Мартовские дни

Эпилог. Уходя из дома

С высоты крепостной стены окрестные поля и леса выглядели окутанными прозрачной зеленой дымкой. С каждым днем она будет становиться все ярче и краше, пока не обратится шелестящей листвой, зреющей нивой, цветами и плодовой завязью.

Сизый дымок больше не вился над приземистыми, засеревшими сарайчиками стригалей на другом берегу Молочной. Лишенные вожака ромалы в единую ночь сгинули из Столь-града. Начисто выскребли сараи, ни оставив по себе ни единого следа — ни зольных кругов от костров, ни клочка старой тряпки, ни дырявого котелка или стоптанного сапога. Налетевший ветер унес их, как спутанные клубки перекати-поля, на полдень или на полночь. Может, испугались что их сочтут замешанными в делах Джанко, может, бродячая судьба повлекла их дальше.

Они ушли, Буркей остался. Испуганный жеребец ускакал прочь, но ввечеру с крайне смущенным видом вернулся в царские конюшни.

Молочная река на краткое время взбурлила, как при сильнейшем половодье, оторвав от причалов несколько кораблей и выбросив их ниже по течению. С оглушительным граем взлетели и заметались над городом птичьи стаи из перемешавшихся ворон, галок, сорок и голубей. Многим помнилось, что земля качнулась под ногами. Сами собой зазвонили колокола, пошатнулись и растрескались несколько высоких строений. Недостроенная колокольня церкви, где творился Аркан, рухнула внутрь себя, часть ее стен обвалилась. Преподобный Фофудья позже рассудил, что либо место для постройки храма выбрано дурное, либо мастеровые клали стены без должного старания, а, стало быть, платить за труды не надобно. Артельные мастера возмутились обвинением и затеяли судиться с Фофудьей.

Высунувшись между крепостными зубцами, Пересвет провожал взглядом удаляющийся на рысях отряд под стягом Тридевятого царства. Малая дружина, всего две дюжины человек, зато снаряжена и подобрана на славу. Любому врагу сумеет отпор дать. Половина старых опытных вояк, наскучивших мирным сидением в городе, половина — молодежь, толком не знающая военных тягот, но рвущаяся к славе и подвигам. Старшие присмотрят за младшими, младшие обтешутся в пути, утратят гонору, воротятся в Столь-град не щенками, но юными витязями.

Пересвет сощурился, высматривая посеребренный шлем Войславы. Кузнечные умельцы сработали для нее преудивительную вещицу — шлем в виде кокошника, украшенный золотой да серебряной сканью. Яркие блики играли на начищенной стали, и издалека было невозможно распознать царевну среди прочих воинов.

Они сделали все, как должнО. Бок о бок проехали через смятенный, взволнованный Столь-град, успокаивая горожан. Во всеуслышание объявили о том, что погубитель царя Берендея был изловлен и покончил с собой, предпочтя смерть заключению. Кто он был родом и откудова явился, что сподвигло его покуситься на жизнь правителя Тридевятого царства — неведомо, но дознание будет вестись, пока загадка не разрешится.

Утешить царицу-матушку брату и сестре не удалось. Для Василисы Никитишны солнце вставало и заходило вместе с супругом. Лишившись его, царица потеряла себя. Мир навсегда померк в ее глазах, оставив бесконечную горесть и тоску. Она угасала, затворившись в своих покоях и не желая никого видеть.

Они устроили трехдневную поминальную тризну по отцу, созвав ближнюю и дальнюю родню. Прибыли и пятеро братьев, старших сыновей царя. Пересвет заранее смирился с неминучими громкими ссорами, и они начались едва ли не с порога. Несмотря на завещание Берендея, где Пересвет черным по белому объявлялся наследником престола и короны, мнения братцев разделились. Кто кричал, что Пересвет еще молод управляться с государством и нипочем не справится, кто стоял за то, что царь-батюшка высказал свое желание видеть преемником именно младшего сына, значит, так тому и быть, кто, громыхая в доказательство своих слов кулаком по столу, доказывал, что завещание завещанием, а по исконному порядку корона должна переходить от отца к старшему из отпрысков, и никак иначе.

