Страница 16 из 24
–– Ваше величество, я … я … и советовал… а они неверно понимают.
–– Они – дети малые, неразумные. Верят тебе, дураки. Думают, что ты всесильный. А ты, как и все лекари, ничего, окромя своей латыни, толком не знаешь. Я по твоему совету в Спа неоднократно лечился, воду пил ведрами. И что? Вылечился? Хрен с маком. Сегодня встал, все болит: сердце, печень, почки, спина. А он здесь командует. Кем? Царем!
Лекарь слабо защищался:
–– Ваше величество, надо менее волноваться, строже соблюдать порядок приема питания, тогда и здоровье поправится. И воду пить ведрами не полагается, Ее надобно пить небольшими порциями, как еду, и постоянно. Сие называется щадящий режим.
–– Плевал я на твой щадящий режим, – продолжал бесноваться Петр. – Сколько его ни соблюдай, а толку мало. Я тебя предупреждаю в остатний раз: никому не приказывать и не давать указаний категорических. Токмо мне и токмо в рекомендательном виде. А иначе будешь бит батогами, как и все остальные. Мне водка помогает лучше всех твоих порошков и микстур. Тебе отлично ведомо, что я сам лекарь. И не лезь, когда тебя не просят. Ступай, пока цел.
Бледный Блюментрост поспешно вышел и встретился в коридоре с Орловым, который нес медный поднос с хлебом, салом, соленым огурцом, двумя большими луковицами и с графином водки. Лекарь проводил все это скептическим взглядом.
Петр залпом опрокинул чарку, затем другую, закусил огурцом, потом стал жевать сало с луком и хлебом. С полным ртом приказал:
–Убери то, – царь показал на вчерашнюю закуску,– и скажи Румянцеву, пусть несет чай, крепкий, с лимоною.
Денщик, печатая шаг, степенно вышел. Через некоторое время дверь резко отворилась, и вошел Румянцев с подносом, на котором дымилась большая оловянная кружка с чаем. Царь в это время что-то записывал, продолжая жевать. Видимо, денщик своим появлением сбил царя с важной мысли. Петр непроизвольно вздрогнул и гневно обернулся:
–Ты зачем суешься своим рылом, не спросясь? – рявкнул Петр.
–Дак … я … чаю, – запинаясь, залепетал Румянцев.
–Тварь! – загремел государь. Голова его мелко затряслась, скулы задергались, что служило признаком крайнего гнева. –_Давно я вас не учил. Разболтались! Государь думает – ты понимаешь, мразь, что сие значит?
–Так точно, Ваше величество.
–Понимаешь и прешь?
–Понимаю, что глуп, Ваше величество. Кто ж мысли государя может понимать? – Кружка на подносе крупно дрожала. Горячий чай проливался в сапог, но Румянцев терпел.
Царь схватил палку из тяжелого палисандра и принялся с ожесточением колотить офицера. Тот стоял прямо и держал поднос из последних сил. Все руки его были в кипятке.
–Ставь к херам поднос! – крикнул Петр и бросил палку в угол. Румянцев, словно ничего не случилось, поставил красными руками поднос, развернулся и чеканным шагом пошел к двери. Только выйдя, он скривился от боли и стал лихорадочно снимать сапог. Нога тоже оказалась красной.
–Будь напоготове! Я еле жив, – шепнул Румянцев Ивану, морщась от боли и раздумывая, что делать.
Позавтракав, ежели можно так сказать, царь принялся опять строчить указы:
как варить пеньку. Как руду искать и пробовать. О заведении китовой ловли. О присылке французских ведомостей. О выписке в Россию образца английского гроба.
Через некоторое время в дверь осторожно постучали:
–Ваше величество, позвольте войти.
Петр милостиво кивнул головой. Вошел Алексей Васильевич Макаров – тайный кабинет-секретарь царя, чернильная душа, живое воплощение чиновничьего крапивного семени. Средних лет, уже обремененный тучным животом, с важной сановной миной на суровом толстом лице, без бороды, но с усами, носатый, одетый в черный сюртук, будто католический поп, личный секретарь государя производил впечатление неприступной крепости.
Сие нравилось Петру, было в его стиле. Родом Макаров происходил из потомственных думных дьяков, знал греческий, латынь, немецкий, понимал по-английски и по- французски. Мелких взяток не брал. Застегнутый, как говорится, на все пуговицы, неразговорчивый, Алексей Васильевич скоро стал незаменимым человеком для государя. Он был при Петре безотлучно. Столько знать о царе, сколько знал Макаров, могли только Меншиков да Екатерина. Но Макаров умел молчать и ничего не требовал взамен, чего нельзя было сказать об упомянутых особах. Узнать что-то о государе у Макарова было невозможно.
