Страница 18 из 31
Идеология и риторика
Ответ: следует тщательно исследовать их риторику. По точному выражению Наварро, «язык и высказывания не нейтральны… Идеологическая позиция обладает собственным языком (отметаемым противниками как простая риторика), который придает этой позиции смысл. Изменение языка – не просто семантический сдвиг. Это навязывание одной позиции вместо другой»[116]. Как признают некоторые политологи, сам язык является одним из важнейших политических ресурсов[117]. Олдос Хаксли пошел еще дальше. «Поведение и характер, – утверждал он, – во многом определяются природой слов, которые мы свободно используем для обсуждения самих себя и окружающего нас мира»[118]. Успешные политики всегда понимали силу слова. И не следует удивляться, когда один политик называет «человечностью и состраданием» то, что на языке другого «расточительство, мошенничество и злоупотребление».
Идеологическое высказывание должно убеждать, но не в той холодной и бесстрастной манере, которую превозносит рассудочный идеал науки и философии. Разумеется, идеологическое высказывание может быть рациональным, по крайней мере отчасти, и может обращаться к бесспорным фактам. Но источник убедительности идеологического высказывания большей частью не связан с логикой и фактами. Его сила в бесстыдстве полемических приемов. Ленин писал: «Мои слова рассчитаны на то, чтобы вызвать у читателя ненависть, отвращение, презрение… не на то, чтобы убедить, а на то, чтобы разбить ряды, – не на то, чтобы поправить ошибку противника, а на то, чтобы уничтожить»[119]. Идеолог стремится убедить слушателей не только принять определенное истолкование и оценку общественных событий, но и подтолкнуть их к политическим действиям или по меньшей мере к тому, чтобы не противостоять и не мешать тем, кто действует. Он знает, что самый убедительный аргумент не всегда самый логичный или соответствующий фактам. «Нужно быть эмоциональным», – учит Ричард Виджери, чрезвычайно успешный консервативный сборщик пожертвований. Другой опытный сборщик средств в избирательные фонды политиков отмечает, что на политические события ярче всего реагируют «люди, любящие спорить, безапелляционные и непрощающие. Для них все либо черное, либо белое», – иными словами, самые идеологизированные[120]. Идеологическая риторика обычно принимает крайне живописную и квазипоэтичную форму. Ее обычные механизмы – метафора, аналогии, ирония, сарказм, сатира, гипербола и утрированное противопоставление. Для выражения идеологической мысли используется «замысловатая сеть символов, имеющих смутное значение, но заряженных эмоционально»[121]. Можно без преувеличения сказать, что для идеологического высказывания главное – образность.
Ученые и (некоторые) философы пренебрегают этим стилем. Метафору, этот самый важный инструмент идеологов, они считают злом. Как сказал философ, метафора «ловко прячет предмет, маскируя его другой вещью». Еще хуже, добавляет Клиффорд Гирц, она «особенно убедительна там, где она особенно „бесчестна„»[122]. Люди, попадающиеся на уловку метафор, в лучшем случае интеллектуально глухи.
Гирц утверждает, что такой оценке влияния идеологических текстов, во всем обвиняющей тупость аудитории, самой недостает тонкости. «Принижающее представление о разуме других людей» приводит нас к выбору между двумя пониманиями действенности символа: «Либо он морочит несведущего (согласно теории интереса), либо возбуждает нерассудительного (согласно теории напряженности)». Но можно предположить, что сила идеолога заключатся в его «способности схватывать, формулировать и передавать те черты социальной действительности, которые не даются сдержанному языку науки». Язык – ресурс гораздо более богатый, чем представляют ученые и (некоторые) философы, и идеологи постигли его богатство лучше, чем их критики[123].