— Если уж мы начали ссылаться на древние традиции, то корона должна достаться тому, кто шустрее прочих изведет всех претендентов. Чего б не затеять небольшую войну за наследство? — не выдержав, огрызнулся Пересвет. — А то можно вспомнить еще один давний и освещенный временем обычай, резать надоевшим родичам глотки прямо на пиру.

Ссоры, взаимные обвинения и крики о том, что младшенький-де на златом престоле и дня не усидит, как-то разом поутихли. На следующий день дорогие родственнички, опамятовавшись, избрали новую мишень для ядовитых стрел, невзначай спрашивая: а в каком, собственно, качестве и титуле пребывает около братца Пересвета нихонский принц? Кириамэ вежливо отшучивался, напоминал о своем браке с покойной Пересветланой, а некоторым, особо непонятливым и назойливым, пересчитал ребра в темном уголке.

Местом погребения царю Берендею избрали высокий холм над Молочной, невдалеке от города — как уверяла Войслава, батюшка не раз выказывал желание быть похороненным именно там. Чтобы поменьше суеты вокруг, а только река и бескрайний горизонт. Столь-град выплеснулся за крепостные стены, тройным кольцом обогнув погребальный холм, шепча, рыдая и вздыхая. Укрепившись сердцем, Пересвет произносил положенные слова, не в силах отделаться от навязчивой идеи — все это происходит не с ним. С кем-то другим, кто ходит, говорит, отдает приказания. А настоящий Пересвет молча смотрит на закатное небо, ожидая, когда на ало-синей тверди появятся глубокие расщелины и из тьмы ринутся на светлый, беззащитный мир изголодавшиеся древние боги.

Но павшие божества спали. Или играли в зернь, коротая время заключения. Или ждали наступления следующего года и двенадцати сладких капель обещанных им жизней.

Братья с родней нехотя сошлись на том, что верховодить Пересвету над Тридевятым царством. Стало быть, законно ввести его в государево достоинство. Церемония вышла непышная и без многолюдного торжества, потому как венчаться на царство в храме Пересвет сдержанно отказался. Мол, как преосвященный Феодор от болезни оправится тогда и поговорим. Вот корона, вот златое яблоко державы, вот трон, по отцовскому завещанию они теперь мои, чего еще надобно?

Должно быть, за последний месяц царевич наловчился вести себя так, что спора с ним никто не затеял.

— Была я непутевая царева дочка, теперь стала царская сестра, — на следующий день в покои к нему явилась хмурая как грозовая туча Войслава. — Прежде меня батюшка с матушкой неустанно сватали, да так ничего не добились, теперь ты начнешь выгодных женихов подыскивать? Нет, ты не спеши отвечать. Ты глянь на меня. Толком глянь, не как на старшую сестренку, и лишь потом говори.

Пересвет глянул. Увидев не легкомысленную и беспечную юную девушку, но молодую женщину. Цветущую, красивую, сильную духом и телом — и способную отпугнуть любого женишка своей спокойной внутренней решительностью. Войслава словно обрела незримую броню, не нуждаясь более ни в мужской поддержке, ни в защите. Оно еще согласна прислушаться к мнению брата — но лишь потому, что они выросли вместе.

Понимающе вздохнул и промолчал.

— Тошно мне, Светик, — негромко сказала Войслава, уронив руки на стол. — Не могу я больше здесь. Измаялась. Устала. Стены давят.

— А матушка? — напомнил Пересвет.

— А что — матушка? Ты знаешь, и я знаю, матушка теперь — отрезанный ломоть, — напрямик бухнула царевна. — Мы ей помочь не в силах. Или хочешь, чтобы я коротала век при ней, цепью прикованная, покамест умом не рехнусь и на стенку не полезу? Не выйдет из меня ни кроткой сиделки, ни нежной дочери, ни верной супруги, как ни старайся.