Страница 17 из 31
Как и любая другая социальная теория, теория идеологии нуждается в ряде посылок. Моя первая, самая фундаментальная посылка состоит в том, что, если отбросить тривиальные различия, идеологий оказывается совсем немного. Идеология представляет собой до известной степени последовательную, довольно всеобъемлющую систему мнений, т. е. интеллектуальный продукт, который не рождается в светской беседе, и, значит, для любого данного места и времени число значимых идеологий невелико[105].
Во-вторых, как пишет Сартори, «мнения массовых групп – зависимая переменная от мнений элитных групп»[106]. Лидеры общественного мнения являются производителями и дистрибуторами (ограниченного количества) идеологий, а массы – это, главным образом, потребители. Этот факт – если, разумеется, посылка верна – открывает возможности для рассмотрения идеологий. Едва ли можно надеяться на то, чтобы проникнуть в умы миллионов, зато можно более или менее достоверно разобраться в публично высказываемых мнениях видных распространителей идеологических тезисов. К примеру, недавнее весьма информативное исследование пяти творцов экономической политики покоится на предположении, что «эта выборка индивидов, не только обладавших политической властью, но и оставивших обширные письменные свидетельства своего идеологического развития, открывает превосходную возможность для анализа того, как идеология влияла на эволюцию американской политической экономии… Жизнь каждого из них отражает ключевой момент пересечения идей и деятельности»[107].
Любопытно, что некоторые политологи не соглашаются с тем, что в американской политике поведение масс формируется идеологией. Сторонники этой точки зрения обычно придерживаются ограничивающего понимания идеологии, которое указывает на доктринерство и фанатизм поведения, и соответственно противопоставляют идеологическую политику «прагматической», которая, по их мнению, и является нормой для США. Но во взглядах политологов очевидна и самая обычная путаница. Роберт Дал, например, заявляет, что «американцы крайне идеологизированы». А затем, несколькими страницами ниже, утверждает, что «большинство американцев… просто не имеют законченной идеологии»[108]. Томас Дай и Хармон Зиглер, вслед за широко известными исследованиями Филиппа Конверса и Герберта Макклоски, заключают, что «за исключением небольшой, образованной части электората, в идеологических спорах между элитами смысла немного. У широких масс нет ни интереса, ни уровня концептуализации, присущих образованным слоям, а потому не стоит ожидать от них обладания идеологией… В лучшем случае, только треть избирателей можно отнести к имеющим идеологию или что-то вроде идеологии»[109]. Но результаты буквально всех эмпирических исследований, проведенных политологами, подтверждают вывод Дала: «…чем более активен индивид в политической жизни, тем более вероятно, что он мыслит в идеологических терминах». Важно добавить, как это делает Дал, что «это именно те люди, активисты и лидеры, которые больше любых других формируют не только политику, партийные платформы и кандидатов, но даже конституционные и политические нормы». Так что идеологии «оказывают значительное влияние на американскую политическую жизнь»[110] вне зависимости от идеологического состояния масс.
Недавно Уильям Маддокс и Стюарт Лили доказали, что низкая, казалось бы, доля идеологически ориентированных людей в американском населении отражает не реальность, а всего лишь предвзятую позицию политологов и журналистов, которые не хотят знать никаких идеологических позиций, кроме двух – либеральной и консервативной. Маддокс и Лили доказали, что для получения более адекватной картины идеологических предпочтений нужно учитывать четыре идеологии. Предложенные ими категории – популист, консерватор, либерал, либертарианец – отражают четыре вида одобрения или осуждения государственного вмешательства в экономику (скажем, регулирование цен и заработной платы) и в индивидуальное неэкономическое поведение (скажем, запрет абортов). В свете данных о том, как люди определяют свое место в этой четырехчастной классификации, Маддокс и Лили заключают, что «у членов общества действительно есть идеологические взгляды, и даже если они не могут назвать свою позицию или выразить свои взгляды с определенностью политических коммуникаторов, в их идеологических взглядах есть смысл»[111].
Здесь нам нет нужды вступать в споры о степени идеологизированности взглядов и поведения масс[112]. Для наших целей достаточно предположить, что либо идеологические предпочтения масс в целом формируют идеологические элиты (модель лидера общественного мнения), либо у масс нет устойчивых и логически последовательных идеологических ориентаций (модель идеологически аморфных масс). Какую бы модель мы ни выбрали, нам все равно следует сфокусироваться на элитах, чтобы выявить идеологические предпочтения, оказывающие систематическое влияние на политическое поведение.
Моя третья посылка состоит в том, что идеология задает ограничения и служит движущей силой политических действий. Сартори заявляет, что «идеологии – тот важнейший рычаг, с помощью которого элиты обеспечивают политическую мобилизацию и эффективно манипулируют массами», но избранные значимыми элитами идеологии еще и ограничивают диапазон выдвигаемых целей и средств, используемых для политической мобилизации и манипулирования массами. Многие потенциально привлекательные цели и многие эффективные средства оказываются явно несовместимы с конкретной идеологией, а потому недопустимы и даже немыслимы. Идеологии не только рычаг, но и смирительная рубашка. (Ограничивающая роль идеологии бросается в глаза при защите Гровером Кливлендом золотого стандарта и в реакции Герберта Гувера на Великую депрессию, о чем речь пойдет ниже.) По словам Олвина Гулднера, «идеологии ведут к подавлению и сдерживанию одних интересов и способствуют проявлению других»[113].