В надежде привлечь тех, кому для длительных размышлений недостает времени или способностей, идеологи упаковывают свои послания в энергичные лозунги, изречения и запоминающиеся высказывания. Если эти краткие боевые кличи дают желаемый эффект, они мобилизуют под знамена идеолога множество разных людей. Секрет успеха кроется частью в экспрессивных моральных призывах, а частью в расплывчатости и многозначности этих призывов, что дает каждому возможность слушать их как стихи, положенные на его собственную мелодию. Когда Маркс и Энгельс заявляли, что «пролетариям нечего терять, кроме своих цепей», они, разумеется, понимали, что революционные рабочие могут потерять многое – свою жизнь, если на то пошло, – и что рабочих никто на работе насильно не удерживает. Но образ скованных цепями людей, наводящий на мысль не только о мучительных и неотвратимых тяготах, но и об унизительных оскорблениях, которым подвергают узников, нес грандиозный полемический заряд. Американские кандидаты на пост президента обещали Новую свободу, Новый курс, Справедливый курс[124], Новый фронтир и Великое общество – расплывчатые образы, навевающие мысли об огромных положительных моральных и материальных сдвигах. Языковые пуристы и политические циники могут сколько угодно измываться над этими словесными изысками, обещающими журавля в небе, но они бессильны умалить их неотразимую привлекательность для масс – ведь даже образованные журналисты подхватывают эти выражения, вводят их в общий оборот и обеспечивают им влияние. На президентских выборах невозможно победить под умеренным и правдивым девизом: «К Чуть-Чуть Более Совершенному Обществу».
Все идеологи используют сигнальные слова [flag words]. Я называю их «сигнальными словами», потому что они служат семантическими знаменами, под которыми собираются верные сторонники, и дают знать аналитику, что текст идеологически заряжен. Сигнальные слова бывают двух видов: дифференцирующие и универсалистские. Дифференцирующие сигнальные слова явно идеологизированы, но все же несут в себе абсолютно разные образы, воспринимаемые в зависимости от идеологической ориентации аудитории. Вот, например, «коммунизм». У коммуниста это слова вызывает в уме образы человеческого братства, «каждому по потребности», и славного будущего, когда государство отомрет, и все люди начнут жить в соответствии со своей истинной природой. Антикоммуниста, напротив, это слово наводит на мысли о безжалостной диктатуре, ликвидации гражданских свобод и подневольном лагерном труде. В отличие от дифференцирующих, универсалистские сигнальные слова имеют одну и ту же моральную окраску независимо от идеологических склонностей аудитории. «Демократия», например, сегодня имеет положительное значение почти для каждого, хотя реальный смысл ее бывает очень разным. Демократия в Китае не равна демократии в Канаде, хотя и китайцы, и канадцы равно привержены абстрактной идее демократии как таковой[125].
В табл. 3.1 представлен краткий список распространенных идеологических сигнальных слов. Со временем слова часто меняют значение; я их включил в список, имея в виду их сегодняшние значения. Легко видеть, что некоторые из этих слов являются идеологическими сигналами только в сочетании с некоторыми другими словами или в определенном контексте. «Корпоративный» не служит идеологическим сигналом в выражении «корпоративная система бухгалтерского учета», но является им в выражениях типа «корпоративная экономика» или «корпоративное государство»[126].
116
Vicente Navarro, “The Labor Process and Health: A Historical Materialist Interpretation,“ International Journal of Health Services 12 (1982): 8.
117
Edelman, The Symbolic Uses of Politics, esp. pp. 114–151; idem, Political Language: Words That Succeed and Policies That Fail (New York: Academic Press, 1977), esp. pp. 41, 109–113; David V. J. Bell, Power, Influence, and Authority: An Essay in Political Linguistics (New York: Oxford University Press, 1975), esp. pp. 10, 13, 98; Eric A. Nordlinger, On the Autonomy of the Democratic State (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1981), p. 90; Francis E. Rourke, Bureaucracy, Politics, and Public Policy, 2nd ed. (Boston: Little, Brown, 1976), p. 98; Be
118
Цит. по: Vermont Royster, „A Matter of Words,“ Wall Street Journal (Oct. 12, 1983). См. также George Orwell, The Collected Essays, Journalism and Letters of George Orwell, ed. Sonia Orwell and Ian Angus (New York: Harcourt, Brace & World, 1968), IV, esp. pp. 127–128, 139. Джордж Боус (George Boas) заявил, что «не существует… препятствий на пути распространения идеологии. Иррациональность, бессмысленность, отсутствие фактов – ничто не в силах отвратить людей от принятия любой идеи, если та выражена нужными словами» (Johns Hopkins Magazine 36 (Oct. 1984): 17).
