Страница 36 из 43
Материальное – не жалко. Духовные ценности, доверительные отношения, наивность и искренность животных – вот канва твоей жизни, твоей сущности, всё твоё исподнее. И преисподнее. И я плевать хотел на все условности.
Я ухожу в свой внутренний «виртуальный монастырь». Не имеющий ничего общего ни с какой религией. Все официальные религии – это кандалы. Неофициальные – и того хуже. Церкви, секты, религии, каноны… – это такая туфта! Под лозунгом «Вера». Но вера там только у обманутых, жалких, отчаявшихся лохов. Мне их, правда, жалко.
Нет, и не должно быть Веры без адекватного осознания объекта веры. Не будьте идиотами, но будьте как дети. Воспринимайте белое белым, а чёрное – чёрным. Это очень просто, честно и понятно. Дети – не глупые, дети – просто неопытные. Но острое, незамутнённое социальными установками восприятие окружающей их действительности – вот Ангелы без лишних перьев в крылах.
Я ухожу в «монастырь». С меня нечего будет взять. Когда придут ко мне судебные приставы, я знаю, это ты, лукавый, припёрся в популярном ныне обличье. И на двери моей ты увидишь нарисованный «Fuck off!» Средний палец моей руки, указывающий тебе на правильный выход. Тебе только туда.
Проёмы
1 января 2014
Это первый Новый год, который я встречаю, вот именно под бой курантов, совсем один. Хотя, нет, не совсем: пекинес Джек и кролик Заяц – со мной. Вместо зомбоящика – онлайн-ТВ.
ДВЕРЬ
– Открывай, открывай. По традиции надо выпить Шампанского.
Тени моего прошлого, с той стороны, в которую дверь не открывается.
– А чего мутное такое?
– Там пепел твоих желаний. Выпей и всё исполнится.
– Ну-ну.
– Как Ника поживает?
– Не знаю, она пропала больше полугода назад.
– Жаль. Прикольная кошка была.
– Надеюсь, где-нибудь такой и осталась до сих пор.
Артур мне:
– В тетрадях твоих ковырялся. Ты когда аккорды обозначаешь, зачем этих всяких семёрочек, шестёрочек, maj-ков так много? Без них нельзя?
– Можно. Но у меня с сольфеджио всегда были трудности…
– Двоечник!
– Троечник.
– А что за книжка? – Швед спрашивает.
– «Альманах поэтический», типа как на Стихи.ру авторам за свой счёт предлагают напечататься, но другая компашка.
– И ты здесь есть?
– Для симметрии вёрстки.
Большинство дверей открывается в одну сторону. Метровские, на входе в вестибюль – в обе, но на них таблички: «Выхода нет». Или «Входа нет» – иезуитская иллюзия двустороннего движения. Всегда и везде ты можешь либо войти, либо выйти, гулять туда-сюда тебе никто не даст. Никому не удобна свобода передвижения таких вот не определившихся индивидуумов.
ОКНО
Интерактивная картинка. Солнечный свет, щебетание птиц, ядовитое дыхание мегаполиса. И одноразовый аварийный выход. Этажа этак с пятнадцатого… Костик Колчин, мой друг, так и вышел на Филёвском бульваре. Проблемы его за ним не устремились, но решились разве?
ДВЕРЬ
Она стояла на пустынном каменистом берегу полумёртвой реки. Большая, деревянная, тяжёлая, без ручки.
– Её можно только толкнуть, но, если захлопнется, когда пройдёшь, вернуться уже не получится.
– И что там, за ней?
– А я не знаю.
За дверью был всё тот же берег всё той же реки. Только тот, кто отвечал мне, остался стоять у порога. Молча, улыбаясь.
Ещё есть крутящиеся двери торговых центров, похожие на мельницы.
– Это точно. Как жернова, перемелют всё что угодно и кого угодно. В удобную послушную муку. С ней, всё же, надо аккуратней, с мукой: добавишь воды – будет тесто, лепи, что душе угодно. Бросишь спичку – возможен и взрыв.
