Мартовские дни

Кириамэ исчез. Только что стоял на краю помоста, в трех шагах, руку протянуть — и вот принца уже нет. Сгинул, как не бывало.

Не думай о Ёширо, — назойливо и свирепо колотилось внутри головы. Ёширо в силах сам позаботиться о себе. Стрела, это была лучная стрела. Выпущенная стрела летит по прямой. Ты видел, как она поразила цель. Где же затаился лучник?

Медленно поворачивая голову, царевич мысленно вычертил путь роковой стрелы, представший ему подобием борозды цвета воспалённой раны. Стрела была нацелена сверху вниз и метко выпущена с изрядной возвышенности.

Подходящих мест сыскалось три. Нарядная башенка-голубятня над боярскими хоромами. Взлетевшая на пять пролетов, но еще не выведенная под шатер кровли звонница строящейся церкви, что приткнулась неподалеку от спуска к мосту через Молочную в заречную часть города. Квадратная сторожевая башня, из коей дозорные ярыжки высматривали, не заполыхал ли где пожар…

— Пересвет! — лихой разбойничий посвист в два пальца резанул уши. — Братец, я здесь!

Сморгнув, Пересвет удостоверился, что глаза ему не лгут, сознавая, что мало-помалу утрачивает дар удивляться. Лихо прорвав кольцо дружинных, рядом с помостом гарцевала Войслава. Одетая в мужской кафтан, с мечом на бедре. Верхом на взнузданном, оседланном и злом как степной демон Буркее, готовом залягать до смерти любого, кто ненароком сунется под копыта. Темно-рыжий жеребец вертелся на месте, озлобленно щелкая клыками, и Войслава при всей ее ловкости едва-едва удерживалась в седле.

— Да прыгай же! — проорала она, рывком осаживая дитя Арыси, бешеное от запаха крови и множества бесцельно мечущихся вокруг людей, и вынуждая коня задом пятиться к краю помоста. — Давай сигай, не стой столбом!

Царевич прыгнул. Не слишком удачно, едва не соскользнув с гладкого крупа Буркея прямиком под ноги жеребца. Извернувшись, Войслава сгребла братца за плечо, кряхтя и ругаясь сквозь зубы, втащила обратно. Пересвет обхватил ее за перетянутую широким кожаным поясом талию, кое-как приладился, страдальчески зашипев, когда высокая задняя лука седла подло воткнулась ему прямиком в трепетное. Царевна заработала каблуками и уздой, поднимая коня в рысь. Дружинные понятливо порскнули в стороны, не решившись заградить путь озлобленному жеребцу с налитыми кровью глазами.

— Ты откуда? — Пересвет не отважился спросить, видела ли сестра сраженного отца. — Ты почему тут?

— Ёжик велел, — через плечо бросила Войслава. — Быть неподалеку и смотреть в оба… Держись!..

Разогнавшийся конь грудью сбил с ног горожанина и сиганул через истошно орущего человека, не задев его ни единым из массивных копыт. Пересвета швырнуло вперед, он въехал носом прямиком в затылок сестре — хорошо хоть уложенная пышным кренделем коса смягчила удар. Впереди и по бокам тараканами на свету разбегались испуганные обыватели, шныряя в боковые улицы и переваливаясь через заборы. Вытянув голову и словно бы принюхиваясь широко раздутыми ноздрями, Буркей с двумя всадниками на спине несся вперед. Войслава явно не направляла бег жеребца, лишь одерживала, чтоб на лихих поворотах не завалился набок и не пересчитал ногами всадников все доски в заборах. Пересвет совершенно не мог взять в толк, куда они скачут, почему сестра твердила, якобы остается в тереме, а сама по приказу Ёширо вертелась рядом с помостом, как Буркей дозволил девице взобраться себе на спину… и жив ли отец. Что, если Кириамэ удумал некий хитрый план, в котором царю-батюшке надлежит изобразить убитого наповал? А Пересвету нихонская гадюка словечком не обмолвилась, ибо опытная — знала, за эдакие коварные выкрутасы царевич прибьет без всякой жалости.

Нет, Ёширо не мог так поступить.

Значит, царь Берендей мертв.

Но такого просто не может быть.

Или может?

И куда подевался с лобного места сам Ёширо?

