Волчье лезвие

– Херти, скажи, как ей было с королями?

– Если тебя беспокоит женитьба на человеке не королевской крови, то знаешь, я служила твоей матери в то время, когда она первый раз вышла замуж за франкского короля и не родила ему детей. Он умер. Видно, она изрядно шевелила его чресла на ложе, ― хмыкнула Херти. ― И зачем рассказываю? Ты уже всё много раз слышала. Видно, чем круче с зимами становится лестница, тем больше у меня развязывается язык.

– Ничего, Херти. Ты иногда говоришь так забавно.

– Жилось ей хорошо. И со вторым, хоть приближённые заставили его от неё отказаться. А он так желал её, что, может быть, сам брата и умертвил, лишь бы к ней подобраться. Она так сначала горевала ― из-за того, что её твоему отцу отдали. Ведь он был всего лишь вождём рода, а она принцесса. Я тебе скажу: если бы её отец тогда был жив, а длиннобородые в то время смогли короля выбрать, то они такого не потерпели бы, воевать стали.

Херти отошла в глубь комнаты, где стояли кровать и сундуки. Теоделинда поднялась, когда увидела в зеркало, как служанка несёт длинное платье без рукавов из зелёного шёлка, вышитое золотыми нитями.

Теоделинда рассматривала себя в зеркало, пока Херти расправляла на ней платье.

– Всё же мне кажется, что с твоим отцом она была счастлива. И детей родила, троих. Хотя Гундоальд, видно, почуял, что заморышем появится, никак вылезать не хотел. Вот и померла… ― Херти оглядела Теоделинду. ― Точно как мать. Принцесса!

– Надеюсь, не придётся ради мужа красить лицо зелёной глиной, как делают в битвах мои длиннобородые родичи.

– Не довелось мне видеть ни одного лангобарда в бою, ― ответила Херти. С её лица сбежало благодушие. ― И как выглядит такое чудо ― не знаю, но если понадобится, ты ради семьи себе любое место вымажешь грязью. Ладно, иди. Жениху без тебя, наверное, кусок в горло не лезет. И держись как королева, ― сказала Херти строгим голосом, ― хоть отец и братья всё решат за тебя.

Людеру в горло пролез уже не один кусок холодной жареной свинины и влилась не одна кружка пива, чей привкус копчёностей ― из-за добавления обожжённой дубовой коры ― очень пришёлся ему по нраву.

Тогда, под Шалоном, он явился в лагерь Хильдеберта с простым, как крестьянский завтрак, предложением: есть пятьдесят тысяч золотых за возврат Италии, есть бавары, пока ни к кому не примкнувшие, и есть союз аваров с лангобардами, который он готов развалить.

В знак верности он, с помощью Брюна, открыл ворота в Шалон. Воины Хильдеберта перебили весь отряд, что ему доверил король Гунтрамн. В живых остались они вдвоём с Брюном.

Спустя пятнадцать дней Людер с Брюном уплетали тушёную телячью голову в таверне Меца9.

Брюн отхлебнул из чаши:

– Какая сладость, ммм, как вишнёвый сок.

Людер же не ощущал вкуса ни вина, ни мяса, ни соуса из горчицы, уксуса, растительного масла, яиц, лука шалот, чеснока, петрушки, каперсов и корнишонов. Такое же смешение разноречивых чувств захватило его, поскольку вероятная женитьба на дочери баварского герцога стала нежданной зазубриной на его плане, гладком и остром, как меч. Брак открывал ему возможность и самому стать герцогом, но удручала его не потеря Клотильды ― она была недосягаема, как луна и звёзды, ― а то, что будущая жена ― внучка лангобардского короля Вахо, чьи войска вторглись во Франкию, и в битве против них погиб отец.

– Слушай, Людер, пока будешь дочку Вальдрады охмурять, отвезу Фе́ли подарков. С бабой-то и один справишься, ― сказал Брюн хмельным голосом.

Вошла девица с кувшином вина и открытым пирогом, а следом в гостевую комнату из общего зала вместе с ароматом копчёной грудинки, что выстилала печёное тесто, ворвались пьяный гогот посетителей, свист флейты, звон бронзовых кимвалов.

– Нам потребуется большая удача, – Людер постучал пальцем по эдельвейсу, выколотому на лысом черепе Брюна: – Какого хряка ты нацарапал этот цветок, если оставишь меня, когда она так нужна?

Лавка скрипнула под Брюном, когда он отстранился от пальца Людера.

– Отстань, лейд Людер! А ты, – рыкнул Брюн на девицу, – прибери стол и зажги свечи, уже только на зуб разберёшь, где мясо, где кости.

