Страница 30 из 39
“По Марксу, – утверждает Ленин, – государство есть особая организация силы, есть организация насилия для подавления какого-либо класса”. Его сила, как говорил Энгельс, состоит главным образом “в особых отрядах вооруженных людей, имеющих в своем распоряжении тюрьмы и прочее”; другими словами, “постоянное войско и полиция суть главные орудия силы государственной власти”[257] Если это так, то каждое государство основывается в конечном счете на голой силе. Не случайно, что право даже не упоминается в этом контексте. Главная мысль ленинской теории государства была направлена против понимания права как важного и необходимого элемента государства или по крайней мере современной государственности. В отличие от Плеханова, он не был согласен с утверждением, что государственная власть стоит выше закона и что каждый закон на самом деле является приказом власть имущих, но добавлял, что обладатели политической власти могут с легкостью обойтись без закона, что не существует внутренней необходимости придавать законную форму своим приказам. Государство, как организованная сила данного класса, было для него по сути своей не законной структурой, а скорее феноменом, похожим на армию. То же было справедливо и по отношению к революционной партии; да это и не могло было быть иначе, ибо он считал классовую борьбу своего рода военными действиями и глубоко восхищался военными формами организации. Он обвинял западных социалистов в том, что они “развращены и отуплены буржуазной легальностью”, противопоставляя социал-демократическим организациям взлелеянную им мечту об “других организациях”, сознательно построенных по образцу армии[258]. Цитирую: “Возьмем современное войско. Вот – один из хороших образчиков организации. И хороша эта организация только потому, что она – гибка, умея вместе с тем миллионам людей давать единую волю… Вот это называется организацией, когда во имя одной цели, одушевленные одной волей миллионы людей меняют форму своего общения и своего действия, меняют место и приемы деятельности, меняют орудия и оружия сообразно изменяющимся обстоятельствам и запросам борьбы”[259].
С точки зрения такого идеала законные формы, конечно же, были недостаточно гибкими, не способными направлять коллективную волю, создавали ненужные препятствия для ее прямого выражения и затемняли общую цель. Из этого следовало, что подлинно революционная классовая борьба требовала организации, основанной на принципе директивного командования, воодушевленной единой волей и использующей все возможные средства для достижения своей цели, то есть для “окончательного разгрома, уничтожения, истребления врага”[260]. Это и было идеалом, который Ленин пытался воплотить в своей партии, а позднее – в революционном Советском государстве.
Как и следует ожидать, Ленин восхищался тем, как Маркс и Энгельс критиковали “буржуазную свободу”, и, насколько это было возможно, довел эту критику до крайности. Он подчеркивал, что в условиях капитализма всеобщее избирательное право не способно выявить волю большинства трудящихся и поэтому заслуживало названия орудия господства буржуазии[261]. Он любил ссылаться на фразу Маркса о сути буржуазной демократии, сводящейся к тому, “чтобы один раз в три или шесть лет решать, какой член господствующего класса должен представлять и подавлять народ в парламенте”, выхватывая ее из контекста и, по сути дела, фальсифицируя Маркса, приписывая ему гораздо более выразительные слова: “Раз в несколько лет решать, какой член господствующего класса будет подавлять, раздавлять народ в парламенте, – вот в чем настоящая суть буржуазного парламентаризма, не только в парламентарно-конституционных монархиях, но и в самых демократических республиках”[262]. Это определение равносильно занятию важной позиции в вопросе о парламентаризме, а именно признанию того, что парламентская форма современного государства неотделима от ее буржуазного содержания и что парламентские институты являются по своей сути лишь формой буржуазной диктатуры[263]. Для обоснования этого утверждения Ленин ссылается на положение Энгельса о том, что каждое государство – это “особая сила” угнетения, и на критику Марксом понятия “свободного государства”, данную в “Критике Готской программы”, однако логика собственных рассуждений обманула его. Во-первых, положение о том, что каждое государство есть аппарат угнетения, не тождественно тому, что каждое государство – это инструмент класса-собственника; само понятие диктатуры пролетариата противоречило такому выводу. Во-вторых, Марксова критика идеи “свободного государства” была основана не на предположении, что само существование государства исключает свободу, а на том положении, что “свобода состоит в том, чтобы превратить государство из органа, стоящего над обществом, в орган, этому обществу всецело подчиненный”, и что “большая или меньшая свобода государственных форм определяется тем, в какой мере они ограничивают “свободу государства”[264]. Следовательно, Маркс хотел сказать, что “свобода государства” на самом деле означает абсолютную власть государства и что такая свобода должна быть ограничена ради свободы общества. Он показал, что с этой точки зрения демократическая республика гораздо более предпочтительна, чем монархия. Он критиковал германскую рабочую партию за иллюзию того, что ее демократическая программа может быть осуществлена в пределах “современного национального государства”, стало быть, в пределах “прусско-германской империи”, но не подразумевал при этом, что даже в демократической республике парламентские институты могут служить лишь интересам буржуазии[265].
Правда, отношение Ленина к “буржуазной политической свободе” не было полностью отрицательным. Он помнил, что для раннего русского марксизма было характерно признание относительной ценности политической свободы, и это коренным образом отличало марксизм от традиции народников; он осознавал также, что нигилизм в отношении к политической свободе нес в себе опасность сближения с позицией реакционной черной сотни. Поэтому в целом его взгляды на политическую свободу не были строго последовательными. Много верных оценок его противоречивых воззрений по этому вопросу можно найти в книге Марселя Либмана, весьма сочувствующего ленинизму автора. Либман приходит к следующим выводам:
“Ленин без труда разоблачал формализм политических свобод, их сосредоточение de facto в руках буржуазии. Но язвительная точность его критики не изменяет факта противоречивости его анализа. С одной стороны, Ленин утверждал, что ‘самая демократическая буржуазная республика есть машина для угнетения пролетариата буржуазией, для угнетения трудящихся горсткой капиталистов’, что ‘свобода в буржуазной демократической республике была на деле свободой для богатых… Фактически пользоваться демократией при капитализме трудящиеся массы, по общему правилу, не могли’. И он заключил в работе ‘Пролетарская революция и ренегат Каутский’, что буржуазная демократия является ‘демократией для богатых, обманом для бедных’, ‘раем для богатых, ловушкой и обманом для эксплуатируемых, для бедных’. В то же время Ленин считал, что ‘следует использовать буржуазный парламентаризм’, добавляя что ‘мы никоим образом не должны произвести впечатление, что буржуазные парламентские институты не имеют для нас никакой ценности. Они представляют собой громадный прогресс по сравнению с тем, что им предшествовало’. Ленин так и не прояснил свою позицию по этому вопросу: как могло революционное рабочее движение надеяться использовать в своих целях режим, в котором свобода обеспечивалась ‘только для богатых’”?[266]
257
Там же. С. 242–243.
258
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 258.
259
Там же. С. 258–259.
260
См.: Besançon, Alain. The Intellectual Origins of Leninism. Oxford, 1981. P. 221.
261
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. 251.
262
Там же. С. 46 (выделено мной). Ср.: Маркс К., Энгельс Ф. Избр. произв. Т. 2. С. 221.
263
В этой связи Бэрри Хайнднесс пишет о “сущностном анализе Лениным демократических форм” и о “ленинском сущностном отрицании парламентских институтов”. См.: Hindness B. Marxism and Democracy / Alan Hunt (ed.). L., 1980. P. 34–35.
264
Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 19. С. 26.
265
Там же. С. 26–27.
266
Liebman M. Leninism under Lenin. L., 1975. P. 428.