Воздаяние

Лили лежала молча, замерев, словно перепуганная ящерка. Она не билась, не кричала, как десятки других безликих жертв, не отворачивалась, а смотрела прямо в глаза, пронзая до самой сгнившей души. В ее взгляде, окутанном полумраком, блеснуло что-то едва уловимое, кольнувшее сердце душегуба раскаленной иглой.

— Прости, я… не понимаю, как такое получилось… — разбойник тотчас отпрянул от оцепеневшей добычи, а потом еще осторожно накинул на нее одеялко.

На самом деле он все прекрасно понимал, ведь нельзя щелкнуть пальцами и стать хорошим парнем, когда с детства был тем, кем приходилось быть. Когда злодеяния стали неотъемлемой и естественной частью лихой жизни. Когда привыкаешь брать желаемое силой и наслаждаться этим.

— Так не щекотятся, — кротко ответила Лили и повернула голову в сторону поникшего душегуба. — Ты не умеешь, да?

— Я… научусь. Для тебя, — Родж погладил щечку девушки и быстро отдернул руку.

— Я знаю, — уверенно заявила Лили и бесстрашно нырнула к своему бандиту под одеяло.

Родж уже собирался обрушить на доверчивого птенца целую тонну обещаний, раскаяния и комплиментов, но вместо этого прижал наивный комочек к груди, жадно вдыхая его аромат. В мощных объятиях разбойника было столько отчаяния и столько боли, столько мольбы… возможно, они даже оказались слишком сильными, но девушка не проронила ни слова, понимающе уткнувшись лицом в выцветшую рубашку.

— Я люблю тебя больше жизни, больше всего, и я скорее сдохну, чем причиню тебе вред, — хриплый шепот разорвал ночную мглу.

— Это я тоже знаю…

♥♥♥♥♥♥♠

Утро началось с завтрака, точнее, с привычного грохота и лязга кастрюль на крошечной кухоньке. Лили почти не умела готовить, но старалась этому научиться. Единственное, что она могла сделать безупречно — чай. Остальное вызывало либо вопросы, либо усмешку.

Родж не спрашивал про семью своей беглянки, и так видно, — она не из бедняков: пальцы тонкие без мозолей, кожа бледная и вдобавок ничего не умеет. Кроме…

Разбойник с гордостью смотрел на ароматную чашку чая и довольно убогий бутербродик, с которого на тарелку упал криво отрезанный кругляшок колбасы, не очищенный от оболочки.

— И вот эта пигалица и есть твоя баба, ради которой ты все на хер послал? Надеюсь, сосет она ловчее, чем кухарит. — Утро началось с внезапного раннего визита лучшего друга и соратника Роджа. Он ввалился в их уютное гнездышко с бутылкой винца минут десять назад и уже по-хозяйски восседал за столом в комнате для гостей, скептически разглядывая «кулинарные шедевры» перед собой.

— Лили не пигалица. Она моя, понял! — Гордость с мордахи Роджа испарилась, зато голос звучал более устрашающе, чем обычно, а черные волосы, кажется, стояли дыбом.

Брэди Боров сразу же прикусил язык, ибо спорить с разозленным полукровкой себе дороже: о силище Роджа он знал прекрасно, как и о его ярости, и вспыльчивости, ведь вместе они с самого детства и прошли многое от трущоб до кровавых разборок. И ни разу во время перепалок, разбавлявших их крепкую дружбу, Брэди не получилось занять первое место, ведь с природой не поспоришь.

— Дружище, я не ожидал, что ты будешь зубами клацать из-за нескладной бабенки, но дело, конечно, твое, — гость коварно прищурился. — Как по мне, то тебя просто задрала жизнь лихая, а бабенка, это так… предлог. Я вот никогда не поверю, что эта доска охмурила самого Роджа! Ты же больше вечера одну бабенку не трахал никогда, особенно плоскую.

Родж решил пропустить монолог про высокие чувства, над который Боров однозначно будет очень долго гоготать, может, даже до слез. Поэтому он, успокоившись, отхлебнул половину чашки и пристально посмотрел на собеседника:

— И это тоже, Брэди. Мне тридцать лет, а ни кола, ни двора, ничего нет. Просто Зак, Коред Одноглазка, Подкова Верд, вот их охотники порешили, и нет их. Нет и будто не было никогда моих парней. Они стали жратвой для падальщиков, и никто, ни одна гребаная душа их не вспомнит! А я хочу, чтобы меня вспоминали добрым словом. Хочу хотя бы раз попробовать другую жизнь. Не лихую… обычную.