– Конечно, господин, – ответила она с безмятежностью мелкой лужи в безветренную погоду.

Грудью Людер навис над столом, где дымился круглый пирог с золотистыми краями, где торчала среди варёных картофелин наполовину обглоданная бледно-розовая телячья голова и где понуро стояли два пустых винных кувшина.

– Да если оправдаем доверие короля, да ещё золото греков будет, сам лейдом станешь. Король земли даст, чтобы вы там с Фе́ли детишек наделали.

Прогорклый запах сальных свечей заставил Брюна сморщить лицо.

– К хряку лейда и золото. У меня и так достаточно, чтобы прожить в довольстве на нашем озере.

– Не против, если этот цветок, – сказал Людер девице, указав на голову друга, – примкнёт к твоему?

Девица хищно осклабилась, схватила пустые кувшины и смахнула крошки со стола.

– Только пусть возьмёт по монете для каждого из моих бутонов, ― выставила она грудь. ― …Если желаете ― не мешкайте, а то уже вечер, и завсегдатаи скоро потянутся на меня, как пчёлы на медонос.

Брюн отмахнулся. Вино смешало у него в голове хмель и тоску по Фе́ли.

Людер буравил его взглядом.

– Как погиб Одо, у меня есть только ты и Крувс.

Кувшин в руке Брюна наклонился, вино с брызгами ударилось о дно чаши Людера, а затем его. Брюн удивлялся истории младшего брата Людера – тот погиб в набеге на лигурийские сёла. Пятнадцатилетний Одо погнался за тремя детьми, старшему из которых вряд ли минуло десять зим, а позже его нашли с дырой от кинжала на шее.

Брюн поднял чашу.

– За лейдов! Эдельвейс принесёт нам большую удачу… Если только Теоделинда не безобразна, как старая коряга.

– Пусть лучше коряга. Не так жалко пустить по реке.

…Когда Теоделинда вошла в главный зал крепости, Людер в очередной раз упрочился в убеждении, что неспроста два брата-короля повздорили из-за её матери. Следуя мимо длинного дубового стола к поперечной торцевой части на возвышении, чтобы занять место по левую руку от младшего брата Гундоальда, она опять показала свои стати в достойном свете. Людеру пришли на ум первые слова Брюна, что он произнёс после знакомства с семьёй баварского герцога Гарибальда: «Да это самая холёная и резвая кобылка из виданных мной лошадей!».

Сердечный обмен приветствиями между Теоделиндой и всеми в зале, казалось, понравился небу. Оно посветлело, словно обрадовалось, что среди тёмно-серых каменных стен с головами медведя, кабана, лося и чучел птиц, кроме служанок появилась знатная дама. И через оконные проёмы позволило пасмурному свету помочь дымным факелам озарить прямоугольное помещение под полукруглыми сводами.

– Прелестный наряд, сестрёнка. Однако это не мешает твоему жениху трескать угощения, ― пробурчал неизменно угрюмый Гримоальд набитым ртом.

Он сидел по правую руку от отца, как старший сын и первый наследник. Рядом с ним Тассилон хрустнул яблоком.

– Мужчина, утолив голод и жажду, всегда готов на подвиги, ― Тассилон окинул взглядом развешанные по стенам круглые и каплевидные щиты, копья, мечи, топоры, разноцветные знамёна поверженных врагов.

Гримоальд вытер ладони о свою светло-коричневую блузу.

– Я и смотрю, сколько в соседних деревнях обрюхаченных тобой подвигов.

Теоделинда потянула младшего брата за рукав.

– Гундоальд, за кого бы я ни вышла, нам придётся вступить с ними в союз. Почему тогда Гримоальд так против лейда короля Хильдеберта?

– Твой брак с кем-то королевской крови приблизит нас к королю. А если с лейдом, то станем лишь одними из вассалов, и он потеряет власть, что унаследует, ― прошептал Гундоальд, повернув к ней безбородое лицо. ― Лучше тебе стать королевой. Тогда бы и меня не забыла. Сделала, например, герцогом. Да, сестрёнка?

– Я бы и Тассилону помогла.

Её взгляд задержался на Людере. Он спорил с одним из баварских лейдов, его размеренные движения и крепкое сложение сулили ей уютную и спокойную жизнь, как за крепостной стеной из толстого гранита. Теоделинда прислушалась к себе, но сердце не отозвалось. Как заблудший ягнёнок, она обратила взор на пустое кресло отца.

9

Столица королевства Хильдеберта