ОКНО
Со стеклом оно кажется таким прочным. Будто экран монитора, из которого и после сильного удара не выскочит никакая неожиданность. Я не имею в виду ламповых мастодонтов с вакуумом внутри))
Современное разбитое «стекло» – это паутина трещин эластичного пластика, который гнётся нетрудно между обнажённых пальцев. Или, рассыпающаяся в мельчайшие неопасные кубики автомобильная «лобовуха»
Не опасно – если подойти с правильной стороны. Как зеркало или видеокамера… Или лампочка, экстремально засунутая в рот. Травматологи любят посмеяться над этим.
ПРОЁМЫ
Похоже, что каждому человеку, когда-то понадобятся и вход, и выход. Не обязательно близко друг к другу по времени. Не обязательно, что это будет одно и то же отверстие в стене. И не только, что касается его собственного тела, но даже больше – извне.
Не зря же мы, люди, изобрели окна и двери. Это так же важно, как колесо. Только прямоугольные.
Одиночество
Уехал в Подмосковье, не скажу, на какую дачу. Лечиться, нервы восстановить. Господи! Какое же тут одиночество. Людей так много каждый день вокруг… и нет никого. Пустые тени, дежурные улыбки, служебная забота… Не снег, а лужи какие-то с острыми осколками льда на распластавшихся лицах. И наледь, блядская наледь – на тропинке от главного входа. Простите.
Стою у дерева и не смею вдохнуть. Не потому, что деревья опускаются в зимнюю спячку. Потому, что мне до них никогда не подняться. Потому, что я – … не знаю. Обломанный росток? Да ничего не болит вроде…
Просто грустно и хандра. Сплин. Даже наушники не знаю, куда воткнуть лучше – в жопу или в голову?
Врач:
– Для тебя это не имеет принципиальной разницы. Втыкай, куда хочешь.
– Вот ты, доктор, жрец наигуманнейшей профессии, ну ответь мне, как самой маленькой частичке человечества: я, вообще, достоин жить?
– Да, как Вам сказать, батенька, маленькая частичка человечества. Не особо, конечно, но имеете право… Попробуйте.
– Спасибо, доктор, Вы так меня обнадёжили…
– А он оптимист, – доктор повернулся к ассистенту. – Вколи ему ещё пару кубиков, посмеёмся.
– Наташа!!!
– Ладненько, ладненько, кто такая Наташа?
– Наташа! Как мне больно…
– А вот вам и волшебная таблеточка…
– Да я эту таблетку тебе…
– Ты сначала попроси, чтобы тебя развязали… Не хочешь в рот, сделаем в вену. Только у нас Коля, двоечник, бывает, воздушные пузыри в шприцах оставляет…
– Хорошо, я согласен. Что я должен сделать?
– Да немного, лежи просто тихо. Умереть тебе придётся по-любому. Не брыкайся! Я сделаю так, чтоб это было не больно… И, если хочешь, быстро.
– Ты, блядь, маньяк что ли?
– Зря ты так говоришь. Богов гневишь. – А-ха-ха, думаешь я такой идиот из какой-нибудь очередной секты? Ошибся, мне ни твоя жизнь, ни твоя шкура на хер не нужна.
– Тогда зачем я здесь? И кто ты?
– Я – Вячеслав Игоревич Спиранский. Доктор биологических наук. Лауреат Нобелевской премии, между прочим.
– Поздравляю.
– Четыре года назад было. Может, продолжим?
– Что вы от меня хотите?
– Чтоб ты не сдох, пока мы с тобой работаем.
Пустота
Самоубийство
– это проявление высшей формы желания жить. Парадокс этой фразы иллюзорен. Просто жизнь, её обыденность, серость – становятся тесны для человека. Никто не хочет ощущать себя биомассой, законсервированной в банке окружающего мира… кем-то. Кем? Каждый человек имеет крылья, только не все знают об этом. Или наоборот: все знают, что крылаты, но не всякий умеет летать. А разница между землёй и небом не так уж велика.
Самоубийца не от себя бежит – быть может, от невзгод, трагедий… или просто потому, что ему не нравится этот мир. Он ищет мир иной, где свет, добро, понимание… Он не хочет в небытие. Он не хочет забвения, он хочет памяти и сочувствия. Он надеется, что по нему будут плакать, по нему будут скучать. И, самое главное, он верит, что при благоприятных обстоятельствах он сможет вернуться! Ну, никак не верит, что дверь открывается только в одну сторону. И даже не может себе представить тяжесть на своих плечах слёз своих близких.