Неподходящие

— Вкусно, Рина? — с набитым ртом, наполненным сразу половиной оставшегося лакомства, спросил Урис.

Эрин фыркнула. Она открыла рот, желая высказать претензии, но это было ее ошибкой. Позорно из него выпал еще не прожеванный шоколад, сначала прилипая к куртке, оставляя пятно (как дерьма), а потом уже падая на землю. Стэн откусил еще шоколада, радуясь, что дошел наконец-таки до орешков; и тому, что не может добавить никаких язвительных комментариев. Но Эрин просто вытерла рот рукой и опустила глаза. Смена эмоций у нее проходила просто с поразительной скоростью, и каждый раз Стэна это до чертиков пугало. Он снова сжал пальцами ее щеки, но на этот раз очень нежно и ласково. Приподнял голову, немного еще смущаясь своим действиям (хотя, полностью понимая, что теперь он имеет на них право). Дример бегала глазами по нему, задержавшись в итоге на шоколадке в его руках, цепляясь за нее, как за спасительный якорь; или пистолет против гребанного еврея. Но она все-таки была вынуждена поднять на него глаза, после того, как он поцеловал ее. Сначала в уголок губ, как будто бы извиняясь (Дример видела его почти насквозь), а потом уже в сами губы. Это все еще был легкий чмок, детский и невинный — переполняющий все края своей любовью. Отстранившись, Урис увидел перед собой уже посветлевшее лицо Дример. Он оставил после себя горький вкус шоколада и вновь вспыхнувшую ненависть к своей персоне. Хотя Дример осознавала, что ей полностью нравятся действия еврея. Будь она в ладах с биологией, то могла бы обнаружить у себя ебанный Стокгольмский синдром.

Но сейчас её это уже не волновало, когда она пыталась удержаться на бордюре, параллельно пытаясь отбиться от слишком заботливого Стэнли.

— А что с тем рисунком? — спросила девушка. Она не повернула голову к Стэну, посчитав, что упадет, если отвлечется. К тому же, почти во всех ее неприятностях всегда был виноват он. Эрин принялась объяснять, спиной чувствуя возникшее недоумение на красивой роже. — Ну, помнишь, ты мне на крыше показывал. Белая ворона. Я, собственной персоной.

— А, ты про этот, — Уриса, как всегда, не смутила тонна иронии в голосе русоволосой. — Я от нервов немного его порвал.

— Немного? — спросила Эрин, в пол оборота глядя на него.

— Много, — спустя некоторое время ответил Стэнли. Неприятное воспоминание, как он после чертового признания Эрин в том, что она ненавидит только его, застыло перед глазами. Эти слова-слова-слова не оставляли его в покое и не заглушались даже громким голосом Дример. В воспоминании он был еще громче. Тогда-то Стэн и не заметил, как разорвал пальцами рисунок с той самой белой вороной на маленькие кусочки.

— Расстроился? Да ладно, это же просто рисунок. Тебе сколько лет, Стэн? — бесчувственно заявила Эрин, в конце задавая неуместный вопрос. Несмотря на то, что Урис хорошо ее знал, иногда ему казалось, что человечность в Дример исчезает касательно некоторых вопросов. Но лишь некоторых. — Хочешь, мы тебе найдем настоящую белую ворону и сфоткаем? Снимок получше рисунка будет.

— Фото? Ты что, потратишь краску и целый клочок бумаги на меня, Дример? — особым тоном спросил Стэн. Как Эрин. Как та еще мразь — на деле безобидней новорожденного котенка.

— Да, что-то я просчиталась, Урис, — делая большие перерывы между словами, ответила Эрин, и Стэн мог покляться, что она сама не знает, о чем именно сейчас говорит. — Ты того не стоишь, да… О. Ооо… Смотри, это же церковь. Зайдем, посидим?

И вообще все равно, сколько прошло времени. Полгода, год или два. Наверно, и через пятьдесят лет Стэн бы злился такой безолаберности русоволосой и поправлял с терпением, которое когда-нибудь должно было кончиться:

— Это синагога!