— За Верда надо выпить, — буркнул помрачневший Боров и быстро приложился к бутылке, затем утерся замусоленным рукавом. — Недавно еще Сороку завалили. Плохо он кончил… исчез на пару дней, а потом всплыл в городской канаве с выпотрошенным брюхом. Так что, да, я понимаю, как лихая жизнь может задрать, дружище.

Брэди всецело соответствовал своему прозвищу. Глазенки мелкие, волосы русые, засаленные и не видевшие мыла больше месяца, пивное брюшко в наличии, одежда и вовсе стирается раз в год. Ни дать ни взять — боров, как он есть. Еще и жрет практически все, чуть ли не с помойки, не парясь.

— Только нормальная житуха не для нас, и ты это скоро поймешь. Не сможешь ты без свободы лихой, жить по законам богатеев… — Гость хотел продолжить уговоры, но дверь распахнулась и в комнату запорхнул радостный птенец в белом фартуке с мелкими кружавчиками. В руках у Лили была кастрюля с чем-то похожим на салат, на который она смотрела с такой гордостью, словно отбила его у дракона.

— Вот, мое фирменное блюдо! Угощайтесь. — Девушка поставила бадью в центр стола и сама запрыгнула на табурет рядом с Роджем, после чего принялась накладывать себе в тарелку свежеприготовленное угощение.

— Я не понял, это… че? — лицо Брэди исказила гримаса удивления.

— Ну… салат же. Он выглядит не очень, но вкусный. Я проверяла.

— Да, блядь, че твоя бабенка здесь делает? — возмутился Боров, проигнорировав Лили полностью, будто она пустое место.

— А мы всегда вместе завтракаем! — не унималась девушка, повысив голос, дабы ее заметили.

— Лили, иди на кухню, — сухо приказал Родж.

— А завтрак… салат… мы?

— Лили, иди на кухню, это мужской разговор!

— Ну и пожалуйста! — Девушка надула губки, подхватила бадью и обиженно потопала к двери, потом оглянулась, надеясь заметить на лице избранника толику сожаления, но не найдя там ничего, кроме раздражения, скрылась из комнаты.

— Это че было? Ты ее еще и не воспитываешь? Че, твоя бабенка не в курсе, что в разговор и уж тем более за стол к лихим ребятам лезть не надо?

— Я не лезла, это наш дом, вообще-то! — мордашка Лили наполовину показалась из-за двери. — А еще можно и спасибо сказать за салат и бутерброды! Салат, кстати, правда вкусный вышел.

У Брэди было такое лицо, словно на его глазах попирают законы мироздания. Как реагировать на запредельную бесстрашную наглость птенца в фартучке, он не знал, ну, если только задать ему хорошую трепку. Только, вот беда — Роджа это разозлит, со всеми вытекающими.

— Дружище, ну ты… ты свою полоумную-то воспитай. Я-то ладно, мне на нее похер, но другие ребятки и леща отвесят, а то и на столе разложат за подобные выходки, — протянул Боров, уставившись на закадычного друга, — и будут правы.

Янтарные глаза Роджа Лютого налились ненавистью, а зрачки стали узкими, словно нитки. Он ничего не говорил, лишь смотрел так, будто через мгновение вцепится в горло и разорвет его зубами.

Брэди сжался, едва ощутил угрозу, и начал сползать со стула, хватаясь за початую бутыль винца, с которой и нагрянул в гости.

— Ты это… прости, если что я с горяча ляпнул, но ты и сам знаешь, закон он для всех один. И что твоей су… девушке пора его учить. А я пойду, пожалуй, раз ты в плохом настроении.

Родж проводил горящим взглядом лучшего друга до самой входной двери и молча принялся допивать остывший чай.

— Какой закон? Почему мне нельзя сидеть с вами за столом? Кто это вообще был? Почему ты нас не познакомил? — Разбойник и двух глотков не успел сделать, как Лили забросала его вопросами, вылетев из-за двери, которую она грациозно закрыла пяткой.

— Долго объяснять, — ярость Роджа начала стихать, едва тонкие пальцы коснулись его сжатого кулака, но раздражение и негодование еще колыхались внутри, — тебе нельзя с нами сидеть, потому что ты женщина. С женщинами не разговаривает лихой народ за столом. Не принято. За столом могут решаться важные вопросы… Тяжело объяснить… это традиция, и не я ее придумал. Она всегда была, сколько я себя помню.