как он сам признавался, резко враждебным; противостояние “формальному праву” во имя “свободы духа” он считал своей нравственной обязанностью[301].
Изолированность Чичерина подчеркивал также умеренный либерал кн. Е. Н. Трубецкой, в отличие от Бердяева, сожалевший об этом факте как о трагическом и прискорбном. По его мнению, жизнь Чичерина – это “история человека, который был не нужен России и был выброшен жизнью за борт, потому что был слишком кристально чист, слишком непоколебим, слишком ревностен”[302]. Чичерин был одинаково чужд всем течениям русской философской и политической мысли. То, что во второй половине XIX в. он оставался гегельянцем, обрекало его на роль “инопланетянина”. Он презирал позитивизм как свидетельство философского невежества, но столь же резко противостоял антипозитивистским атакам Вл. Соловьева, которого он обвинил в незрелом, неграмотном мистицизме, ведущем к уничтожению науки. Чичерин был в принципе чужд реакционной политике Александра III, но решительно осуждал и радикальные движения, считая, что они несут ответственность за провал либерализма и победу реакции. Он был сравнительно далек даже от тех, кто называл себя либералами: по его мнению, они делали слишком много уступок народничеству или государственническому социализму, а он в их глазах был доктринером и непреклонным фанатиком. Он стремился к “чистому” либерализму, “либерализму без примесей”, которого в России не существовало[303].
Похожее объяснение изолированности Чичерина, хотя и в ином контексте оценок его мысли, было дано П. Б. Струве. Его статья о Чичерине была написана в 1897 г., когда он еще был “легальным марксистом”. Струве классифицировал Чичерина как “чистого либерала” или “либерала доктринерско-буржуазного типа” и доказывал, что такая позиция не может удовлетворить никого в обществе, находящемся на ранней стадии капиталистической модернизации[304]. Естественно, что немецкий либерализм 40-х годов XIX в. мог иметь явственный “социальный” оттенок; в равной мере естественно и понятно, что русский либерализм XIX в. мог проникнуться некоторыми элементами народничества, как у Кавелина. Только Чичерин никогда не делал никаких уступок народничеству, но не мог и претендовать на роль глашатая нового времени, поскольку упорно придерживался отсталых принципов либерализма Манчестерской школы. В конце XIX в. многое из написанного им напоминало “допотопную литературу”[305].
Однако спустя несколько лет мнение Струве о Чичерине решительно изменилось. Оставив “легальный марксизм”, Струве стал сначала “левым либералом”, а позднее – “либералом правым”[306]. В этот поздний период он определял свою позицию как “либеральный консерватизм”, то есть такую политическую философию, которая наиболее полным образом выражена в трудах и деятельности Чичерина[307]. Такая же точка зрения была высказана В. Маклаковым, лидером правого крыла партии кадетов. Он глубоко сожалел, что Чичерин не оказал большего влияния на основное направление русского либерального движения[308].
Для полноты картины нужно отметить, что, в отличие от Струве, взгляды Чичерина развивались от правых позиций к более левым. В своей брошюре “Россия накануне XX столетия” (опубликованной анонимно в Берлине в 1900 г.) он горячо доказывал, что единственным решением российских проблем могла бы быть “замена абсолютной монархии конституционной”. Эту программу, хотя и вполне умеренную, одобрил Плеханов, приводя ее как аргумент в поддержку своего взгляда на возможность и желательность союза российских марксистов с либералами в общей борьбе за политическую свободу. Интересно отметить, что в обстоятельном разборе брошюры Чичерина (авторство которой, конечно, не было для него тайной) Плеханов не пишет об изолированности Чичерина, а относится к нему скорее как к фигуре репрезентативной[309].
Абстрактный характер воззрений Чичерина, доктринерское следование принципам характерны для менталитета тех российских либералов дворянского происхождения, которых русские писатели, особенно Тургенев, изображали в образе “лишних людей”. Они ощущали себя ненужными и чуждыми и воспринимались другими как “иностранцы у себя дома”, потому что для реализации идеалов им не хватало социальной основы. Так, и характер Чичерина не отличался оригинальностью: его отвлеченность, а вследствие нее непрактичность мышления, на самом деле были характерны для всех русских либеральных западников. Плеханов считал, что социальная отчужденность и связанная с ней беспомощность этой группы исчезнут в результате победоносной борьбы российского рабочего движения. В рецензии на другую политическую работу Чичерина он заключил: “Серьезное либеральное движение может возникнуть у нас только как результат движения рабочих. Такова одна из самых интересных особенностей нашей общественной жизни”[310].
294
Schapiro L. Rationalism and Nationalism in Russian Nineteenth-Century Thought. New Haven-L, 1967. P. 89–90.
295
Соловьев В. С. Собр. соч. Брюссель, 1966. Т. 8. С. 671.
296
Невский В. Реакционная сущность либерала. Предисловие / Чичерин Б. Н. Воспоминания: Земство и Московская дума. М., 1934. С. 16 (далее – Воспоминания. 4).
297
Бахрушин C. Предисловие // Чичерин Б. Н. Воспоминания: Московский Университет. М., 1929. С. 6 (далее – Воспоминания. 3).
Похожую оценку Чичерина как ученого можно найти в кн.: Зорькин В. Д. Из истории буржуазно-либеральной политической мысли России второй половины XIX – начала XX (Б. Н. Чичерин). М., 1975. С. 14.
298
Леонтович В. История либерализма в России. 1762–1914. М., 1995. С. 169. См. также: Utiechin S. W. Russian Political Thought: a Concise History. L., 1963. P. 105.
299
Быть “одиноким” (то есть не иметь последователей) не исключает возможности быть “типичным” (что означает иметь взгляды, типичные для какой-либо группы). Это понимал Г. Фишер, назвавший Чичерина “одинокой фигурой”, но все же считавший его типичным дворянским либералом, “сродни государственным (Rechtsstaat) либералам бисмарковской Германии” (Fischer G. Russian Liberalism: From Gentry to Intelligentsia. Cambridge, Mass. 1958. P. 19).
300
Бердяев Н. Русская идея // Вопросы философии. 1990. № 2. С. 96.
301
См.: Бердяев Н. Самопознание: опыт философской автобиографии. Париж, 1949. С. 103.
302
Трубецкой Е. Воспоминания. София, 1921. С. 125.
303
Там же. С. 120.
304
Струве П. Б. Чичерин и его обращение к прошлому // Струве П. Б. На разные темы. СПб., 1902. С. 94.
305
Там же. С. 94–95.
306
См. два исследования Р. Пайпса: Pipes R. Struve, Liberal on the Left, 1870–1905. Cambridge, Mass., 1970; Pipes R. Struve, Liberal on the Right, 1905–1944. Cambridge, Mass., 1980. [Пайпс. Р. Струве. Биография. В 2 т. М.: Московская школа политических исследований, 2001.]
307
См.: Pipes. Struve, Liberal on the Right. P. 375–376. В числе других представителей консервативного либерализма в России Струве называл Н. Карамзина, И. Тургенева, Д. Шипова и П. Столыпина. Это звучит не слишком убедительно: Шипов, например, имел мало общего со Столыпиным, а его воззрения на право были диаметрально противоположны чичеринским.
308
См.: Маклаков В. Из прошлого // Современные записки. (Париж.) 1929. Т. 40. С. 308–310.
309
Плеханов Г. В. Сочинения. Т. 12. М. (Б. г.) С. 183–185.
310
Там же. С. 187.