Страница 4 из 18
Синие как вода глаза княжича потемнели от злости. Владислав и так понимал, что, возможно, этот день скоро придет. Ни от болезни, так от ран, полученных в бою, батюшка может оставить его. И этого дня княжич не в шутку страшился: ждал его с трепетом и ужасом. Гневный взгляд заставил боярина смутиться и умолкнуть. Но долго злиться на Магуту княжич не мог.
– Не серчай, крестный, – Владислав положил руку на плечо боярину и заглянул в лицо. – Горько мне что-то, душу щемит, не ведаю от чего.
Боярин понимающе кивнул, и княжич, вскочив в седло, выехал со двора. Обогнав обоз и ратников, поравнялся с отцом. Воевода пристроил коня сразу за княжеским. А два верховых, покинувших теремной двор в след за княжичем, ехали чуть поодаль.
– Прочь с дороги! – лишь только миновали городские ворота и мост, вскричал едущий впереди походного строя верховой. – Убирай свои обозы купец, не видишь, князь со дружиною едет.
Выезд из города преградили две повозки с добром и крытая бричка заезжего купца, вознамерившегося въехать в город. Ратники быстро освободили дорогу, столкнув их на обочину. Купец, невысокий упитанный рыжебород, суетился вокруг своей поклажи, пока его люди загружали рассыпавшиеся товары. Крики у моста привлекли внимание княжича.
– Я, пожалуй, останусь, батюшка, – кивнул Владислав отцу. – Поезжайте с миром. Да хранят вас духи и боги вышние!
И, помахав на прощание, повернул назад.
Поравнявшись с поваленными повозками, спрыгнул с коня. Передав поводья одному из спешившихся верховых, подошел вплотную.
– Кто таков будешь и чего ищешь в Рязанских землях? – обратился он к купцу.
– С чего это я всякому проходимцу кланяться стану? Ты-то сам кто таков? Подишь-ты аще молоко на устах, а всяк из себя мужа ломаешь. Небось, мамка заждалась дитятко своё у юбки. Ступай своей дорогой, – подбоченился купец, глядя на стоящего перед ним.
– Склони голову, нечестивец, – прогудел у него над головой грозный рык.
Артемий Силыч, до того взиравший на происходящее из седла, спешился и выступил вперед, став за плечом у княжича.
– Пред тобою Рязанский княжич, Владислав Мстиславович.
Купец попятился и, споткнувшись о валявшиеся у ног мешки, аж присел с испугу.
– Не гневись, княже! Не признал! – переменившись в лице и сменив тон, залепетал рыжебород, кланяясь в пояс. – Купеческие мы, я да дочка моя.
Он кивнул в сторону девочки лет десяти от роду, пугливо прятавшуюся за поваленную на бок бричку. Её рыжая косичка крысиным хвостиком торчала из–под вышитого лентами очелья7.
– Вот на продажу товар везем.
Видно смекнув, что с этой встречи можно пользу поиметь, коли довелось самого княжича повстречать, купец осмелел. Испуг довольно скоро перерос в явное любопытство.
– Ремни кожаные, сумки поясные, упряжь конскую и прочую подпругу. Много товаров разных. Все из добротной кожи выделано, заботливыми руками сшито, – разглядывая юного правителя, рыжебород принялся расхваливать свой товар, надеясь на щедрые барыши.
Княжич поднял с земли выпавший из мешка поясной ремень, покрутил в руках, потянул в разные стороны. Из другого мешка достал конскую сбрую. Повертел, подергал, оглядел со всех сторон и, с усмешкой, передал воеводе.
– Взгляни, Силыч! Сгодится сбруя-то?
Опытный воин повертел в руках поганую упряжь, скривился и отбросил в сторону.
– Негоже, купец, брехать, как собака в ночи, – не глядя на воеводу, понукал рыжеборода княжич. – Гнилой у тебя товар. Выделка паршивая, нити во все стороны торчат, кожа трещит. На такую меч не привесить – оборвется. Да и коню удила в тягость будут. Чтобы люд Рязанский за эту мерзость платил?
Артемий Силыч повернулся к городским воротам, где стояли три стражника, и махнул рукой. Двое так и остались стоять на месте, а старший приблизился и склонился перед княжичем в ожидании приказа.
– Гоните в шею от ворот этого супостата. Товар сей пакостный ни у стен, ни на торжище продавать не дозволяю. Купца в град не пущать.
