Страница 7 из 20
– Мм, снеговик стал твердый.
– Точно, – торжественно произнесла она. – Твердый, как большая ледышка. А ты знаешь, что у этого снеговика было на голове?
"Жопа," – подумал Алексей
– Неужели еще один снеговик? – подзадоривая бабулю, весело спросил он.
– Нет, ведро.
– Ведро? Как шляпа?
– Да, именно. И твой трусливый дружок прыгнул прямо на этого снеговика в ведре. Когда милиционеры выходили, они услышали, как он стонет под окном. Он сломал ребра и ногу об этого снеговика.
– Вот черт.
– Не чертыхайся!
– Извините, Тамара Ивановна. А вы-то откуда знаете, что он это все сломал? Неужели снеговик вам рассказал? – уже подшучивал Алексей. – Тамара Ивановна, подождите секунду, я закрою окно, а то уже холодно стало и на подоконник снегу намело.
– Не снеговик, а моя знакомая, работающая уборщицей в больнице. Больница то у нас одна, я ей и позвонила сегодня – попросила узнать о человеке, которого привезли ночью. Представляешь, там уже все подшучивают над твоим другом и говорят, что его избил снеговик.
– Вот как, значит он в больнице сейчас?
– Да, там. Он бедняга себе сильно повредил ногу, оказывается. Что-то в нее будут вставлять, то ли штырь то ли гвоздь, я точно не знаю.
– Серьезные дела. А с милицией у него никаких проблем не будет?
– Нет, он же ничего, по сути, не натворил. А зачем в окно сиганул – не знаю. Когда всех разогнали, а его увезли в больницу, я закрыла дверь на ключ. Вот он, держи.
– Спасибо большое, Тамара Ивановна.
– Ты не волнуйся по поводу хозяйки – я ей ничего не скажу. Но тебе придется прибраться здесь хорошенько, – женщина посмотрела на пол. – И что-то сделать с теми царапинами на паркете. Если хозяйка увидит, быть беде.
Алексей почесал затылок:
– Я думаю, что можно будет закрасить их лаком, а чтобы цвет был в тон, добавлю туда красителя.
– Ну, это ты сам решишь, как сделать, ты же мужчина – тебе и карты в руки. Но лучше сделать это сегодня, хозяйка может завтра приехать к тебе за деньгами, завтра же пятница, ты не забыл?
– Действительно, пятница. Я как-то потерял счет времени в последнее время, извините за тавтологию.
Женщина подошла к Алексею и погладила его за плечо:
– Мне жаль твою маму, Леша. Ты-то сам как, справляешься? А папа твой как?
– Мне тоже жаль, Тамара Ивановна. Сейчас уже намного легче, у отца тоже все в порядке. Он быстро поправляется, если вообще уместно здесь это выражение.
– Конечно, уместно. Ты знаешь, потеря близкого человека – это сильная болезнь: одни быстро отходят, другие годами не могут оправиться, третьи же и того – сума сходят. Но все равно эта болезнь оставляет самые страшные шрамы на душе, и они полностью никогда не заживают, часто кровоточат, особенно в дождь.
– Почему именно в дождь?
– Не знаю, мне всегда так грустно, когда за окном дождь, мне кажется, это слезы льются сверху. Ты в церкви был?
– Нет.
– Обязательно сходи, помолись, поставь свечки, Леша, это нужно обязательно сделать.
– Да, конечно, вот только квартиру приведу в товарный вид, раз вы говорите, что нужно быть готовым к завтрашней ее презентации.
– С чувством юмора все в порядке, значит и с тобой все будет хорошо. Жениться бы тебе надо, Алексей. Надо, чтобы папка твой с внуками понянчился. Знаешь, как старики любят внуков – больше всего на свете.
– Как скажете, Тамара Ивановна, только сначала, если позволите, пол отремонтирую? – Алексей улыбался, глядя на маленькое тельце соседки.
– Шутник! И куда только девки-то смотрят – такой красавец бобылем ходит. Может мне тебя посватать, а, Леш?
– Чур меня, Тамара Ивановна. Здесь уж я сам справлюсь, я же мужчина все-таки, как вы сказали.
– Это верно, ну сам, так сам. Я пойду, Леша. Ты заходи ко мне вечерком, я тебя супчиком угощу куриным.
– Спасибо, Тамара Ивановна, может и зайду.
Женщина, так же осторожно, как и входила, направилась к выходу, обступая все те же грязные места.
