Страница 14 из 20
Быстро шли события под обаятельным влиянием императора Николая. Нет сомнения, что именно этим влиянием увлекались по следам русского царя и оба его союзника. Для установления единства действий между тремя флотилиями главнокомандующим над ними был назначен, как старший в чине, командир английской эскадры вице-адмирал Эдвард Кодрингтон, личность вполне замечательная и выходившая из ряду обыкновенных хороших служак не только своими обширными познаниями и опытностью, но также и благородством своих чувств, скромностью, кротостью, прямодушной энергией своего нрава и возвышенностью своих воззрений[19]. Совершенно на одном уровне с ним оказывался во всех отношениях командир русской эскадры, контр-адмирал граф Логин Петрович Гейден[20]. Бессмертная деятельность его на Архипелаге обеспечила ему непререкаемое право на признательность России. Помещаемые в Приложениях выдержки из книги, изданной по смерти Кодрингтона его дочерьми, а также печатаемые нами неизданные доселе и неизвестные до сих пор публике письма трех союзных адмиралов свидетельствуют о тесной дружбе, установившейся между этими защитниками возрождавшейся эллинской национальности[21]. Другие помещенные в Приложениях письма (Каподистрии, Дандоло, Метаксы, Поццо ди Борго и прочие) доказывают то глубокое почтение, а иногда даже ту восторженную преданность, которые командир русской эскадры успел вселить всем разноплеменным и разнохарактерным личностям, с какими ему случалось иметь дело, хотя во многих случаях, как, например, в эпизоде с командиром австрийской эскадры, графом Дандоло, на отношениях его к этим личностям должны были отзываться значительным охлаждением возникавшие с ними весьма серьезные столкновения. Впрочем, с начальником французской эскадры, вице-адмиралом де Риньи, отношения графа Гейдена не всегда могли быть приятными, вследствие высказывающейся в прилагаемых письмах французского адмирала причудливости его нрава, а иногда и завзятой враждебности к грекам. Нет сомнения, что де Риньи, как и большая часть офицеров его эскадры, должен был соображаться с известною ему политической программой французского правительства… Так, в лад воззрению своего кабинета, адмирал де Риньи, под предлогом увеличения «независимости» возрождающейся Греции, не раз настаивал в своих письмах на уменьшении испрашиваемой греками территории, так как с ее увеличением умножатся-де вассальные отношения Греции к Порте. В другом письме де Риньи просто отрицал самое существование Греции, восклицая: «Боюсь, что нам самим придется создавать эту Грецию, ибо где она – не вижу…»[22]
Понятно, что при первой встрече Гейдена и де Риньи и тон и образ мыслей последнего должны были удалить от него командира русской эскадры. Как видно из Приложений к настоящей книге, взаимное нерасположение этих двух начальников доходило до того, что Кодрингтон серьезно задавал себе вопрос: до какой степени, в случае битвы, он может полагаться на совокупное действие обоих своих союзников, и не воспользуются ли они огнем, чтобы сцепиться друг с другом…
С первым пушечным выстрелом исчезли все сомнения Кодрингтона. От адмиралов до последнего матроса, оба союзники его соперничали между собой только своим самоотвержением, своей неустрашимостью. Суда русской и французской эскадры не раз выручали друг друга как самые лучшие друзья. После Наваринского сражения между начальниками русской и французской эскадры, вопреки противоположности политических взглядов, состоялось без всяких формальных примирений совершенно естественное, чистосердечное сближение, принявшее со временем характер искренней дружбы. При всем том, причудливые выходки словоохотливого француза, вопреки господствующему в его письмах к Гейдену тону шутливой фамильярности и вопреки всей кротости характера графа, вызывали со стороны последнего, даже и долго после Наварина, некоторое неудовольствие, – что видно из писем к нему Кодрингтона, уговаривавшего его не принимать к сердцу «странностей» французского адмирала[23]. Между тем сам Кодрингтон, очевидно, не питал сначала большого доверия к французскому адмиралу, так как в ответе генерал-адмирала английского флота, герцога Кларенского, от 3 октября 1827 года, на выраженное ему мнение сэра Эдварда сказано: «Адмирал де Риньи действительно таков, каким вы его описываете, поэтому будьте осторожны, тверды и мягки»… О русском командире, как видно, Кодрингтон еще не сообщал тогда своего мнения. При всем том, из того же письма герцога Кларенского видно, что Гейден прекрасными качествами своего ума и сердца уже тогда успел расположить в свою пользу даже такого завзятого туркофила, каков будущий лорд Стрэтфорд Рэдклиф: «Мистер Стрэтфорд, – сказано в цитуемом письме, – всегда отзывался о нем хорошо: не сомневаюсь, что как по служебному долгу, так и по личной склонности, вы можете отнестись к нему приязненно».
