Страница 20 из 31
Попытка разрешить эту великую проблему уведет нас далеко за рамки этой книги. Можно, однако, отметить ряд факторов, которые ученые определяют как социально-экономические причины идеологических изменений.
Маркс связывал «сознание» с классовой принадлежностью, хотя при этом допускал и существование таких несообразностей, как «ложное сознание» (на самом деле термин Энгельса) капиталистов и не пробудившееся сознание пролетариев. Не принимая Марксову модель целиком, можно извлечь из нее пользу. Классовая принадлежность – по Марксу или по другим критериям – связана с идеологической приверженностью, хотя форма, сила и устойчивость этой связи подлежат эмпирическому изучению. Как утверждает Зелигер, «классовая принадлежность и конкретные экономические условия являются важными, но не единственными факторами формирования идеологических позиций»[133].
Другие авторы ассоциируют идеологию с различными внеклассовыми социальными характеристиками: профессией, религией, семейным, этническим и географическим положением[134]. Плюралистический подход предвосхитил марксист-ревизионист конца XIX – начала XX столетий Эдуард Бернштейн[135]. В результате индустриализации, урбанизации и международной миграции меняется распределение профессиональных, этнических и других характеристик населения и соответственно меняется также идеологическая структура общества, хотя причинно-следственные связи пока никто не объяснил. От простого предположения, что здесь действует «гибкая, конкурентная и множественная конфигурация причинных факторов», пользы не много[136]. Этот пробел в объяснении необходимо заполнить.
Следует также принимать в расчет «веру и неверие сами по себе»[137]. Тот, кому случалось пожить среди социальных философов, знает, что идеи живут собственной жизнью или по крайней мере никак не связаны с социальным положением тех, кто их выдвигает, принимает и отвергает. Интеллектуалы, специалисты по производству и распространению внятных социальных идей, подвержены причудам моды; время от времени без всяких видимых причин их вдруг увлекает то одна идея, то другая[138]. При этом многие идеи выдержали испытание временем, доказав, что, независимо от породивших их условий, их жизнеспособность не зависит от их давно забытого социального происхождения. Многие черты современных идеологий были знакомы уже Платону и его современникам[139]. Если идеи развиваются автономно, вне связи с окружающими их социальными структурами, то диалектика, описанная Бергером и Лакманном, не образует закрытой системы, так что появляется место для элемента экзогенности, если не чистой случайности.
Каким же фактором политической экономии следует считать идеологию, эндогенным или экзогенным? Предположение о ее эндогенности выглядело бы основательнее, если бы удалось точно установить связи между идеологическими и социально-экономическими изменениями – иными словами, имей мы полезную теорию о причинах и следствиях идеологии. К сожалению, специалисты в области социологии знания не разработали полезной теории, достаточно определенной, чтобы применять ее на практике. Высказывания вроде «все общественные идеи социально обусловлены» не лишены смысла, но слишком расплывчаты, абстрактны и не помогают ответить на конкретные вопросы, поднимаемые в данной книге. Если же идеологическая мысль живет собственной жизнью – априори такую возможность нельзя исключить, – то заведомо неполной окажется любая теория, соотносящая идеологию со структурой общества. В следующей главе я представлю частичную теорию идеологического сдвига, разработанную, в частности, для углубления нашего понимания того, как в ХХ в. происходил, неуклонный, хоть и прерывистый, рост правительства в Америке. Что же касается общей теории идеологических сдвигов, сформулированной на достаточно низком уровне обобщения, чтобы быть пригодной для эмпирических исследований, я могу только ждать и надеяться, не слишком рассчитывая на то, что надежды сбудутся скоро. В этой книге идеологический сдвиг будет рассматриваться как фактор экзогенный по отношению к политическим и социально-экономическим переменам, за исключением случаев, о которых пойдет речь в следующей главе. Даже если о причинах идеологических сдвигов нам известно очень мало, мы все же попытаемся учитывать их последствия.
