Мартовские дни

Всполошившийся владелец книжной лавки примчался на резкую перекличку жестяных свистулек городской стражи и разгоревшееся шумство во дворике поназади «Златого слова». К тому времени явившиеся на зов дружинные успели раздобыть пару телег. В одну посадили спасенных мальчишек и бережно перенесли старавшегося не утратить сознание Гардиано, в другую бросили обеспамятевшего и на всякий случай связанного по руками и ногам убийцу, и затолкали озлобленно клацавшую на всех зубами полубезумную Алёну. Сбледнувший в цвет прокисшей сметаны почтенный Мануций, растерянный и перепуганный, курицей с отрубленной башкой метался у всех под ногами. Искательно заглядывал в лица Кириамэ и Пересвету, плачуще клянясь именами старых и новых богов, мол, понятия не имел о том, что за душой у одного из его работников. Аврелий который год тихо жил в пристройке, гостей не водил, разве что заполночь частенько засиживался. Говорил, читает, переводит али книгу редкую какую переписывает. Занятые дружинные мимоходом отпихивали Мануция в сторону. Он возвращался, робко и смятенно тянул нихонского принца за длинный рукав косодэ, привлекая внимание, и сызнова заводил причитания о своей невиновности и непричастности.

Не выдержав, Пересвет рявкнул на эллина, велев убираться с глаз долой. Но прежде пускай ответит, знакомо ли ему такое слово — «амикес»?

— Конечно, — затряс головой приунывший и готовый впасть в беспросветное отчаяние книготорговец. — Это на латинянском. Множественное число от слова «друг». В смысле, друзья не как просто хорошие приятели и давние знакомцы, но сотоварищи, волею судеб связанные узами крепче родственных…

— Понятно, — оборвал суетливые и многословные разъяснения царевич. — Ступайте домой, а как понадобитесь, я пришлю за вами. Да, ваши писцы с книжниками тоже пусть никуда не разбегаются, — он отвернулся, махнув первому попавшемуся на глаза дружинному: — Сопроводить и проследить, чтоб из лавки никто ни ногой, ясно?

— А то, — слегка подпихивая в спину, блюститель повел понурившегося эллина к входу в лавку. — Сделаем.

Амикес, повторил по себя незнакомое словцо Пересвет. Вот кем мы стали для Гая Гардиано. Понадобилось упавшее на голову бревно и вплотную подступившая смерть, чтобы ромей наконец-то проговорился, кем он полагает нас для себя.

Маленькая иудейская община, обособленно жившая вкруг своего торгового двора и молельного дома, в благодарность за спасенного мальца прислала врачевателя именем Менахим. К рассвету в царский терем бодрым шагом заявился старец преклонных лет, но отнюдь не согбенный в три погибели, а напротив, прямой, что летящее в цель копье. С негустой козлиной бороденкой, в расшитой бисером шапочке, кривовато сидевшей на лысой макушке, и разлетающихся одеяниях из дабы, крашеных в синьку и темный до багровости кубат. Вышедший встретить и сопроводить раннего гостя нихонский принц не счел зазорным переломиться в глубочайшем поклоне и иначе чем Менахим-сенсей пришлеца уже не величал.

Старец вежливо, но непреклонно отмахнулся от попыток зазвать его к столу, пресек намерение Кириамэ поведать, что случилось, и потребовал вести его прямиком к страждущему. Царевич немедля увязался следом.

Гардиано уложили в его маленькой горнице с намалеванными садами на стенах и потолке. Приставленная к ромею сенная девушка запричитала, что за ночь ему стало куда хуже, а говорить толком, что с ним, Гай ни в какую не желает. На шум прибежали Войслава и случившаяся в тереме Ясмин ибн-Хан. Жалостливые девицы наперебой заголосили уже втроем и были изгнаны за дверь.

Почтенный Менахим принялся за осмотр, точно и безжалостно надавливая, сминая и поворачивая туда-сюда крючковатыми пальцами вывернутую и онемевшую ногу Гардиано. Какое-то время ромей крепился, но потом взвыл в голос, а врачеватель удрученно зацокал языком. Скосился Кириамэ и Пересвета, жестами показывая: надо бы сойтись для серьезного разговора, а лучше совсем удалиться прочь. Гай немедля хрипло заорал, что его личная нога дорога ему как память. Он имеет право знать, отвалится она вскоре сама по себе или лучше поскорее отрубить ее и отправить на корм собакам. И не смейте там шептаться!