Греки с самого начала заметили недоброжелательство к ним французов. С эллинскими населениями ладили отлично русские, затем англичане, в качестве друзей русских, ибо экипажи обеих эскадр жили в лучших отношениях. Иное дело экипажи французской эскадры: даже русские матросы отворачивались от них, а греки видимо не доверяли им. Что же касается французского правительства, то недоверие к нему греческих временных правителей было так сильно, что главнокомандующий эскадрами Кодрингтон, очевидно, в опровержение заявленных ему сомнений, счел нужным, в письме от 30 августа к членам греческого временного правительства, оправдывать пред ними парижский кабинет, доказывая, «что искренность французского правительства видна уж из того, что оно-то главным образом и настояло на уменьшении данного оттоманскому правительству срока для ответа до двух недель вместо месяца»[24].
Конечно, никто не мог сказать того же о четвертой великой державе, которой флотилия также находилась в то время на Архипелаге. Эта держава – Австрия. Ее эскадра, под начальством графа Дандоло, очевидно, руководствовалась инструкциями диаметрально противоположными тем, которых держались командиры трех союзных эскадр, то есть явно держала сторону турок против греков, несмотря на то, что в Вене и двор, и все правительство высказывали относительно русского царя и петербургского кабинета самые приязненные чувства, самую преданную дружбу. Между тем в уже цитованном высочайшем рескрипте на имя Гейдена было сказано: «Кроме вышереченных двух эскадр… находятся в Архипелаге морские отряды некоторых других держав, в том числе и австрийская эскадра. Поведение ваше против них должно вообще быть основано на добром согласии, в особенности же против эскадры австрийской. Хотя Австрия и не приступила к трактату, ныне заключаемому по делам Греции, не менее того вы не оставите оказать морским силам сей державы приязненное приветствие и расположение, сообразные с дружественными связями, между обоими императорскими дворами существующими»…
До какой степени Гейдену было трудно согласовать с этой задачей другие данные ему в том же Высочайшем повелении инструкции, об этом конечно, могли судить только люди, близко стоявшие и почти ежедневно присутствовавшие при проделках пресловутой «общей политики» князя Меттерниха на практике. Так, уже 4 октября 1827 года, сэр Э. Кодрингтон доносил из Занте своему Адмиралтейству: «Я желал бы, чтобы было доведено до сведения его высочества, лорда генерал-адмирала, что в числе египетского флота находится здесь семь австрийских коммерческих судов, нагруженных военными припасами, и что австрийский корвет «Каролина» и одна если не две австрийские военные шхуны часто бывали в Наварине и, согласно частному дознанию адмирала де Риньи, служили постоянными развощиками турецких депеш. Два из этих транспортов заблагорассудили не поднимать своих флагов в то время, когда турецкие суда их поднимали, пока с корабля «Азия» не было дано по ним выстрела; я успел отобрать их бумаги, которые могут служить доказательством австрийских интриг»[25].
19
«Муж дела и совета», по справедливости отзывается о нем упомянутое уже подражание древней хронике, прибавляющее, что «он обхождением также блистал и всем, что доброго витязя отличает, был снабжен достаточно». См. Приложения.
20
«Сердцем мягок, ликом весел и приятен, обходителен и открыт», – отзывается о нем та же хроника. (Там же.)
21
«Стали те три ратя и те три адмирала, – говорит о ней цитованное выше подражание древней хронике, – воочию гербовым знаком пречестного ордена Бани, кой гласит Tria juncto in unо, понеже равно как три рати были в одну, трое адмиралов сердцем и дланью были едины». (Там же.)
22
См. Приложения.
23
Все эти подробности о курьезном характере взаимных отношений между Гейденом и де Риньи весьма рельефно характеризуются помещенными в Приложениях письмами последнего к начальнику русской эскадры, а также выдержками из посмертной книги Кодрингтона.
24
Книга Кодрингтона. Т. 1. С. 438.
25
Книга Кодрингтона. С. 33.