Страница 18 из 20
СИЛЫ
обоих флотов в Наваринском сражении
СОЮЗНЫЙ ФЛОТ
Русская эскадра
Судов – 8. Орудий – 490.
Флагманский корабль «Азов». Капитан Лазарев.
Английская эскадра
Судов – 12. Орудий – 456.
Флагманский корабль «Азия». Капитан Курсон.
Французская эскадра
Судов – 7. Орудий – 352.
Флагманский корабль «Тридент». Капитан Рене-Робер.
Итого: Судов – 27. Орудий – 1298.
ТУРЕЦКО-ЕГИПЕТСКИЙ ФЛОТ[35]
Линейн. кораблей – 5. Орудий – 564.
Фрегатов – 15. Орудий – 735.
Корветов – 26. Орудий – 598.
Бригов – 11. Орудий – 209.
Брандеров – 5.
Итого: Судов – 62. Орудий – 2106.
Сверх того, множество орудий на береговых батареях и в крепости.
Экипажи (приблизительно)
На союзном флоте – 17 500.
На турецко-египетском – 21 960.
Глава IV
Наварин и дипломатия
«Г. вице-адмирал Кодрингтон, – писал из С.-Петербурга 8 ноября 1827 года император Николай Павлович, – вы одержали победу, за которую цивилизованная Европа должна быть вам вдвойне признательна. Достопамятная Наваринская битва и предшествовавшие ей смелые маневры являют вселенной не одну лишь меру ревности трех великих держав о деле, коего благородство еще увеличивается его бескорыстием: она доказывает также, что в состоянии совершить твердость – противу числа, искусно руководимое мужество – против слепой отваги, на какие бы силы последняя ни опиралась. Отныне имя ваше принадлежит потомству. Похвалы лишь ослабили бы окружающую его славу, но Я испытываю потребность предложить вам блистательный знак внушаемых вами России признательности и уважения. В этих видах, посылаю вам прилагаемый военный орден Св. Георгия. Русский флот почтен полученным от вас под Наварином одобрением, Мне же особенно приятно заверить вас в чувствах питаемого Мною к вам уважения»[36].
Эти знаменательные строки незабвенного монарха служили верным выражением восторга, единодушно овладевшего всем русским народом при получении известия о наваринской победе. Россия предчувствовала, что после вековой борьбы со свирепым угнетателем ее единоверных братьев наконец открывается эра их действительного освобождения, и в упоении восторга она переносила свои братские чувства и на Англию, не пощадившую своей крови для оказания России содействия в геройском совершении святого дела. Те же чувства воодушевляли и все восточное христианство. Увлеченное признательностью, от берегов Савы до мыса Матапана все христианство Балканского полуострова отозвалось восторженными благодарственными приветами, безразлично обращавшимися к трем нациям-освободительницам; и впечатление это было так сильно, так глубоко, что вопреки прискорбной перемене воззрений, принципов и образа действий, по несчастию совершившейся с тех пор в политике западных кабинетов и затормозившей начатое ими вместе с Россией великое дело, – несколько лет спустя, 17 июня 1831 года, по получении известия о кончине адмирала Кодрингтона, палата представителей освобожденной Греции единодушным возгласом постановила следующую резолюцию: «Выразив глубочайшую скорбь о кончине знаменитого филэллина Эдварда Кодрингтона, в знак вечной признательности греческой нации к нему, де Риньи и Гейдену, имена их, с лавровым над ними венком, вырезать на особых скрижалях, имеющих быть поставленными в палате…»[37]
К чему стремится с тех пор завистливая относительно России политика Западной Европы, как не к тому, чтобы оспорить у России ее естественное влияние на христианский Восток! С этой целью и Англия, и Франция жертвовали не раз с тех пор неповинною кровью тысячей своих бесстрашных сынов и миллиардами их трудовых сбережений; с этой же целью позорят они цивилизованную Европу, упрямо обрекая на вечное рабство неисправимо-дикой магометанской орде или на вечную отчаянную борьбу с ее громадными силами, сбегающимися из недр Азии и Африки, – на нескончаемые ее зверства и повальные избиения – кого?.. одноплеменных и единоверных братьев европейцев и христиан, наравне с ними наделенных и потребностью и способностью к духовному, умственному и материальному развитию! Не проще ли, не легче ли, не благороднейшими ли