Страница 29 из 39
Последняя статья Плеханова была попыткой снять с себя ответственность за идеологическое обоснование большевистского террора и роспуск Учредительного собрания. Но его аргументы не имели ничего общего с защитой права и политической демократии как принципа. Напротив, он основывал свои рассуждения на своей любимой концепции исторической необходимости, утверждая всего лишь, что в российских условиях Учредительное собрание было прогрессивно и еще не пришло время заменить его диктатурой пролетариата. Он не отрицал, что собрание выступало за “буржуазную” демократию, и не забывал также, что для марксистов буржуазная демократия означала капитализм, то есть новую форму порабощения трудящихся, но в противовес этому он подчеркнул, что даже античное рабство было исторически оправданно, поскольку, как сказал Энгельс, “без античного рабства не было бы и современного социализма”[248]. Отрицание исторической необходимости во имя “абстрактного идеала” было характерно прежде всего для русского народничества в противоположность марксизму, и он заключил поэтому, что большевиков следует считать не его (Плеханова) детьми, но, скорее, сводными братьями Виктора Чернова, председателя распущенного собрания[249].
Правда, Плеханов понимал, что российские рабочие, возможно, не будут сочувствовать Учредительному собранию только лишь по причине его якобы исторической необходимости. Поэтому он добавил, что члены собрания твердо выступали “за интересы трудового народа России”[250]. Но в своей защите буржуазной демократии он прежде всего настаивал на том, что она является необходимой стадией прогресса, что она хороша с точки зрения идеальной нормы разумного развития истории, но не на том, что она выражает классовые интересы рабочих.
Действительно, трагедия Плеханова была трагедией русского западника, который желал своей стране “нормального”, “европейского” развития с разумным чередованием стадий и в полном соответствии с “внутренним” экономическим и культурным ростом. С одной стороны, его марксизм предполагал необходимость развития классового антагонизма пролетариата и буржуазии; с другой, он провозглашал потребность воспитания российских рабочих в духе “научного социализма”, подготовки их к тому, чтобы принять – на одно-два поколения – господство их классового врага. Психологическая невозможность одинаковой приверженности каждой из этих двух целей должна была бы быть очевидна, но, что удивительно, Плеханов полностью осознал это только в последние дни жизни, когда его стал мучить вопрос: “Не рано ли мы начали пропаганду марксизма в отсталой полуазиатской России?”[251] Он умер с горьким пониманием того, что деятельность, которой он посвятил всю жизнь, дала результаты, отличные от того, к чему он стремился; другими словами, что его обманул его идол, История.
Различие Плеханова и Ленина было значительным с самого начала, хотя некоторое время ни один из них не понимал ясно его причины. Кратко говоря, это было различие марксизма, понимаемого как технологический детерминизм, считающий историю объективным процессом, независимым от человеческой воли, определяемым развитием производительных сил (в случае Плеханова), и марксизма, понимаемого как теория классовой борьбы, считающая историю полем битвы и объясняющая ее в терминах военных действий, уделяющая главное внимание характеру и силе основных классовых антагонизмов, энергии и боевитости организованного авангарда пролетариата, а также характеру и силе других классовых сил (в случае Ленина). Понятно, что второе понимание подразумевало большее внимание к “субъективному фактору” и меньшее доверие к “объективным”, безличностным историческим процессам. Уже в своих ранних работах о народничестве Ленин отверг не только народнический “субъективизм”, но также и “объективизм”, который в то время считался существенной частью исторического материализма. “Объективист, доказывая необходимость данного ряда фактов, – утверждал он, – всегда рискует сбиться на точку зрения апологета этих фактов”, в то время как материалист “вскрывает классовые противоречия и тем самым определяет свою точку зрения”[252]. Объективизм дает картину процесса в целом, представляя его как “объективный ход событий”, тогда как материализм обязывает своих поборников прямо и открыто становиться на точку зрения определенной общественной группы. Эти остро критические замечания были направлены против Петра Струве и других “легальных марксистов”, но они могли быть отнесены также и к плехановской форме “объективизма”.
Столь же важным было и различие между Плехановым и Лениным в их полемике о капитализме. Плеханов считал капитализм будущим России, тогда как Ленин рассматривал его как ее настоящее, которое не просто сделало в России свои первые шаги но “определенно и окончательно сложилось”[253]. Плеханов утверждал, что капитализм в России уже необратимо вступил в первоначальную стадию, но подчеркивал при этом необходимость дальнейшего капиталистического развития, определяя высшую степень развития капитализма в понятиях производительности труда и считая ее необходимо связанной с “собственно капиталистической надстройкой”, то есть с конституционной и республиканской формой государственного устройства. Ленин тоже соглашался с Энгельсом в том, что демократическая республика является “наилучшей… формой государства при капитализме”[254], но не заключал из этого, что развитый капитализм невозможен при самодержавии; также он не определял уровень развития капитализма с точки зрения развития производительных сил. Основное значение он придавал вопросу о господствующих производственных отношениях и характере основного классового противоречия. Под полным и окончательным утверждением капитализма он подразумевал утверждение товарного производства, основанного на эксплуатации наемного труда, и это позволило ему назвать Россию отсталой, но все же капиталистической страной. Другими словами, он определял капитализм в понятиях классовой борьбы, а поэтому его развитие зависело от интенсивности этой борьбы, от воли и сознательности рабочего класса, от умелого руководства его авангарда. Поэтому для Ленина прохождение через капиталистическую стадию не означало обязательно прохождения через высшую возможную ступень развития капиталистического производства[255].
Анализ различных этапов развития ленинской мысли находится, понятно, за рамками данной книги. Вместо этого стоит остановиться на сравнительном рассмотрении взглядов Ленина и Плеханова на право и государство. Хорошее начало такому рассмотрению дает ленинское определение диктатуры пролетариата: “Диктатура есть власть, опирающаяся непосредственно на насилие, не связанная никакими законами. Революционная диктатура пролетариата есть власть, завоеванная и поддерживаемая насилием пролетариата над буржуазией, власть, не связанная никакими законами”[256].
Чтобы понять все, что подразумевается данным определением, необходимо рассмотреть его в более широком контексте. Как и Плеханов, Ленин считал право всего лишь инструментом государства, а именно инструментом классового господства. В известной брошюре “Государство и революция”, написанной накануне захвата власти большевиками, он развил последовательную теорию государства – теорию, в которой, как утверждалось, не было ничего нового по сравнению со взглядами на государство Маркса и Энгельса, но в действительности эта теория была достаточно оригинальна, и можно считать ее исключительно ленинской. Ее относительная новизна заключалась в полном пренебрежении законом, в тенденции свести государственную власть к ее репрессивной функции и подчеркнуть, что эта функция, как правило, осуществляется прямо, без посредничества закона.
248
Плеханов Г. В. Год на родине. Т. 2. Париж, 1921. С. 260 (Цитату Энгельса см. в. Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2-е изд. Т. 20. С. 186.).
249
Там же. С. 268.
250
Там же. С. 265–266.
251
Цит. по: Baron. Plekhanov. P. 358.
252
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 401.
253
Там же. С. 495. См. также: Vladimir Akimov on the Dilemmas of Russian Marxism, 1895–1903 / J. Frankel (ed.). Cambridge,1969.
254
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. 20.
255
Более полное обсуждение ранних работ Ленина в свете полемики народников и марксистов см. в: Walicki. Controversy Over Capitalism. P. 176–179 и в кн. Idem. History of Russian Thought. P. 440–448.
256
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 245.