Страница 16 из 43
Мы шли в затылок друг другу, молча и бодро, и солнце грело нам спины. Бесконечные поля волнистыми просторами укатывались за горизонт, расчерченные между собой узкими лесопосадками. В этих посадках всё лето и до глубокой осени неистребимо водятся съедобные грибы без названия и в большом количестве.
На пруду мальчишки устроили соревнования: кто дальше забросит котёнка. Котят было мало, и поэтому каждому из ребят выходило только по одной попытке. А я в это время собирал на склоне ягоду. Не клубника, не земляника, просто ягода росла почти везде, не стесняясь. Росла во множестве и сплочённо. Хочешь – не хочешь, а пока сорвёшь одну, четыре нечаянно раздавишь. В оврагах, по которым весной стекает с полей растаявший снег, а летом пасутся стада, все склоны густо усыпаны ягодой. И коровы жрут её с большим удовольствием. Молоко, правда, от этого слаще у них не становится.
Потом мы долго купались. Вода в пруду была такая же тёплая, как дорога между полей. В пруду водилось много мелкой рыбы и иногда она ненароком щекотала купальщикам ноги. В середине дня на пруд приезжали ополоснуться закопченные механики сельскохозяйственной техники. Они ежедневно во время страды совершают подобные омовения.
Возвращались домой уже после жары, солнце переползло на другую сторону неба и опять оказалось у нас за спиной. О котятах никто не вспоминал, и поставленных рекордов не обсуждали. Молча и умиротворённо шагали мы по серому в горячих блёстках асфальту.
Деревенские жители, даже дети, отличаются от городских немногословностью, размеренностью в движениях и речи. И я сам, позабыв городские порывистость и суетливость, вливаюсь в этот ритм. Пусть ненадолго, хотя бы на несколько недель.
Пока я здесь.
Ограбление по-самарски
– Ладно, уходим.
– Ладно? Что, блядь, ладно? Зачем мы её убили?
– Уходим.
– Ты сказал: Зайдём, испугаем, она описается…
– Чё ты хнычешь? Сука! – он схватил меня за грудки. – Через минуту-другую менты приедут. Она, тварь, на кнопку успела нажать.
– Мы так не договаривались.
– Но стрелял-то ты.
– А этот амбал откуда взялся? Ты говорил, что…
– Этот? – перебил меня Гном (да, у этого рецидивиста такое детское безобидное погонялово) – Этот? – он приподнял, за волосы схватив, голову лежащего на полу охранника. Парнишка лет двадцати в чёрной униформе, лицо в слезах, побоях и соплях.
– Этот, спрашиваешь ты? – и уже обращаясь к нему, – Тебя как зовут, милый?
– Не убивайте меня… пожалуйста…
– Странное имя, трудновыговариваемое. Еврей что ли? Вид, иди сюда!
Вид – это третий наш подельник. Умный красивый молчаливый парень.
– Подержи-ка, – отдал ему пистолет Гном, что перед этим отобрал у меня.
– Этот, говоришь?
– Не надо, пожалуйста, – плачет охранник.
– Вид, сходи в каморку, откуда он вышел, там у них, бля, центр слежения этими, вот камерами. Диск возьми. Не CD, а жёсткий с компьютера. И расхуярь там всё на хрен. Гном вытащил из пришитой к подстёжке куртки свой нож.
– Как зовут, говоришь?
– Не надо…
– Ах! да, извини, забыл.
– Гном, стой!
– Меня зовут Виталий Вячеславович, – представился Гном и быстрым заученным движением перерезал парнишке горло. Кровь хлынула как из крана вода. Ржавая, после отключки. Парень сильно задёргался, Гном его еле удерживал:
– Тихо, тихо, дорогой, сейчас быстро всё пройдёт. Ведь не очень и больно было?
У меня в глазах туман красный, но вижу ухмыляющуюся рожу этого урода.
– Гном, ты ёбаный маньяк, сука! Я бросился на него. Сам себе удивляюсь теперь – даже нож сумел выбить из его рук. Вид стоял у дверей, с пистолетом в руке, такой отрешённый, как будто ничего и не происходит. И всё ему по хуй – и что менты вот-вот.