Выводы
Убеждения имеют значение, а идеологии – это системы убеждений, оказывающие сильнейшее влияние на политическую экономию. При всем правдоподобии утверждения, что участие в массовой политической деятельности иррационально, Железный Закон Коллективного Недеяния парализовал не всех. Многие люди постоянно участвуют в таких массовых политических мероприятиях, как выборы, или расходуют личные деньги и время на участие в разных политических движениях, а время от времени объединяются, чтобы попытаться радикально изменить общество и даже насильственно свергнуть правительство. Я придерживаюсь мнения, что люди делают все это не вследствие иррациональности, а потому что речь идет об их собственной идентичности. Действуя совместно с теми, кто разделяет их идеологию, люди ощущают сплоченность, имеющую важное значение для сохранения их идентичности. Они не могут получить эту форму полезности иначе как действием – в изоляции сплоченности не бывает. Чтобы вести себя иначе, человек должен стать другим. Но, чтобы стать другим, нужно усвоить другую идеологию. Идеологии порождают личностно-политический комплекс идентичности, сплоченности и политической деятельности главным образом в силу присущего им нравственного содержания. В конечном итоге многие, если не большинство, считают выбор между правым и неправым более фундаментальным, чем выбор, который приносит им всего лишь пользу.
Наиболее рельефно идеологии предстают в высказываниях лидеров общественного мнения в период кризиса. Чтобы понять идеологию, следует изучать символы, особое внимание уделяя риторике. То, какими выразительными средствами пользуется идеолог, столь же важно, как и то, что он говорит. Система образов – ключ к пониманию идеологической мотивации и программы. Язык – важнейший политический ресурс, более тонкий и более могущественный, чем обычно представляют себе такие упрямые реалисты, как, скажем, экономисты-математики. Серьезное внимание к языковым символам открывает окно, через которое видна идеология в действии.
Но окно это не слишком прозрачно. Идеологический анализ является необходимой частью исследования политической экономии, но это чрезвычайно трудная часть. Ситуацию затрудняет и отсутствие полноценной теории идеологии: набора связей, на эмпирически полезном уровне обобщения характеризующих взаимодействия идеологии с политической и социально-экономической структурой. Понимание идеологического сдвига как явления экзогенного по отношению к политико-экономическому изменению создает риск спутать причины со следствиями. Ко всему прочему тому же предположение о том, что причины идеологических сдвигов заключены в самой идеологии, еще больше усложняет анализ. Если проблемы определения параметров, наблюдения и качественной оценки вполне преодолимы, то анализ идеологического изменения остается сложным и тонким искусством.
К сожалению, мастерство аналитика повышает вероятность превращения идеологии в deus ex machina[140], который является при всяком анализе изменения в политической экономии, если не установлены иные причины, правдоподобные либо убедительные. Избежать этой опасности нелегко. Главной защитой от нее должна стать компетентность и честность аналитика (и критика) в ходе исследования, а особенно при работе с символическими артефактами. Исследователям, изучающим идеологию, придется решать непростые проблемы оценки репрезентативности фактов и разрешения неоднозначностей в их истолковании.
133
Seliger, Ideology and Politics, p. 168.
134
North, Structure and Change, p. 51; Kraditor, Radical Persuasion, passim.
135
Seliger, Marxist Conception, pp. 99—104.
136
Seliger, Ideology and Politics, p. 168.
137
Ibid.
138
Tom Wolfe, „Idea Fashions of the Eighties: After Marx, What?“ Imprimis 13 (Jan. 1984): 1–6. Вулф рассматривает подверженность интеллектуалов модам как «ключ к интеллектуальной истории США ХХ столетия» (p. 1).
139
K. R. Popper, The Open Society and Its Enemies. Vol. I. The Spell of Plato (New York: Harper Torchbooks, 1963). [Поппер К. Открытое общество и его враги. М.: Культурная инициатива, 1992. Т. 1: Чары Платона.]
140
Бог из машины (лат.), неожиданная (искусственная) развязка ситуации с привлечением внешнего фактора. – Прим. ред.