Впоследствии Алексей Васильевич напишет воспоминания о царе, которые приобретут широкую известность не только в России, но и во всей Европе. В сих воспоминаниях Макаров не изменит себе, в них не будет ничего о реальном Петре, зато много всяких побасенок о царской добродетели и храбрости. Сии побасенки пойдут в народ, обрастут невероятными подробностями и превратятся в народные сказания и легенды. Они, в свою очередь, будут кочевать из одной книги в другую и не только в развлекательные, но даже в сугубо научные, исторические.
Сейчас же Алексей Васильевич имел вид смиренный, внимательный, рабочий.
–-Доброе утро, Петр Алексеевич, – сказал он почтительно.– Как спалось нынче?
–– Как спалось? Херово спалось, – почти дружески ответил Петр. – Разве с вами тут поспишь спокойно? Каждый норовит ужалить побольнее каким-нибудь сообщением, от которого не скоро уснешь.
–– Вроде бы никакие ужасные сообщения не поступали, – мягко сказал Макаров.
–– Это к тебе не поступали, а ко мне поступили, да такие, что вторую ночь глаз не смыкаю,– Петр устало вздохнул.
–– Какие будут распоряжения, Петр Алексеевич?– рабочим тоном спросил Макаров, стараясь побыстрее соскользнуть с неприятной для царя темы.
–– Вот,– Петр размашисто подвинул секретарю кипу бумаг,– возьми, я почту тут расписал, да кое-что вечером набросал по-черному. Оформляй указами, причеши, как ты умеешь.
–– Будет исполнено, государь,– с готовностью произнес Макаров, складывая бумаги в пустую папку, специально для этого приготовленную.
–– Меняй буквы, слова, абзацы, но чтоб дух мой в указах сохранялся,– продолжал беззлобно брюзжать Петр. – В который раз тебе сие говорю. Иногда все гладко на бумаге, а дух указу ушел. Так чтобы такого впредь не было. Особливо поработай над последним указом. Ни детей, ни дворян не жалей, не убирай твердые пункты.
–– Все будет сделано по-вашему, Петр Алексеевич, – с готовностью ответил Макаров.– Я тоже кое-что наработал вчера. Предлагаю на подпись. – Он раскрыл другую папку и стал подавать царю бумагу за бумагой на подпись. Петр одел полюбившиеся ему железные очки – подарок саксонского кюрфюрста – и стал внимательно читать, затем подписывал, налагая резолюцию, иногда довольно пространную. Несколько бумаг он воротил.
–– А сие что? – вдруг вскинулся Петр, пробежав глазами очередную бумагу.—Я же несколько дней назад завернул ее. – Он поднял глаза на Макарова, сразу побледневшего.– Не мытьем так катаньем хочешь взять? Так не пойдет, дорогуша. Кого протежируешь?
–– Да никого, Петр Алексеевич. Вы повелели подработать – я и подработал.
–– Ты меня в дураки не шей, любезный, – голос государя построжал.—Никаких заданий на подработку я тебе не давал —хорошо помню. Не балуй, ох не балуй, Алексей. Того и гляди окажешься в Тайной канцелярии, а там начистоту все расскажешь. – Петр продолжал читать.—И сия бумага тож несколько раз курсирует. Что не подписал – сдай в архив. Коли понадобится, я востребую, – сказал государь коротко и примирительно. Макаров молча и торопливо стал складывать документы в папку. Алексей Васильевич знал: все, что ему надо, он все равно исхитрится подписать. Петр несколько нервно следил за этой процедурой, барабаня пальцами по столу. Он не считал нужным что-то еще уточнять. Их работа была настолько слаженной, что не требовала дополнительных указаний. Вот за то и ценят начальники таких подчиненных. Их всегда бывает немного, и они часто делают славу их хозяевам.
Государь был уверен, что Макаров сделает все, как надобно. Алексей Васильевич умел причесывать царские мысли, часто дописывая то, что только предполагал царь написать, что только роилось в его многотрудной голове, никак не оформляясь в стройные мысли. А Макаров умел их вывести на бумагу, уложить в складные строчки так, что Петр, читая свой очередной указ, восхищался и недоумевал: неужто он, царь. писал собственноручно сей проект, написанный столь искусно.