Нелюбовь

— Видимо, настало время нам вмешаться. Я официально уведомляю вашу конторку, что Глеб Бейбарсов теперь светлый маг. Силы ему были возвращены больше года назад, и за него поручились Прозрачные Сферы.

Рокот пронёсся над толпой, когда все услышали последние слова. Прозрачные Сферы. Силы, внушающие благоговение и трепет.

— Отныне любое посягательство на свободу этого мага будет означать посягательство в нашу сторону, а у вас, я надеюсь, не хватит глупости сделать подобное.

Если Бессмертник и был разозлён, то ничем не показал этого, лишь закивал своей черепушкой, а затем подал знак своим прихвостням. Боевые маги, обходя за полсотни метров хранителя Прозрачных Сфер, потянулись за своим предводителем, и вскоре единственный уцелевший в битве склеп с жалкими остатками магнетизеров на борту исчез в грозовых тучах, раскинувшихся над Буяном.

Боковым зрением Таня заметила сбоку какое-то движение. Повернув голову, она увидела, что к ним через всё поле спешит перепуганная девушка с развевающимися на ветру белокурыми волосами. Это была Катя Лоткова. С разбегу бросившись в объятия мужа, она сжала его так крепко, что лицо играющего комментатора покраснело. Её плечи дрожали.

— Ну будет тебе, будет, слышишь… — Ягун смущенно прижал жену к себе.

Гурий Пуппер, опустившись на колени возле тела Кенг-Кинга, растерянно гладил его большую чешуйчатую голову. Маги ошарашенно переглядывались, пытаясь оценить масштаб произошедшего. Они стояли, залитые кровью и дождём, и вокруг бушевала уже другая буря — буря грядущих перемен.

***

Помолчи меня, полечи меня, поотмаливай.

Пролей на меня прохладный свой взор эмалевый.

Умой меня, замотай мне повязкой марлевой

Дурную, неостывающую башку.

Укрой меня, побаюкай, поуговаривай,

Дай грога или какого другого варева;

Потрогай; не кожа - пламя; у ока карего

Смола закипает; все изнутри пожгу.

Такая вступила осень под сердце точненько –

Пьешь горькую, превращаешься в полуночника,

Мешком оседаешь в угол, без позвоночника,

Как будто не шел – волок себя на горбу.

Да гложут любовь-волчица, тоска-захватчица –

Стучит, кровоточит, снится; поманит – спрячется;

Так муторно, что и хочется – а не плачется,

Лишь брови ломает, скобкой кривит губу.

Становишься громогласной и необузданной,

И мечешься так, что пот выступает бусиной

У кромки волос.

Останься еще. Побудь со мной.

И не отводи целительные глаза.

(Вера Полозкова. Пшшш)

Агата Кристи, Би 2, Lumen — Мы Не Ангелы, Парень

Глеб очнулся только на следующее утро. Осмотревший его Эссиорх — так звали хранителя Прозрачных Сфер — сделал только одно: провёл рукой над изломанным телом, и от жуткого хруста выпрямленного позвоночника всем стало не по себе. После этого он позволил унести бывшего некромага с поля, сказав, что опасности для его жизни нет, и Бейбарсов сможет восстановиться сам, нужно только время.

Но когда Глеб открыл глаза впервые, он ещё не знал, чем закончился бой. Он не знал, что почти всю ночь магспиранты, преподаватели и даже невидимки провели на драконбольном поле, устраняя разрушительные последствия битвы. Как с помощью Сарданапала и Медузии массивное тело Кенг-Кинга опустили в бушующие волны океана, и оно погрузилось на дно. Как до самого утра в кабинете главы школы горел свет — там он совещался с прибывшими незнакомцами. Он не знал, что Таня почти всё это время безвылазно сидела у его постели, меняя компрессы на его горячем лбу, и как она уснула, уронив всё ещё покрытую пеплом голову на одеяло.

Тусклый утренний свет в первые секунды показался ему резким до боли, и он замычал, пытаясь привстать. Таня сразу же вскочила и аккуратно, но твёрдо заставила его опуститься на подушки. Глеб приоткрыл потрескавшиеся губы, но не смог выдавить из себя ни звука. Девушка всё поняла и, осторожно приподняв его голову, поднесла ко рту стакан с водой. Когда он, напившись, бессильно упал на подушку, она положила ему на лоб прохладную руку и, слабо улыбнувшись, прошептала:

— Спи.