Войслава откинулась назад, изо всех сил натягивая поводья. Утробно храпя и оскальзываясь на влажной глинистой дороге, жеребец прервал размашистый скок подле невысокой каменной оградки. Сквозь частые перекрестья строительных лесов светлела свежепобеленными стенами церковь с колокольней. Та самая, вычисленная царевичем как одно из вероятных мест засады стрелка.

Из-за ограды шустро изник некто верткий, проворный на ногу, замахал руками. По белобрысой голове и верткости Пересвет признал сыскного Щура.

— Туточки они, — затараторил молодой сыскарь, обращаясь более к Войславе, нежели к царевичу. — Все в точности, как господин Кириамэ сказывали. Остальные по округе засели и наготове, только свистните. Никуда не уйдет.

— Годно, — одобрила Войслава. Толкнула Пересвета локтем, мол, слазь — и, когда братец неловко сполз с конского крупа, спрыгнула сама. Одобрительно шлепнула жеребца по крутой шее, приказав: — Здесь будь. Смекаешь, чего говорю? Отсюда ни ногой.

Клыкастое дитя Арысь-поле пренебрежительно фыркнуло и пихнуло девицу мордой в плечо.

— Славка, — подал требовательный голос сбитый с толку Пересвет. — Щур. Что деется? Откуда сыскные заранее знали, что именно здесь нужно кого-то выслеживать? Где Кириамэ? Славка, не темни! Признавайся, что задумали!

— Потом, — непреклонно и сухо отрезала царевна. — Потом, братец дорогой. Сейчас не оплошать надобно. Потом у Ёширо выспросишь… и плакать тоже потом станем, — она коротко, сдавленно всхлипнула, почти беззвучно выдохнув: — Ах, мама…

«Матушка, — осознание ударило Пересвета, как зарница с ясного неба, скорбная, ослепительная и безжалостная. — Царицы не было на площади. Знает ли она уже? Что мы ей скажем? Быть в Столь-граде плачу великому и скрежету зубовному, быть горю безмерному… но не сейчас».

— Идти надо, — вмешался Щур, переводя встревоженный взгляд с сестры на брата. — Как, сразу вместе сунемся али разделимся?

— Ёширо сказал, первым должен войти Пересвет, — после недолгого колебания решила Войслава. — Давай шагай, да побыстрее.

— Куда? — не понял царевич.

— Туда, куда ж еще, — Войслава ткнула в сторону полукруглых церковных дверей, набранных внахлест из толстых сосновых досок, но еще не обитых медными листами с чеканкой. Двери стояли чуть приоткрытыми, как раз человеку протиснуться. Из черной щели между створок, как мнилось Пересвету, вытекал равномерный, тревожно щекочущий кожу на лице, холодный ветерок.

— Там кто-то есть? Что я должен там делать?

— Сам увидишь, сам поймешь, — казалось, раздраженная царевна готова сгрести непонятливого, сыплющего вопросами братца за шиворот и просто-напросто затолкать в проем между створками. — Да кончай ты сопли на кулак наматывать! — она едва не сорвалась на крик, но осеклась и даже рот прикрыла ладонью, настороженно озираясь. — Мы сразу за тобой. Он не может бесконечно тянуть время, тебя дожидаючись!

Растерянный и недоумевающий, Пересвет взошел по широченным ступенькам, боком втиснувшись в узкий проем. Что-то творилось вокруг. Происходило что-то странное и зловещее, о чем знали все, кроме него. Время и воздух сгустились, став плотными навроде болотной воды. Вязкой, обволакивающей, неумолимо увлекающей за собой и накрывающей с головой. Кричи, не кричи, бесполезно.

Внутри пустынной церкви было гулко и прохладно. Около толстых колонн громоздились стремянки, помосты, ведра с распущенными красками, валялись большие и малые кисти. Кое-где на гладко оштукатуренных стенах были размашисто вычерчены углем контуры будущих росписей — фигура святого в окружении ангелов, хоробрые витязи на конях под знаменами, храм на высокой горе. Пахло скипидаром, штукатуркой, свежим деревом — и леденящей пустотой. Из круговой череды узких окон высоко под куполом вниз ослепительным белым дождем проливался утренний свет. Осторожные шаги Пересвета порождали негромкое эхо. Царевич так и не вразумел, должно ему таиться от неведомых врагов, или он может войти, особо не скрываясь, и требовать ответов.