В-четвертых, идеологии выходят на передний план во время социальных кризисов. Когда распространяется мнение, что существующий порядок вещей работает плохо, разваливается или столкнулся с серьезной угрозой со стороны внешних или внутренних врагов, по обе стороны баррикад появляются стимулы для перехода на язык идеологий. С одной стороны, сторонники статус-кво понимают, что для поддержания и укрепления пошатнувшихся институтов необходимо сформулировать и распространить свои взгляды. С другой стороны, кризис открывает превосходные возможности для идеологических предпринимателей: растущие ряды недовольных – отличный рынок для сбыта их товара. Как отметил Ричард Хофстедтер, «когда наконец созревает социальный кризис или революционная ситуация, корректным отражением реальности становятся резкие противопоставления, направляющие логичный и доктринерский ум агитатора, и внезапно он предстает перед народом как сильный и убедительный мыслитель»[114]. В кризисы столкновение идеологий проявляется нагляднее обычного, и потому во время кризисов открываются отличные возможности для исторического изучения этого важного общественного фактора.
Одним словом, определив идеологические императивы, мы сможем лучше понять действия политических деятелей. При этом можно использовать анализ слов (лидеров общественного мнения) и дел (элит и политически активных масс). Как пишет Сартори, «идеология имеет ключевое значение для эмпирической теории политики в той мере и в силу того, что она способствует изменчивости и разнообразию». Идеология играет решающую роль во время кризисов, когда открывается окно для коренных социальных изменений, и, «если мы не разовьем в себе восприимчивость к существованию отчетливо идеологизированных групп населения и систем верований, мы, скорее всего, упустим из виду саму природу „большого конфликта“»[115]. Идеология играет решающую роль, когда она определяет характер тех политических решений или других политических событий, которые без влияния идеологии развивались бы иначе. К пониманию идеологии естественнее всего идти через изучение поведения лидеров общественного мнения в периоды кризисов. Но на что следует обращать внимание в их высказываниях?
105
Reichley, Conservatives, p. 4.
106
Sartori, „Politics, Ideology, and Belief Systems,“ p. 407. См. также Seliger, Ideology and Politics, p. 275; McClosky and Zaller, American Ethos, pp. 11–12, 152–153, 234; Thomas R. Dye and L. Harmon Zeigler, The Irony of Democracy: An Uncommon Introduction to American Politics, 5th ed. (Monterey, Calif.: Duxbury Press, 1981), pp. 154, 178, 305.
107
Larry G. Gerber, The Limits of Liberalism: Josephus Daniels, Henry Stimson, Bernard Baruch, Donald Richberg, Felix Frankfurter and the Development of the Modern American Political Economy (New York: New York University Press, 1983), p. 11. Тот же подход см.: Thomas K. McCraw, Prophets of Regulation: Charles Francis Adams, Louis D. Brandeis, James M. Landis, and Alfred E. Kahn (Cambridge, Mass.: Belknap Press, 1984), а также несметное число авторов политических биографий. См. также: Daniel J. Levinson, „Personality, Political: II. Conservatism and Radicalism,“ International Encyclopedia of the Social Sciences 12 (1968): 13.
108
Robert A. Dahl, Democracy in the United States: Promise and Performance, 3rd ed. (Chicago: Rand McNally, 1976), pp. 364, 370.
109
Dye and Zeigler, Irony of Democracy, pp. 194–195; Philip E. Converse, „The Nature of Belief Systems in Mass Publics,“ in Ideology and Discontent, ed. Apter, pp. 206–261; Herbert McClosky, „Consensus and Ideology in American Politics,“ American Political Science Review 58 June 1964): 361–382.
110
Dahl, Democracy, p. 371. Domhoff, Who Rules America Now? p. 128, говорит об «идеологии самообмана, в соответствии с которой в стране нет идеологии».
111
William S. Maddox and Stuart A. Lilie, Beyond Liberal and Conservative: Reassessing the Political Spectrum (Washington, D.C.: Cato Institute, 1984), p. 179. Четырехчастную классификацию cp.: McClosky and Zaller, American Ethos, pp. 245–258.
112
Обширный обзор литературы и обсуждение данного вопроса см.: Be
113
Sartori, „Politics, Ideology, and Belief Systems,“ p. 411; Gouldner, Dialectic of Ideology and Technology, p. 28.
114
Richard Hofstadter, The American Political Tradition, And the Men Who Made It (New York: Vintage, 1974), p. 178. См. также: Shils, „Ideology,“ p. 75; Olson, Rise and Decline, p. 77 [см.: Олсон М. Возвышение и упадок народов. Экономический рост, стагфляция, социальный склероз. Новосибирск: ЭКОР, 1998]; Kevin P. Phillips, Post-Conservative America: People, Politics and Ideology in a Time of Crisis (New York: Random House, 1982), pp. 4, 240; Alt and Chrystal, Political Economics, p. 159; Gouldner, Dialectic of Ideology and Technology, pp. 244–247; Stephen Skowronek, Building a New American State: The Expansion of National Administrative Capacities, 1877–1920 (New York: Cambridge University Press, 1982), p. 31; William A. Schambra, „Progressive Liberalism and American Community,“ Public Interest (Summer 1985): 42.
115
Sartori, „Politics, Ideology, and Belief Systems,“ pp. 410–411.