Он повиновался. Весь день Глеб то проваливался в какой-то липкий полубред, то вновь выныривал на поверхность, и тогда он смутно слышал голоса, знакомые голоса, которые беспокоились о нём: Ленка, Жанна, Сарданапал. Ягге, иногда Ягун или Шурасик, кое-кто из невидимок.

Но потом его опять забирал к себе кошмар, в котором он снова боролся за свою жизнь, и тогда Глеба прошивало страшное, дикое ощущение, что всё произошедшее с ним за последние полтора года — сон, что он вновь лежит, оправляясь от раны, нанесённой осколком косы Мамзелькиной, что он лишился магии, потерял смысл жизни, что он вновь одинок и несчастен. И тогда в этом кромешном аду, в этой тьме он начинался метаться и бредить, он искал и звал лишь одну — и когда его лица касалась её ладонь, когда он слышал её тихий успокаивающий шёпот, то в душе бывшего некромага разливался покой, и он засыпал на несколько часов спокойным сном, чтобы затем вновь погрузиться в дебри кошмара.

Так продолжалось до вечера следующего дня, когда Бейбарсов пришёл в себя и посмотрел вокруг уже осмысленным взглядом. Он по-прежнему находился в магпункте. Комната была погружена в полумрак, освещённая лишь десятком свечей. Других пациентов рядом не было — все койки, кроме его, стояли аккуратно застеленными. Рядом с ним в кресле спала Таня, а с другой стороны от кровати стояла Ягге, менявшая ему бинты.

Заметив, что он проснулся, она улыбнулась и покачала головой:

— Помнится, когда я лечила тебя ещё в бытность некромагом, всё диву давалась — и как эта зараза так на вас действует, что нигошеньки вам не делается. А теперь вижу, ты сам по себе крепкий малый. Вон как тебя переломало, и ничего, живёшь. Оно, конечно, тебе подсобили чуток, но ты всё равно боец.

Глеб разлепил пересохшие губы и спросил надтреснутым голосом:

— А как остальные?

— Вот она тебе сейчас и расскажет, — подмигнула колдунья, указывая вбок и собирая испачканные бинты.

Повернувшись, Бейбарсов увидел, что Таня, проснувшись, смотрит на него. Её лицо было усталым и осунувшимся, но в глазах искрилась улыбка. Дождавшись, пока Ягге скроется за ширмой, девушка наклонилась и коснулась рукой его лба, а когда хотела убрать, он поймал ладошку и поднёс к губам.

— Спасибо, — прохрипел Глеб. — спасибо, что была со мной, что…

Он хотела сказать ей, как сильно боялся за неё, как читал ответный страх в её глазах, как благодарен за то, что она осталась с ним до конца и готова была погибнуть, сказать, какая она глупая, глупая Танька, рисковавшая своей драгоценной жизнью ради него — хотел, но слова застряли у него в горле.

— Это я должна благодарить тебя, — покачала она головой. — Ты спас меня.

— Таня, — Глеб пристально посмотрел на неё, не позволяя забрать руку, которую он прижал к своей щеке, — твоя жизнь бесценна, и не только для меня.

Так они и сидели — он, не отрывавшей от неё взгляда, и она, склонившаяся к нему. Её ладонь становилась всё теплее по мере того, как шли минуты и тёк рассказ о произошедшем. Бейбарсов же всё больше хмурился, а когда узнал, что дракон невидимок погиб, придавленный склепами, которые сбил он, Глеб, его лицо помрачнело.

Разумеется, он догадывался, что без жертв такое побоище не обойдётся, и всё же что-то скребло у него в груди. Он не сразу понял, что именно, и только когда поймал Танин взгляд, осознал: он боялся осуждения. Её осуждения. Но ничего такого не было в каре-зелёных глазах, под которыми залегли тёмные круги. Лишь усталость, уже знакомая ему грусть и — облегчение. От того, что всё позади, и те, кого она любит, живы.

— А остальные? Игроки и те, кто пострадал? — наконец поинтересовался Бейбарсов, когда рассказ иссяк.

— Все отделались ушибами да несерьёзными переломами. Правда, Шейх Спиря принял на себя проклятье, который Ягге сняла в первый же вечер, и сейчас он уже на пару с Каримом опять травит анекдоты на арабском. Коля тоже жив-здоров, но недельку-другую ему придётся походить на костылях.