– Еще раз спасибо, Тамара Ивановна, за бдительность, за ключ. До свидания.
Остаток дня Алексей посвятил уборке квартиры и ремонту пола. Ему понадобилось немало сил и терпения, чтобы уничтожить следы гулянки: тщательно вымести все осколки битой посуды, оттереть засохшие пятна, отчистить ковры от разлитых на них жидкостей, намыть полы. Царапины были, как и предполагалось, аккуратно залиты лаком, смешанным с цветовой добавкой – получилось довольно сносно, и, если не приглядываться тщательнейшим образом, их было не видно.
Наступил вечер. За окном было темно. Алексей, утомленный уборкой, сидел в кресле. На журнальном столике стояла большая кружка горячего чая, рядом с ней лежала раскрытая корешком кверху книга в твердом переплете. Алексей смотрел на пар, медленно покидавший широкие края кружки. Его взор утопал в этом созерцании, а потом он переносил его в тот день на кладбище, когда точно так же пар выходил из горячего тела его отца. "Зачем умирают люди, – думал Алексей. – Зачем так коротка и хрупка человеческая жизнь; зачем же нужно жить и нескончаемо ждать конца этой самой жизни, и дождавшись его, неминуемого страшного конца, оставлять страдать оставшихся в живых? Разве это не пытка? Разве не пытка то, что, полюбив когда-то и навсегда человека, вдруг, по самой, порой, а то и зачастую, нежданной причине, видеть уже мертвого этого любимого человека; и потом оставшись уже одному пытаться жить дальше, делая оправдания для этой самой жизни, пытаясь находить в ней что-то, ради чего ее стоило бы продолжать, зная, что продолжать ее уже не за чем? Зачем же она тогда нужна эта жизнь? Зачем рожать маленьких людей, обреченных на такие же, а может быть и на еще большие страдания? Зачем люди, зная свое обреченное на смерть будущее, продолжают и продолжают нанизывать эту нить жизни бесконечным посмертным ожерельем? Может из-за того, что каждый человек боится оказаться последним из живых, боится умереть в одиночестве, поэтому он плодит и плодит в бесконечности себе подобных, чтобы не остаться на смертном одре одному? Но ведь то же делают и животные, – все вокруг несут этот нескончаемый парад смертей и рождений. Зачем же нужна эта безумная эстафета, и где же финиш? И есть ли он?…"
Ход мыслей Алексея прервался из-за неожиданного резкого звука за окном. Звук этот оказался таким громким и звонким, что у Алексея невольно дернулась нога от неожиданности, и в груди быстро сжалось от волнения. Он подошел к окну, одернул занавеску, осмотрелся – на карнизе, занесенным снегом, была свежая проплешина, – видимо с крыши упала сосуля и попала по нему. Внизу, под окном, под тусклым светом фонаря, различались останки снеговика, припорошенные метелью. Около них чернело мятое развальцованное по краям ведро, лежащее на боку. Алексей улыбнулся. Он решил завтра же навестить своего неудачливого друга в больнице. "Надо будет купить что-нибудь из фруктов бедолаге, – подумал он и снова сел в кресло. – Интересно, что там батя? Как он там сейчас? Решено – с утра в больницу, вечером – к отцу".
Немного успокоившись, Алексей осторожно и с наслаждением отпил горячий напиток, взял книгу, и, удобно примостившись в мягком кресле, продолжил чтение.
Так проходит еще один день, и можно сказать даже с некой долей уверенности, что практически ничего не меняется: люди остаются людьми, где-то радуются и смеются, где то горюют и плачут; кто-то рождается, а кто-то в это же самое время умирает; но всегда наступает ночь, и за ней неизменно приходит утро, сменяющееся днем, и опять за ним следует та же, но уже совсем не та же ночь – все события настоящего уходят в прошлое, – так плетется ткань истории, так история погружается в вечность.
* * *
Алексей поднимался на крыльцо городской больницы по заметенным ступеням. Уже несколько раз – за то время, пока он шел сюда – холодный снег сумел пробраться за края обуви и, растаяв уже там, у самых ступней, неприятно намочить ноги. От сырых ног по телу поползла неприятная дрожь, в носу появилась сырость. Маленькие неприятности порой создают большой дискомфорт. Ну что же, ведь нам не привыкать, и мы здесь именно для этого. Алексей посмотрел на небо – оно было таким же как и снег – серое, холодное и плотное.