Гном меня легко перевернул, скинул с себя и давай мутузить по роже: слева, справа, слева, справа. Я пытался лицо закрывать руками, даже отбиваться – да куда там! Этот комбайн смерти, как сам он себя называл, разошёлся не на шутку.
– Что, блядь, бунт на корабле? Вовремя, как вовремя, на, на…
Но тут – голубые всполохи отовсюду, сирены.
– Заебись, – говорит Гном, встаёт с меня. – Вот он и конец, весёлый. А где наш Вид? А нету Вида. Ну, это нормально. Я так и думал. Смотри, чмо ты сопливое, что у меня есть.
Нет у него ничего, кроме самонадеянности.
– Вставай, оботрись. Вон, бумаги сколько разбросано. Давай смерть принимать гордо, стоя.
– Ты сука. Подлая сука…
– Да какая теперь тебе разница? Ты сдохнешь через пару минут. Вставай рядом со мной, очухался?
– Да.
– Выходите! Бросайте оружие и выходите! – искажённый мегафоном голос. Как в кино, ей-богу!
– Нет у нас никакого оружия, хотя… Есть граната, – я увидел в руке у Гнома лимонку. – Во какая! Выходим?
Пока он не видел, я нож его с пола поднял:
– Виталик!
– Что? – Гном полуобернулся через правое плечо.
Я что есть дури воткнул ему в бок нож. Туда, где должна быть печень. Гном ухнул от неожиданности и, оседая медленно:
– Ну, это нормально. Так и должно было всё закончится… когда-нибудь.
Он не схватился рукой за рану, как это обычно делают все. Он выдернул чеку из гранаты. Сам повалился на пол, похоже, уже не живой. Граната катилась к моим ногам.
Валет
1. Валет сказал – Валет сделал
Да, мы просрали Великую Страну
Как много потеряли мы
Как жаль, что молодость проходит
неудачный какой эпиграф
Валет (Валера Кузнецов) был для нас, 15-17-летних пацанов непререкаемым авторитетом. И не только потому, что был старше, имел авто, жену и пятеро (!) детей, он, понимаете ли, умел всё. И из любой ситуации находил оптимальный выход. Человек, на которого не просто можно было положиться – на которого нестрашно было упасть :) Но он не любил лирику, он любил и следовал конкретике. И нас, сопляков, учил этому.
Вся наша компания завязывалась вокруг голубятни. Кто постарше, помнит такое советское увлечение. Чуть ли не в каждом дворе они были. Зелёные двухэтажные домики: закрытые подсобки внизу и металлосетчатые клетки с белыми (в основном), воркующими красавцами сверху.
Ещё мы любили мотоциклы. «Ява» и «Cezet». Валет их ненавидел. Они плохо пахли.
Мы и собирались тогда на «голубятне», и все вопросы решали, и все планы строили на «голубятне». И был у нас друг Боря, правда, реальный негр. Сколько ему лет – хрен его знает, сам он говорил, что считать умеет плохо, а по внешности его определить было трудно, какой-то он неопределённый весь, в этом смысле, был. Наш Боря, похоже, ещё от того самого Первого в СССР Всемирного фестиваля молодежи и студентов произошёл :) Мы его никогда не обижали расово.
Жил, за неимением другого, по бабским студенческим общежитиям (по его словам – не проверяли), зато они (бабы) его кормили и одевали хорошо (вот это было заметно). Но не в этом дело. Боря один раз сглупил (или излишне проявил инициативу, что, собственно, почти одно и то же).
Крысы. Это такие противные животные, которые не только всякую заразу разносят, перегрызают провода, но и породистых голубей душат. А Валет – он бывает резок на слово, но руки золотые и душа – ягнёнка. Валет из огнетушителя соорудил огнемёт (типа, костерок в походе разжечь и т. п.). Соорудил, да и оставил без присмотра. Не то чтобы на дороге бросил, положил в подсобке голубятни. Сверху голуби-то под замком посерьёзнее, а вниз доступ к инструментам имел практически каждый. Он потом и сам себя корил за эту «бензиновую бомбу», но с голубями, слава богу, всё обошлось.
Боря просто хотел защитить птиц. Вы видели, как бегает горящая крыса по двору? Как она вопит? Да, они тоже визжат от боли. У нас там рядом детская футбольная площадка была с деревянными заборчиками по периметру – она туда и попала. Бегает, горит и визжит.