Двухэтажное здание, с первого взгляда напоминающее обычный дом, грязно-розового цвета и засохшей грязью на старых, обшарпанных стенах — точно как в старых диснеевских мультиках — наверно, даже слепой человек, при всем своем желании, не спутал бы с церковью. Вопреки сложившимся стереотипам, иудейская синагога даже чуть-чуть не отдавала богатством или роскошью, в отличие от тех же православных храмов. Лишь забор, растянувшийся острыми черными кольями вокруг этого места, табличка на воротах и скромная Звезда Давида над массивным деревяным входом, говорили, что это не обычный дом. Но Дример легко могла назвать его так — а еще любимым местом ночевки бездомных или, как самая большая грешница в мире, местом, которое стояло под номером один в списке самых неприятных вещей.

Она и раньше его не любила — думала так Эрин, когда переступала порог, с воспоминанием трехлетней давности в голове; тем, где ее выгнала толстуха Иза Урис на улицу, когда Эрин решила прикольнуться, будучи типичным ребенком и к общей молитве прибавить глупое «бла-бла-бла». Мать с отцом, которых чета Урисов незаметно втягивали в этот пиздец, и пальцем не повели. Даже тогда, когда она стояла на морозе уже больше часа. Стэн, якобы отпросившийся в туалет, принес ей сладкую воду и мацу. Дример приняла это со свирепым взглядом — наверно, еще более свирепым, чем был у его матери.

И сейчас, спустя столько времени, Эрин вновь стояла посреди синагоги; фальшиво уверенная, но с настоящим презрением в серых глазах. Урис обошел ее стороной, до сих пор недовольный. С недавних пор, когда отца-раввина тут не было, в одиночку Стэн не посещал это место. Он присел на длинную лавочку и посмотрел туда же, что и Эрин — на мини-алтарь, который еще служил стойкой для каких-нибудь громких речей. Стэн стоял за ним, когда читал тору. До этого еще пережив чистой воды кошмар.

— А ты научился своему глупому ивриту? — спросила Эрин. Казалось, что этот вопрос был задан ею только с целью интереса. Но она не была бы собой, если бы все было так просто. От одной этой издевательской улыбки Урису хотелось выбить ей все зубы, чтобы она хоть красивой не была. Красота и такой наглый тон были просто несовместимы. — Скажи, что да, Урис. Мне так хотелось поговорить с одним отбитым выродком, а он не говорит по-английски. Надеюсь, что хоть язык своих собратьев знает.

Дример прошла вперед, оставляя мрачного Стэна позади. Когда русоволосая не видела его лица — смелости в ней было много. Но глядеть на него в упор, параллельно осыпая оскорблениями, Эрин, истинная трусиха, просто не могла.

— А еще этот человек, кажется, был поджигателем. Вот ведь ирония, а? — вне его обозрения сероглазая становилась совсем другим человеком. — Еврей, который сам любит все или всех жечь. Как думаешь, кудрявый, это может считаться каким-то особым расизмом?

— Вот это шуточки, — кажется, совсем безразлично протянул Стэн, несколько раз хлопнув в ладоши. — От Бауэрса научилась? Его работа?

— Ревнуешь, Стэн? — мурлыкнула Дример и вздрогнула.

Уголок ее губ скривился, но зубы все еще обнажались в улыбке. Одной рукой она потрепала русую прядку, как скромная девочка. А другой провела по губам, в конце приложив один палец к нижней, строя уже из себя натуральную мразь. Стэн забыл о своем негативном настрое сразу, как увидел это. Воображение парня подкинуло страшную картину — он увидел, как черные руки демонов разрывают девушку на части; так четко, будто это все происходит наяву. Парню пришлось моргнуть пару раз, прежде чем он снова увидел перед собой Дример. Целую, невредимую.

— Больно надо, — ответил Урис, слишком хрипло. Он смахнул кудрявый локон со лба и облизал от чего-то пересохшие губы.

— Может, ты его боишься? — вынесла еще одно предлоположение Дример. Непонятно почему и для чего.

— Видел вещи по страшней, — ответил Стэнли с такой серьезностью, будто ему было уже пятьдесят, и он успел всю жизнь пройти. Эрин хотелось разрушить эту холодность смешной, как в известных анекдотах, фразой «меня без макияжа, что ли?» Но Стэн заранее дал на нее ответ (наверно из-за того, что знал русоволосую слишком хорошо). — И отнюдь не тебя без всей боевой раскраски. Конечно, это тоже жуткое зрелище, но… — Урис с феноменальной ловкостью увернулся от кулака Эрин, быстро двигающемуся по направлению к его лицу. — Никого страшней Юнид быть не может.