путями была бы достигнута та же самая цель, если бы Англия и Франция продолжали следовать той гениальной политике, на стезю которой поставил их Каннинг, под влиянием обаятельной энергии русского царя?.. И как сильно должно быть в современной Англии непостижимое ослепление туркофильства, если при существующем в ней образе правления, где влиянию общественного мнения на правительство предоставляется такой широкий простор, – вопреки настойчивым требованиям партии оставшейся верной политике Каннинга, вопреки добросовестному покаянию некоторых политических деятелей, подобно лорду Стрэтфорду Рэдклифу на закате жизни убедившихся в ошибочности рутинных воззрений, побуждавших их поддерживать Турцию, наконец, вопреки уже два года превосходящим всякую меру возмутительным турецким зверствам и попранию Турцией всех прав человечества и торжественно принятых ею международных обязательств, – если до сих пор Дарби и Биконсфильды, Эллиоты и Леярды управляют судьбами великой нации в вопросе, которым заинтересованы ее честь, ее обаяние, и в истории коей Наваринская битва, пред судом благодарного потомства, займет, конечно, более славное место, чем даже Ватерлоо!
Восторженный прием, встретивший в Мальте возвращавшиеся туда для исправления вынесенных из Наварпнской битвы повреждений английскую и русскую эскадру[38], свидетельствует о чувствах братской солидарности и чистосердечной дружбы, установившихся между военными и морскими ратниками обеих держав под наитием взаимного уважения и взаимных наваринских услуг. Иное дело в самой Англии. Уже при Каннинге известие о бессмертной наваринской победе вызвало в ней отзывы самого противоречивого свойства. Правительство было ими озадачено. Лорд Инджестр, от 20 ноября 1827 года, писал Кодрингтону: «Известие это вызвало, по-видимому, величайшее удивление, и ни в ком не возбудило оно его в такой степени, как в министрах ее величества. Мне говорили, что все это им не нравится, что вы поторопились»…[39]
Нет сомнения, что сам Каннинг был почти уверен в мирном исходе дела. Он не предполагал, чтобы Порта своим неисправимым упорством решилась принудить союзников к необходимости употребить силу. Действительно, к предупреждению столкновения были приняты все меры. Но Порта, очевидно, домогалась противного. Она оказалась единственною виновницей наваринского погрома. По мнению знатока турок, Кодрингтона, в письме Гейдену от 16 ноября 1828 года, «раз уже состоялся Лондонский трактат, цель союзников должна была состоять в том, чтобы немедленно же вынудить его исполнение, нравится ли то султану или нет. Имея под рукою, для вручения ему управления Грецией, такого способного человека как графа Каподистрию, надобно было определить, какая именно часть Греции должна подчиниться его правлению, и снабдить его широкими средствами для утверждения своей власти на основаниях, принятых союзными державами, как всего более соответствующими их видам». Эти слова заключали в себе целую политическую программу. Так как Лондонский трактат решительно не понравился султану, то первый шаг этой программы должен был сказаться битвой. Недаром писал Кодрингтон, что он считает Наварин «первым шагом к освобождению Греции». Наварин не только мог, но и должен бы был явиться и первым шагом к освобождению всех христиан Балканского полуострова. В этом смысле поняли его и вся Россия, и все злополучные населения, себялюбивою завистью Европы обрекаемые на роковое, подавляющее их умственное и материальное развитие рабство. С этой же точки зрения взирали на него и в Англии люди, стоящие на высоте гениальной политики Каннинга. «Я решительно того мнения, – торжественно заявил несколько времени спустя лорд Джон Россель, – что эта блистательная победа была необходимым результатом Лондонского договора; кроме того, я полагаю, что это была одна из самых честных побед, одержанных оружием какой-либо державы от начала мира».
35
Приблизительно.
36
Книга Кодрингтона. Т. II. С. 147.
37
Courrier d’Athènes, от 28 июня 1831 г.
38
См. Приложение.
39
Книга Кодрингтона. Т. II. С. 139.