– Слыхал, чего велено? – вынул меч из ножен стражник. – Убирай свои повозки, не то в реке очутишься.
Бросив короткий взгляд на купца и жавшуюся к нему девочку, княжич вскочил в седло и ускакал к холмам, в сторону от Муромского тракта. Артемий Силыч и два верховых дружинника отправились следом.
Ветер трепал волосы. Резвый конь, как на крыльях, нес всадника по зеленеющим лугам. Оказавшись на вершине холма, княжич потянул удила. Взирая сверху на догоняющих его верховых, усмехнулся:
– Я опять вперед вас управился, – крикнул он всадникам. Те лишь довольно улыбнулись.
– Княжичу должно быть во всем лучше своих воинов, – добродушно кивая и улыбаясь, спешился воевода. Отстегнув плащ, он взглянул в глаза княжича. – Не желает ли княже поразмяться на мечах или булавах?
–Нет, Силыч, я лишь на град взгляну.
– Как угодно! – разочарованно хмыкнул воевода. Ему по нраву была цепкая хватка юного правителя, его стремление постигать ратную науку, его неустрашимость и решительность.
Спрятав меч в ножны, Артемий Силыч подошел к княжичу. С вершины холма был хорошо виден почти скрывшийся из виду княжеский поезд на Муромском тракте, молодой град Рязань, стоящий на невысоком холме, и удаляющиеся от городских стен вдоль реки повозки нерадивого купца.
– Силыч, как мыслишь, а? Здесь бы башню сторожевую надобно поставить. Отсюда хорошо басурманские земли видать.
– Вот явится князь-батюшка с совета, и поведаешь ему об том. Думается мне, они там тоже сие порешат.
– Хорошо, коли так. А нет, так мы сами тут башню выставим. Что думаешь, хватит нам силенок-то?
– Хватит! – согласился Артемий Силыч. – Справим! И нам спокойней, и князю Муромскому не в наклад.
– А что, добрая задумка, – закивали головой верховые. – Место знатное.
Глава 2
Большие костры пылали, согревая дымящиеся котлы и поджаривая мясо на вертелах. Терпкий аромат пряного варева разносил по степи прохладный вечерний ветерок. Вослед запахам костра и пищи летело тихое ржание коней, пасущихся на зеленом шелковом ковре из сочной молодой травы и цветов. Соорудив из груженых повозок и легких шатров походное стойбище, войско кочевников остановилось на ночлег.
Под большим одиноко растущим в степи деревом, хохоча и громко переговариваясь, стояли кыпчаки. Они по очереди вскидывали лук, метя в сторону арбы, стоящей неподалеку. Стрела, одна за другой, вонзалась в землю рядом с девочкой лет десяти, что лежала у телеги, скрученная веревками. Затравленно и обреченно взирала она на происходящее заплаканными глазами. Страх, ледяными путами сковал маленькое тельце. И когда очередное смертоносное жало вонзалось рядом с ее головой, она уже не вздрагивала. Ей было все равно – жить или умереть. А чуть поодаль со связанными руками и конскими путами на ногах, скулил рыжебородый купец, содрогаясь всеми телесами, всякий раз, когда свист стрелы разрезал вечернюю зарю. Только не трогали басурман ни горестные стенания отца, ни ругательства, выкрикиваемые им, ни проклятия которыми купец осыпал себя за то, что взял дочь в столь опасное путешествие.
Возле большого шатра, поодаль от забавляющихся кочевников, на походном троне восседал молодой кыпчкаский хан Дамир. Поглядывая на игрища своих воинов, он с довольной усмешкой натирал саблю. Этот роскошный клинок был получен прошлым летом из рук грозного Джамбулата, военачальника Великого Хорезма, державшего в страхе дикую степь.
– Пожалуйста, прекратите! Молю вас!
Истошный крик пленного купца привлек внимание хана.
– Мансур! – позвал он стоявшего в стороне от забавляющихся лучников огромного роста сарацина. – Тащи сюда этого недобитого вепря.
Великан молча кивнул, схватил за ноги купца и поволок по земле. Рыжебород извивался и причитал, всякий раз, когда его тучное тело подпрыгивало на кочках. Бросив пленника перед своим властителем, Мансур, сложив руки на груди, встал за спиной господина.
7
Очелье – девичий головной убор