Десантники

Люди там ежедневно гибли тысячами, и я вполне мог оказаться среди них. Помню, например, такой эпизод.

У нас комиссаром был москвич по фамилии Грушевский, который в составе комиссии политотдела Корпуса принимал меня в партию. И вот как-то получилось, что там под Сталинградом мы с ним вдвоем шли по полю. Жара за тридцать градусов. Тут откуда ни возьмись мина, и ему осколок попал в орден «Красной Звезды», прямо в сердце… Потом я искал его родню, чтобы написать, как он погиб. Два-три раза писал в Москву, но так никого и не нашел. А мне осколком только каблук оторвало… Но и меня через пару дней ранило.

В ночь на 28 августа я никак не мог уснуть. Мы уже знали, что утром батальону предстоит брать высоту, и странное, доселе неведомое предчувствие беды не давало мне покоя. Утром я со своим лучшим другом – Колей Поповым даже поделился опасениями и попросил приглядывать за мной. Будто в воду глядел…

Бой обещал быть тяжелым, потому что немцы на высоте закопали свои танки, а у нас артиллерии даже видно не было. И за несколько минут до начала атаки, вдруг по цепочке передают: «Гришанову принять командование на себя!» Взводного то ли убило, то ли ранило, а я же командовал 1-м отделением. Ну чего, приказ есть приказ, но ведь командовать столькими людьми мне еще не приходилось, и, признаться, я разволновался пуще прежнего. Но виду, конечно, постарался не подать.

Когда дали команду «В атаку!», я одним из первых бросился вперед. Но атака почти сразу не задалась. Немецкие пулеметчики из этих закопанных танков, словно траву косили наши цепи… Тут меня и ранило пулей в правую ногу ниже колена. А рядом упал раненый политрук, бывший учитель. Но я-то еще шевелюсь, а его в голову. Стал ему что-то помогать, и тут еще одна пуля перебила кость чуть повыше первой раны. Я предполагаю, что один и тот же по мне стрелял.

От боли потемнело в глазах, и я стал звать своего друга: «Коля! Коля!» Попов слышит, а подобраться ко мне не может. Кричит мне матом: «Ты видишь, какой бой идет?! Потерпи немного!» А мне все хуже и хуже…

Но через какое-то время вдруг что-то произошло. Видимо, я много крови потерял, и в забытьи у меня боль в ноге прошла, шум боя стал доноситься будто бы издалека, а потом началась такая галлюцинация: надо мной летают штук двадцать белых голубей. Летают-летают, а потом чувствую, что ветерком, который они создают крыльями, меня начинает медленно отрывать от земли. На душе стало как-то невообразимо легко, и, не в силах оторвать взгляд от голубей, почувствовал, что взлетаю все выше и выше. Такое интересное состояние… Но вдруг эти прекрасные ощущения прекратились, и я увидел перед собой лицо друга.

Вместе с двумя солдатами он все-таки пробрался ко мне. Но пока они меня на плащ-палатке вытягивали оттуда, этих двух ребят ранило, и дальше меня тащил уже только Коля. В медсанбате мы напоследок обнялись, простились, как нам казалось, на время, а получилось, что навсегда… Он был курский парень, и я потом неоднократно писал в курские газеты, просил отозваться, но ответа так и не последовало…

Где-то неделю я пролежал в госпитале в Камышине. Вначале ногу пытались спасти, ведь видели, что я совсем молодой парень. А потом подошел ко мне хирург лет шестидесяти. У самого чуть не слезы на глазах: «Сынок, придется отрезать…»

Операцию начали делать в полдень, а проснулся я глубокой ночью. Кругом в палатке раненых много, и смотрю, женщина рядом сидит. Оказывается, медсестру рядом посадили. Когда очнулся совсем, попросил ее: «Покажите, что вы сделали со мной!» Она простыню отвернула, я ногу стал поднимать, а она раз и сразу поднялась – со мной опять плохо…

На третий день на пароход и в Казань. А там столько госпиталей, привозят тысячи и тысячи человек. И вся братва из-под Сталинграда…

Только отошел от операции, посмотрели, оказывается в ране опилки от кости остались. Второй раз резали, опилки вытаскивали, а это еще больнее, чем при ампутации. Но потом опять гангрена пошла, значит надо еще резать. Перед третьей операцией ко мне врач подошел: «Дорогой мой, мы тебе уже боимся наркоз давать! Можем погубить…» Поэтому в последний раз делали уже под местным наркозом. И ничего, выдержал.