119
Полностью цитата звучит следующим образом: «…эта [моя] формулировка как бы рассчитана на то, чтобы вызвать у читателя ненависть, отвращение, презрение к людям, совершающим такие поступки. Эта формулировка рассчитана не на то, чтобы убедить, а на то, чтобы разбить ряды, – не на то, чтобы поправить ошибку противника, а на то, чтобы уничтожить, стереть с лица земли его организацию» (Ленин В. И. Доклад V съезду РСДРП по поводу петербургского раскола и связанного с ним учреждения партийного суда // Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 15. С. 296).
120
Ленин, цит. по: Paul Eidelberg, „Karl Marx and the Declaration of Independence: The Meaning of Marxism,“ Intercollegiate Review 20 (Spring/Summer 1984): 3; Виджери и Моррис Дис, цит. по: John J. Fialka, „Liberals’ Fund-Raisers Find Their Contributors Are Less Predictable Than Conservatives’ Donors,“ Wall Street Journal (Dec. 14, 1983). См. также Elizabeth Drew, Politics and Money: The New Road to Corruption (New York: Macmillan, 1983), pp. 130–131.
121
Geertz, „Ideology as a Cultural System,“ pp. 48, 64. См. также: Joravsky, Lysenko Affair, p. 6. Рассуждая о типичнейшем идеологе – Луисе Брандейсе в связи со статьей последнего, опубликованной еще до Первой мировой войны, Томас Макгроу отмечает, что «он использовал все символы и идеологические призывы, обращал в свою пользу все мыслимые аргументы и пронизывал все своей прославленной моральной неудовлетворенностью. Риторика Брандейса своей энергичностью маскировала то, что он фактически предлагал: освободить мелких торговцев от требований антимонопольного законодательства и позволить им договариваться между собой о ценах на потребительские товары». См.: Thomas K. McCraw, „Rethinking the Trust Problem,“ in Regulation in Perspective: Historical Essays, ed. Thomas K. McCraw (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1981), p. 49.
122
Geertz, „Ideology as a Cultural System,“ p. 58.
123
Ibid., p. 58. Я не утверждаю, что в неидеологических текстах, в том числе научных и философских, не используется риторика. Одно из значений риторики – «всего лишь слова», а другое – «исследование мысли в разговоре». Так что риторику использует каждый, кто рассуждает вслух. См.: Donald N. McCloskey, „The Rhetoric of Economics,“ Journal of Economic Literature 21 (June 1983): 481–517, и подробнее об этом же см.: Donald N. McCloskey, The Rhetoric of Economics (Madison: University of Wisconsin Press, 1985). Я всего лишь хочу сказать, что идеологические тексты обладают характерным риторическим стилем, соответствующим желанию автора побудить людей к политической мобилизации. Пример того, как даже очень хорошие экономисты не понимают смысла идеологической риторики, см.: Edgar K. Browning and Jacquelene M. Browning, Public Finance and the Price System, 2nd ed. (New York: Macmillan, 1983), p. 68. Броунинг утверждает, что «невежество рационального избирателя есть причина низкого в целом уровня политической речи… [с ее] лозунгами, сверхупрощениями, неадекватными теориями и вводящими в заблуждение фактами».
124
New Deal и Fair Deal буквально переводятся как «Новая сделка» и «Честная сделка». – Прим. ред.
125
Мои термины «дифференцирующие» и «универсалистские сигнальные слова» примерно соответствуют тому, что исследователи общественного мнения именуют «позицией» и «валентностью». Maddox and Lilie, Beyond Liberal and Conservative, p. 135.
126
Эдвард Тафт дал поучительный анализ риторических приемов, используемых в главных партийных документах, экономических докладах президента и ежегодных докладах Экономического совета при президенте. Тафт заключает, что идеология «играет большую роль в определении экономических приоритетов, выраженных» в этих документах: «Демократы были чувствительны к безработице, республиканцы – к инфляции… Более того, партийная идеология оказывала на экономические приоритеты… куда большее влияние, чем сложившиеся во время составления этих докладов объективные экономические условия». Edward Tufte, Political Control of the Economy (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1978), pp. 74–83 (quotations from pp. 82–83).