Проси прощенья у камней

– Батя, не драматизируй ты....

– Подожди, Лешка, не перебивай отца. Я хочу тебе сказать спасибо, что не оставил меня наедине с горем, подставил свое мужское плечо… Оно мне было очень необходимо все эти недели, ты даже не представляешь как. Я не могу тебя удержать возле себя, и знаешь, я не стал бы ни за что этого делать, иначе был бы последним эгоистом. Ты – мужчина, сильный и умный мужчина, тебе нужно найти свое место в жизни. Я не хочу тебя учить чему либо, да, право, и не знаю – могу ли я тебя сейчас чему-то научить. Главное помни: что я тебя всегда во всем поддержу; помни, что у тебя есть я, пока еще что есть, и что бы ни случилось, как бы тебя ни потрепало, как бы ни обошлась с тобой старуха-судьба, знай, – что здесь, в этом доме, живет человек, который тебя всегда ждет и всегда тебе рад. Я знаю – тебе будет нелегко прокладывать дорогу с твоим-то бунтарским характером, старайся не всегда плыть против течения, давай себе передышку и хотя бы изредка иди в ногу с остальными. Будь всегда сильным сын, не давай окружающей тебя действительности придавить себя, всегда борись, и ничего не бойся, – лишь смелые люди находят то, что ищут. Не забывай меня.

– Спасибо, батя. Спасибо за твои слова. Мне твоя поддержка все это время была необходима не менее твоего. А твое горе – мое горе, – Алексей оглядел с места видимые предметы интерьера, улыбнувшись, добавил. – Ты знаешь, я все жду, что сейчас выйдет мама из кухни и нагрузит меня съестными припасами.

– Да, это она мастер была выполнять – всучила бы тебе кучу авосек, а ты бы стоял, хмурился, – Григорий Андреевич широко улыбнулся, блестя глазами. – Странно говорить о ней в прошедшем времени, правда?

– Да, странно. Странно как – не замечаешь обыденных моментов, привычных действий и движений человека, мелочей, порою сильно раздражающих, и как сильно их начинает, оказывается, не хватать после того, как они исчезают.

– Ну, ну… Мама не исчезла, она всегда будет с нами. А еды я тебе и сам сейчас подкину.

– Да ладно, батя, прекрати, только не думай, что я тебе намекнул.

– Нет, конечно, но это ты правильно сказал – не будем нарушать традицию, маме бы это не понравилось. Ну-ка, присядь пока на табурет, я сейчас быстро, – отец проворно отправился на кухню и зашумел там, открывая дверцы шкафчиков.

Алексей присел. Ему не хотелось, как он понял теперь, покидать родительский дом. Здесь навсегда оставалась часть его, она была заперта в стенах этого дома, была уже этим домом. В нем витали воспоминания его детства, юности; они осели, словно пыль, на каждом миллиметре пространства – на стенах, предметах, старых, давно запрятанных в шкафах вещах. Алексей пытался уловить запах прошлого – тот запах, который вторгается внутрь, когда входишь в то место, где давно не был, но которому всецело принадлежал. Сейчас же такого не было – дом наполнялся одиночеством и тоской.

Алексей смотрел на картину, покривившуюся на стене перед ним. Она висела здесь всегда, сколько он себя помнил, но, черт возьми, только сейчас он видел ее черты, ее мазки, выполненные рукой художника; только сейчас он смотрел на нее, но не сквозь, как много лет – и как же это чудовищно: жить и не замечать того, что перед носом, того, что всегда рядом, того, что по настоящему принадлежит тебе, а искать свой взгляд в чем то ином, небрежно проносить его через года, пытаясь найти что-то новое, совершенное, которого и нет быть может вовсе. Алексею хотелось встать и подойти к этой небрежно и наскоро намалеванной картине, прильнуть языком к холсту, почувствовать вкус прошедших лет, вкус материнской руки, протирающей пыль с этого холста; и где же ты – художник – что сотворил сюжет, и маслом получился образ – ты посмотрел бы, как сгорают и превращают в прах твои мазки года, текущие вперед неумолимо, топя в своем теченье судьбы.

– Держи, Лешка, там всякая всячина – все, что сумел наскрести, – Григорий Андреевич протянул сумку.

– Батя, ты себе то что-нибудь оставил?

– Конечно, не волнуйся, с голоду не помру, – скупо улыбнулся мужчина.

