Страница 21 из 23
Идея режиссера Олега Кудряшова понятна – Камбурова одна играет все роли. Текст сокращен до самых «идейных» монологов и уплотнен до предела экзистенциального спора. А смонтирован так, чтобы Камбурова успевала, уйдя за колонну Антигоной, явиться обратно Креонтом, исчезнув в полутьме Креонтом, тут же вернуться Стражником, или сестрой Антигоны Исменой, или женихом Антигоны Гемоном. Перевоплощения в привычном смысле тут нет. Всякий раз перед нами Камбурова, Елена, в черном хитоне из грубой ткани. Только чуть-чуть меняется жест и тембр, а белый шарф всякий раз повязан иначе, это знак перехода от роли к роли.
По спектаклю зрителя ведет Голос. Камбурова играет, немного выпевая. По-русски как по-гречески. Играет старый известный перевод С. Шервинского, играет небытово, а временами даже вызывающе архаично. Но выглядит и звучит все это, на удивление, современно. Этот Софокл задуман по-брехтовски. И с музыкой Александра Марченко, написанной специально к спектаклю, стасимы (песни Хора, комментарий сюжета) кажутся зонгами.
Камбурова играет все роли, но это не моноспектакль. «Спектакль-дуэт» – подчеркнуто в программке. Антагонисты – Она и Он (Мохамед абдель Фаттах), актриса и человек из толпы, или из зала. Она существует внутри трагедии, Он – вне. Она – погружаясь, Он – поначалу отмахиваясь. В Ней бьются насмерть Антигона с Креонтом. В Нем любопытство борется с равнодушием – к сильным чувствам, к «седой старине». Красивый, веселый, конечно, насмешливый, Он пытается пересказать «Антигону» попроще – чтоб было понятно всем. Уже готов, пожав плечами, повторить вслед за Гамлетом: «Что им Гекуба?» Но неожиданно втягивается в спор, входит в сюжет, перехватывает реплики у партнерши и наконец в финале даже говорит от имени Гемона, теряющего свою Антигону.
Мелькают в спектакле и кадры из фильма Н. Рашеева «Театр неизвестного актера», того самого, где Камбурова играла Антигону. Вернее, современную молодую актрису, играющую Антигону. При свете факелов, на фоне массивных каменных плит, в паре с Михаилом Козаковым – Креонтом это и сейчас впечатляет. Но фокус цитаты в другом. Когда камера отъезжает, мы видим зрителей того спектакля. На фоне заводских корпусов, дымящих труб, посреди пыльной дороги стоит грубый театральный помост, а перед ним – не патриции и не плебеи, простые бабы в платочках, дети, небритые мужики-работяги в кепках. Провинциальный театр играет «на выезде». Казалось бы, что им Гекуба? И тем, и этим, по обе стороны рампы. Но грубые лица так сосредоточены, а глаза смотрят с таким состраданием.
Самое удивительное, что и тридцать лет спустя в голосе Антигоны – Камбуровой все та же правота и тот же покой. Только легкое недоумение: я просто исполняю закон, почему вы этого не понимаете? Не случайно она выбирает Софокла, а не Ануя. Конфликт возвращен в античность, там божеский закон всегда стоял выше закона, придуманного на земле, чтобы стать вровень с небом.
В финале Камбурова поет. И поет по-гречески. И звуки этого песнопения прекрасны. А где-то там, наверху угадывается лицо ее Антигоны, по приказу Креонта заживо замурованной в камень. Проступающее сквозь белый полог и металлическую «паутину», это лицо кажется частью древнего барельефа. Антигона возвращается к богам и героям.
С такой «Антигоной», пожалуй, рифмуется Бродский:
Полный неформат[15]
Премьера в театре Елены Камбуровой
Около Елены Камбуровой всегда ощущаешь опасность несоответствия. Несоответствия твоего слова ее делу. Дело всегда объемнее и словам-описаниям поддается плохо.