Пока царевич убеждал Гардиано не буянить раньше времени, Ёширо многословно извинялся за несдержанность их подопечного. Мол, слишком много потрясений за одну ночь, а теперь еще вроде как и лихорадка началась, сам не понимает, что несет, будьте великодушны, Менахим-сенсей, простите. Однако говорить придется при нем, уж не взыщите. Он заслуживает знать правду, какой бы она не была.

Врачеватель рассеянно кивнул и скрипучим, тонким голосом с певучим акцентом разъяснил:

— Таки вашему другу раздробило бедренную кость вместе с шаровидным суставом, что милостью Всевышнего дарует нам возможность от рождения до смерти вышагивать на своих двоих. Осколки кости впились в мышцы по соседству, отчего ваш друг и валится. Нет, вправить повреждение сильным рывком, как делается с вывихнутыми руками и ногами, никак невозможно. Если положиться на заживляющую силу природы и отставить все, как есть, само собой не срастется, а боль с каждым днем будет становиться сильней и нетерпимей. Закончится может тем, что кость в повреждённой ноге размягчится, заплетется вьюном и встанет пяткой наперед.

Пересвет икнул и утратил дар речи. Гардиано попытался заговорить, и не смог, надсадно засипел горлом, отчаянно пытаясь хотя бы сесть на постели.

— Почтенный Менахим-сенсей, а нет ли средства предотвратить столь досадную неприятность? — невозмутимо осведомился нихонский принц.

Старикан подергал козлиную бородку, прищелкнул пальцами и заявил, что с кем другим он не отважился бы взяться за такое дело, пусть даже ему посулили мешок златых слитков и десяток юных невольниц впридачу. Но ваш друг молодой, крепкий и, возможно, сумеет выкарабкаться. Мудрейший персианин Абу Али ибн-Сина в своих обширных «Наставлениях врачевателям» составил и сопроводил рисунками подробное описание действий, необходимых в случае подобного ранения. Взрезать бедро, раздвинуть мышцы, добраться до обломков косточек и извлечь их. Вложить выбитый сустав на место, собрать то, что уцелело, в порядке, свыше предначертанном Творцом. Сшить разрезанное воедино, стянуть повязками и молиться о выздоровлении. Которое воспоследует не скоро, потребует от вашего друга многих мучительных усилий, и вряд ли станет полным. Ваш друг никогда не сможет бегать, подобно молодому жеребцу, и отплясывать на пирах. Ему придется заново учиться ходить, поначалу с костылем или палкой. Тянуть с принятием решения никак нельзя. С каждым уходящим часом сломанные острые кости все глубже затягиваются в живую плоть. Вскоре она начнет загнивать, порченая кровь разнесет заразу дальше по жилам и тогда…

— Лучше б я сдох, — Гардиано уткнулся лицом в ладони, скорбно раскачиваясь влево-вправо. — Зачем, ну зачем вы меня вытащили? Лежал бы тихий и мертвый, горя не знал…

— Менахим-сенсей, что необходимо для этого вашего… раскрытия? — в кои веки Ёширо не сумел быстро подобрать нужного слова.

— Вскрытия, — подсказал царевич. Вышло еще хуже. Как будто он приравнял Гардиано к свинье, приуготовленной отправиться на бойню.

— А меня спросить? — законно возмутился ромей.

— Ты мечтаешь всю оставшуюся жизнь валяться в постели, голосить от боли и ходить под себя? — вежливо и холодно поинтересовался Ёширо. — Ах, нет? Вот и помалкивай.

Глазеть на разрезание воочию Пересвет смалодушничал, а нихонский принц проявил хваленую дворцовую выучку и оставался с Гардиано до самого конца. Царевич торчал в коридоре под дверями, успокаивая встревоженно шептавшихся сестру с Шеморханкой. Врачеватель вытребовал большой тяжелый стол, множество ламп и прислугу для всякой потребной помощи. Гардиано опоили сонным зельем на маковом молоке, чтобы уснул беспробудно, но старый Менахим все едино настоял на двух дружинниках покрепче телом и духом. Хватать и держать, ежели болезный придет в себя и учнет вырываться.