Десантники

Смотрите, на передовой мало кто обращал внимание, кто во что одет и обут, главное – чтобы патронов и гранат хватало и было бы что «порубать», а если кто-то из бойцов нацепил на себя мадьярский китель или немецкие сапоги, так это считалось «в пределах допустимой нормы».

Например, у нас отродясь не было касок. А в саперном взводе не было ни одного миноискателя. Но кто тогда об этом задумывался?

А Ваш брат, кадровый танкист, выжил на войне?

После войны на запрос о судьбе брата мы получили извещение «Пропал без вести», и долгие годы я так и думал. Да и как он мог уцелеть, если служил в 1941 году танкистом на западной границе. Там все «кадровики» – танкисты поголовно погибли или попали в плен, еще в первых приграничных боях. В конце восьмидесятых годов у моего московского товарища близкие друзья поехали по гостевой визе к родным в Израиль и там случайно столкнулись и разговорились с пожилым человеком, который сказал, что живет здесь с 1947 года, а вся его семья погибла во время войны, а сам он из Винницкой области и звали его раньше Михаил Шварцбурд. Когда они вернулись «из гостей» в СССР, то просто, по ходу рассказа о поездке, упомянули эту встречу, а мой товарищ ухватился за фамилию, ведь она довольно редкая. Сообщили мне об этом, достали телефон этого пожилого человека в Израиле, и я решился ему позвонить, думая, что, скорее всего, это просто мой однофамилец.

Я заказал разговор с заграницей, и, как только он взял трубку и мы произнесли первые слова, сразу по голосу узнали друг друга. Это был мой родной брат Михаил, который в Израиле сменил имя на Моше Бен – Ами. Его жизненная история заслуживает отдельного рассказа.

Он прошел танкистом всю войну, несколько раз был ранен, много раз горел в танках, и, когда после окончания войны пытался найти своих родных, ему на запрос ответили, что никого в живых не осталось. Брат продолжал армейскую службу, имел звание капитана, пока в начале 1947 года, его, после разных проверок, не отправили «на новое место службы», взяв всевозможные подписки о неразглашении. Прибыл он на это «новое место», а там собрана группа из двухсот молодых советских офицеров, опытных фронтовиков еврейской национальности, подготовленных для переброски в Палестину, воевать против англичан за создание коммунистического Израиля. Эту группу тайно перебросили по польским паспортам через Восточную Европу в Палестину, а вот следующие за ними, уже сформированные и подготовленные, подобные офицерские команды, так и остались в Союзе.

Видимо, товарищ Сталин эту лавочку прикрыл.

Брат прибыл в Израиль накануне Войны за независимость, и, как говорится, сразу принялся за свою работу, был здесь одним из первых танковых командиров, участвовал в нескольких войнах, дослужился до звания полковника. Брат уговорил меня уехать к нему в Израиль, мы прибыли на ПМЖ в 1990 году, когда он уже был совсем болен. Михаил умер в 1991 году, и все последние месяцы его жизни я был рядом с ним.

Вам еще не было девятнадцати лет, когда Вы вернулись из армии инвалидом.

Тяжело было калекой возвращаться в мирную жизнь?

Я после комиссования поехал к сестре, в Шабельники, но жить там не захотел, и не потому, что жизнь там после войны была тяжелая и голодная, а потому, что в этом селе к евреям относились с открытой ненавистью. Поехал в Днепропетровск, поступил в металлургический техникум. Себя жалеть времени не было. Да тогда на каждом шагу можно было встретить инвалида войны, кто без руки, кто без ног пришел с фронта, но, главное, ведь мы остались живы, а миллионы и миллионы наших фронтовых товарищей или родных так и остались навсегда лежать на полях сражений или в расстрельных рвах.

После окончания техникума меня направили в Днепродзержинск, работать на вагоностроительный завод. Здесь, в Днепродзержинске, я женился и остался жить. Там родились и выросли мои дети. Я работал начальником транспортного цеха, а потом и заместителем гендиректора известного на всю страну авторемонтного завода, который занимался ремонтом «импортного автотранспорта», мы ремонтировали эксплуатируемые в СССР «Шкоды», «Татры», «Икарусы». Моя послевоенная жизнь была связана с интересной и нужной людям работой.

Интервью и литературная обработка: Г. Койфман.

Горшков Николай Петрович

Для начала, Николай Петрович, расскажите о том, как сложилась ваша довоенная жизнь. Кто были ваши родители, каков был состав вашей семьи?

Знаешь, как до революции, так и после нее мои родители занимались крестьянским хозяйством, сначала в Самарской губернии, а потом – в области. Мне, например, известно, что до 1917 года отец работал у такого помещика Сапрыкина. Так вот, мой батя был, как говорят, у него «на побегушках» и за это получал какие-то гроши. Сейчас принято говорить о том, какая, мол, капиталистическая система хорошая. Ничего подобного! Сколько я могу о ней судить, в России она никогда не приживется. Ладно уж говорить о самой партии КПРФ. Сегодня она, как говорят, обхаркана и оплевана. Но когда представители других партий выступают в поддержку коммунистической идеи, это, конечно, уже о чем-то говорит. Ведь правда? Разумеется, в России капитализма никогда не будет. К этому безобразию, которое у нас пытаются внедрить, я отношусь крайне негативно. Пусть в Эстонии, в которой мы с вами живем, это система внедряется. У нас все-таки небольшое государство, и здесь всякие вещи возможны. Но Россия так устроена, что она никогда не сможет жить в капиталистическом обществе. Вроде мы при этой системе жили нормально, до тех самых пор, пока не наступил 1917 год. Но в конце концов люди поняли, что ни к чему хорошему она не приведет. Поэтому у нас и произошла революция.

Теперь пришла самая пора рассказать о моей довоенной жизни. Мы жили, как я уже тебе сказал, в сельской местности. А что нам оставалось в этой местности делать? Только заниматься сельским хозяйством. Когда еще существовали остатки частной собственности, наша семья имела небольшой огородик, на котором мы выращивали овощи и держали кур с цыплятами. Но когда в 1929 году организовались колхозы, у нас появились такие, как бы сказать, отдельные предприятия. При этом должен тебе сказать, что саму коллективизацию я помню плохо – чуть-чуть, как во сне. Ведь я тогда был еще очень маленьким. Что хотелось бы отметить: элеватор, в котором у нас во время коллективизации хранили зерно, в свое время принадлежал какому-то местному богачу. Поэтому раньше жили, исходя из такого правила: что крестьянин посеет и пожнет, то этот самый богач за бесценок скупит и всем этим засыпет себе элеватор.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.