– Ладно, я буду приходить и проверять как ты питаешься.

– Вот это – другой разговор.

Алексей протянул руку отцу:

– Пока, батя, не скучай. И если что – дай мне знать.

Выйдя из дома, Алексей обернулся и взглянул в окно – там зашевелилась занавеска, мелькнул силуэт отца. Алексей поставил чемодан в снег и махнул ему рукой.

Он долго шел по снежным дюнам нечищеных дорог, нагибал голову вниз, пряча лицо от метели.

Остановившись перед дверью на лестничной площадке второго этажа, он, достав ключ, сперва несколько раз позвонил в звонок. Никакого шума из-за двери не доносилось. Поняв, что ему никто не откроет, Алексей провернул ключ в замке и вошел.

В квартире был бардак, а вернее погром: повсюду валялась битая посуда, бычки, на полу – засохшие пятна. Алексей прошел в комнату, в нос ударил застоявшийся запах сигаретного дыма, разлитого алкоголя и чего-то еще.

Алексей, не снимая обуви, прошел по заляпанному паркету, открыл настежь окно, впустив свежий воздух:

– Ну и где же этот мудак теперь? – тихо и со злобой спросил он себя.

Сзади послышался звук открывающейся двери, которая осталась незапертой. "А вот и он, вспомни гавно…" – Алексей пошел на звук, ожидая увидеть того, кому он доверил на время его отсутствия квартиру, приготовляя для него весьма нелестную тираду. Но на его недолгое удивление в комнату уже входила соседка; брезгливо и напугано озираясь вокруг себя, она делала осторожные шаги, пытаясь обойти грязные места.

– Здравствуйте, Тамара Ивановна.

– Здравствуй, Алексей. Ты только пришел?

– Да, вот, за минуту до вашего здесь появления, – Алексею было стыдно и неловко находиться с пожилой женщиной в комнате, подвергшейся, по всей видимости, самой изощренной попойке, а может чему еще и похуже. При чем ему было еще неловко и от того, что сам он не являлся организатором этого беспорядка и не знал ни малейшего факта о том, что здесь произошло.

– Алексей, ты знаешь, что твой друг устраивал в квартире, пока тебя не было?

– Догадываюсь, Тамара Ивановна.

– Зачем же ты тогда впустил этого человека сюда?

– Извините, Тамара Ивановна, я не так выразился, видимо. Я хотел сказать, что догадываюсь, что здесь происходило, судя по… – Алексей никак не мог подобрать слов, разглядывая отдельные фрагменты. – Ну судя по тому, что мы с вами сейчас здесь сейчас наблюдаем.... да уж, – он выразительно развел руками в стороны, демонстрируя свое непритворное негодование.

– Вы знаете, Тамара Ивановна, вообще я никак не ожидал от него такого. Зная его не один год, никогда бы не сказал, что он способен был допустить нечто подобное. Да, уж, ну и кавардак. Надеюсь, что здесь никого не убили.

– Хорошенькая шутка. Но ты знаешь, ведь все могло не так уж и хорошо закончиться.

– О чем это вы?

– Здесь была драка. Я слышала, как здесь громко кричали, и двигалась мебель.

– Двигалась мебель?

– Да, я стояла в коридоре у двери и подслушивала – началась драка, стали падать предметы и двигаться мебель – я слышала, как скрипит по паркету диван. Вон смотри, видишь, там остались следы царапин. Попадет тебе от хозяйки.

– И что же было потом?

– Ха, как что? А ты как думаешь? Конечно же, я вызвала милицию. Они на удивление приехали очень быстро. Дверь долго не хотели открывать изнутри. Потом, когда все-таки ее открыли, всех разогнали, а твой дружок оказался трусоват. Знаешь, что он сделал? – женщина хитро улыбалась.

– Что же он?

– Он сиганул в окно.

– Ну, второй этаж, невысоко все-таки.

– Невысоко-то невысоко, но там, внизу, стоял снеговик, – женщина издала довольный смешок. – Его слепили ребята из соседнего подъезда на прошлой неделе, когда была оттепель. А потом, когда ударили морозы, снеговик замерз, – Тамара Ивановна теперь уже почти смеялась, прикрывая рот рукой. Алексей, глядя на это доброе морщинистое лицо, не заметил, сначала, как сам растянулся в улыбке.– И знаешь что?