Камбурова, конечно, явление. Человек-знак. Имя-вес. Голос-стиль. Певица-актриса – личность в одном лице. Как француженка Эдит Пиаф, немка Марлен Дитрих, полька Эва Демарчик… И не надо мне говорить о несопоставимости! Своих мы вечно любим с оглядкой, как бы извиняясь. Камбурова – явление безусловное. Она вне времени и сама себе мода, погода, театр. В этом ее сила – и ее уязвимость. В эпоху вторсырья всему безусловному жить трудно. Оно неудобно, а многим и невыгодно. На его фоне мгновенно проявляется бесталанность одних, цинизм других, пошлость всеобщая, бесполетность поголовная. Несуетность и кантилена творческой жизни Камбуровой восхищают.
Она слишком определенная среди всеобщей гибкости. Ее верность себе, своим друзьям, «отеческим гробам» вызывает зависть. Все некартинно и естественно. Самодостаточно. Самоуглубленно. Хотя обидеть ее легко. И именно сегодня. Взять, например, и придавить словечком «неформат». Оно у нас, как правило, звучит презрительно и свысока. Хотя, если вдуматься: а что такое «формат»? То, что умещается в схему. То, что стандартно, не единично, без усилий поддается копированию. Не будем забывать, что у истоков «формата» стоял Прокруст – разбойник и идиот, превращавший неповторимое в неотличимое. А искусство (если оно, конечно, искусство) это и есть сплошной неформат.
Новый спектакль, который Камбурова играет и поет в своем «комнатном театре», называется «На свой необычный манер». Название неброское, даже слишком неброское. Хотя и «свой», и «необычный» – это уже дважды «неформат», то есть дважды вызов. Камбурова поет на французском и русском, поет песни Жака Бреля и Владимира Высоцкого, немножко вспоминает бельгийского шансонье и московского барда. И все, кроме имен и языков, в этом моем предложении неверно! Назвать Бреля шансонье, а Высоцкого бардом – значит, конечно, скомкать масштаб. И Камбурова не «поет», а все-таки играет, хотя и игрой это не назовешь. Она извлекает звук, исторгает чувства, ведет, проживает драму, остро передает ощущение чужой жизни. И не песни это только, а скорее, баллады, хоралы. Может быть, даже зонги, картины-видения.
И не те это тексты, которых вы предположительно ждете. И не так они чередуются, как вам, возможно, подумалось до спектакля. Если вы не знали, кто такой Брель, вы испытаете жгучий к нему интерес. Если вам казалось, что Высоцкого-то уж вы точно знаете, вам предстоит удивиться.
По какому праву эти двое попали в один спектакль?
Конечно, по любви. Когда лишь любовь диктует и строку, и чувство, и тембр звука, и ритм сердцебиения, смешно и возражать, и соглашаться, и судить. Можно только приобщиться, пристроиться рядом между двух нот. Нет, не так: между нотой, похожей на спелую виноградину, и гусиным пером: и то, и другое – на эмблеме Театра Камбуровой.
Спектакль вышел недавно, а идея вызревала лет тридцать, если не больше. Когда Камбурова впервые услышала Бреля… Когда Камбурова в последний раз увидела Высоцкого… Для воплощения таких замыслов нужен разбег, размышление, смелость. За такие идеи ручаются всей своей творческой жизнью, а не чужой популярностью. Это ж не «старые песни о главном» и не продолжение «Иронии судьбы», когда на чужом «бренде» тупо зарабатывают и разбегаются, не переживая о том, что созданный «продукт» – одноразовый.
Брель и Высоцкий. Две красивые судьбы, но не очень счастливые жизни. Ранняя смерть обоих, в 49 лет и в 42 года. Две стихии, подтверждающие мысль классика о том, что talent oblige (талант обязывает): порабощает, схватывает за шиворот и тащит за собой своего обладателя. Этих двоих (да нет, троих, Камбурова стоит и с Высоцким, и с Брелем вровень) ведет за собой их голос, их чутье. Голос, похожий на рокот и взрыв. Для кого-то они борцы, певцы, актеры, смутьяны. Для Камбуровой, в первую очередь, большие поэты: очень много нежности, тонкая кожа и болезненно, бурно реагирующая на мир душа.
15
Планета Красота. 2011. № 3–4.