Человек шесть нас резали в тот день. Доходит очередь до меня. Лежу как в забытьи, но прямо слышу, как пилой пилят, потом стук – упало что-то… Спрашиваю медсестру, они там все из Ленинграда были: «Что упало?» – «Это ваша культя…»

Но сделали мне ногу все-таки не до конца. Всю жизнь я с ней мучаюсь. Наверное, не подложили под кость мяса как надо, и больно в протезе ходить. Хотя я перед выпиской даже танцевать пытался, и до пятидесяти лет ходил без палочки но все это через постоянную боль.

Какое моральное состояние было после ампутации?

Представь себе, не думал, что жизнь закончилась. Потому что меня сразу подхватили в комсомольскую работу – избрали секретарем комсомольской организации отделения. Какие-то поручения давали, прежде всего, просили, чтобы я не давал играть в карты.

Там ребята очень здорово играли. Так что некогда было себя жалеть.

А невесте написали?

Константин Гришанов с супругой

Когда мы прощались, она поклялась выйти за меня замуж, каким бы я ни вернулся. Но я переживал, мало ли. И когда я из казанского госпиталя ей написал, так и так, она не отказалась от своего обещания и всячески приободряла, писала, что любит и ждет. А в моем положении получить такой ответ, это очень важно. Ведь девятнадцатилетний парень, а уже без ноги. С этой мыслью трудно смириться… Но, кстати, такая история.

Месяцев пять я жил в палате с одним белорусом – Степаном. Он был активист по профсоюзной линии, а я по комсомольской. Жили дружно, читали друг другу письма. Так он взял адрес моей жены и написал ей: «Ты ему не верь! У него и руки нет…» И получаю письмо, а там… Видно, что все в слезах, плакала, когда писала. И не пойму, в чем дело. Но тут он признался: «Это я решил проверить ждет ли она тебя…» Я, конечно, сразу написал, оправдывался, но все закончилось, хорошо. Мы с ней хорошо и долго жили. Правда, она уже десять лет как умерла, а я все живу… А на этого белоруса я серьезно обиделся. С ним, кстати, тоже интересная история.

Начало войны он, будучи офицером, встретил на самой границе, чуть ли не в Брестской крепости, и у него жена с ребенком погибли в самые первые дни войны. А он воевал, пока в одном из боев ему осколком не оторвало ногу и член… Но только верх, а так все уцелело, и поэтому врачи решили ему помочь – сделать операцию по наращиванию члена.

Вырезали мышцы из-под мышки и, как шашлык делают, сформировали член… Прошло время и врачи решили проверить результат. Меня попросили дать сигнал, когда он пойдет мыться в ванную, и они пошлют девушку, которую заранее подготовили.

Так и поступили. Наконец возвращается, и это надо было видеть, какой же он был радостный… И понять можно, ведь всего двадцать семь лет парню. Так закончилось тем, что они поженились. Причем ради него она развелась с мужем.

Какие условия были в госпитале?

Все хорошо, никаких претензий. Хоть и война, тем не менее, порядок был полный. И лечили, и кормили, и условия – все нормально. Госпиталь располагался в здании какого-то театра. И территория при нем хорошая, можно было и погулять и подышать. Поэтому мы и в город почти не ходили. А всего в госпитале лечилось больше тысячи человек, девять или десять отделений. Начальником был татарин лет за шестьдесят, так я бывало, по своей комсомольской работе к нему запросто заходил.

Курсы бухгалтеров в Казанском госпитале, 1943 год

Когда вас выписали?