Страница 18 из 23
История рассказана Женовачом сухо, скупо. Для него – непривычно жестко. Без аллюзий. Он не любит «фиг в кармане», концепций, он рассказчик, а не борец. Ему ближе эпический жанр, а не трагедия, и пора нам с этим смириться, не ставя ему без конца это в вину. Аллюзии рождаются сами, и потому так тянет размышлять «вокруг» спектакля, думая не только о героях, но и о создателях.
Женовач умеет читать, не пропуская самые важные слова. Это вроде бы просто, но поди попробуй. Его молодые актеры пока не разучились играть, искренне волнуясь и вкладываясь. В этом спектакле одна главная роль и много маленьких: Лаптев – в черном, остальные – в белом, свита играет короля. Но приятно видеть, как тщательно сделаны и «мимолетности». Давно определившиеся лидеры этой труппы М. Шашлова (Полина) и А. Шибаршин (Костя) играют тут, скорее, привычно. Зато неожиданно раскрываются и «подтягиваются» к ним А. Обласов (Панауров), Г. Служитель (Ярцев) и О. Калашникова (Юлия), актриса, так рано и некстати лишившаяся замечательно сыгранной, зрелой своей роли в Островском.
Алексей Вертков среди учеников Женовача еще в РАТИ казался самым взрослым. Самым опытным и «настрадавшимся», то есть имеющим что сказать, имеющим право. На мой вкус – и самым талантливым. Роль Лаптева это подтверждает. Вертков играет заветного чеховского героя – «плохого хорошего», «человека, который хотел». Играет несентиментально, по-мужски, будто ставит диагноз. Его Лаптев никогда не займется самоуспокоением, не примет подачки, брезгливо отринет жалость, но именно поэтому он и вызывает невероятное сочувствие, интерес, сострадание. Временами кажется, что из него все же получится доктор Чехов.
Вертков – артист странный. Но, странных у нас давно что-то не было – одни «любимцы публики». Вертков на сцене не хочет быть душкой, не умеет выглядеть добрым и ласковым, не желает – удобным и сладким. Он существует на тонкой грани между двух редких сегодня амплуа (одного – затасканного, другого – забытого), резонера и неврастеника. А полузабытая гримаса боли, что искажает лицо его Лаптева, гримаса вины и муки невыносимой, заставляет припомнить двух других «неудобных», но бесконечно интересных артистов – Олега Борисова и Олега Даля. Думаю, не случайно именно молодого Верткова – такого – выбрал в пару опытному В. Ильину К. Шахназаров в свой новый фильм «Палата № 6».
…Декорация спектакля «Три года» решает для режиссера и актеров многое. Хотя для зрителя, особенно не читавшего чеховской повести, возможно, что-то затуманит. На сцене – дом, пирамида, башня, баррикада из голых сетчатых кроватей. В тесном пространстве, ими заставленном, продираясь «сквозь», перешагивая «через», огибая острые углы, но всякий раз ушибаясь, то сидя, то лежа, то глядя через «решетку», то держась за «шишечки», и существуют актеры. Просвеченное Д. Исмагиловым насквозь пространство выглядит и лабиринтом, и капканом, и клеткой – короче, образом среды, которой так тяготится герой. Поначалу декорация смущает, потому что никак не разгадывается. А после все-таки разочаровывает, когда наконец понимаешь прием и видишь его иллюстративность. Тут я применю запрещенный прием, но иначе не объяснишь моих претензий очень талантливому А. Боровскому, признанному лидеру среди современных театральных художников. Его метафоре (особенно в последнее время и не только в спектакле «Три года») порой не хватает силы – масштаба, какой умел придавать своей декорации Д. Боровский. Она не волнует, не «говорит». Она холодна. Как только это случается, метафора снова становится декорацией, просто конструкцией для игры.
Увы, родовое проклятие театрального критика – оценивать то, что получилось. Свойство хорошего театрального педагога (а Женовач, мне кажется, всегда в первую очередь педагог) – различать идеальное, угадывать очертания сквозь туман, следить за постепенным движением к цели и не торопиться к результату. Такой глаз сейчас необходим «женовачам».
Начав сочинять историю Лаптева, Чехов задумал роман из московской жизни, вышла повесть, он почему-то дал ей подзаголовок «рассказ». У «женовачей» со временем, вероятно, тоже выйдет «что-то другое», как и у Чехова, «не шелковое, а батистовое».
«Обстоятельство счастья», сейчас прелестного и полноценного, молодого, когда-нибудь непременно осложнит им жизнь. И каждый следующий сезон СТИ будет труднее и драматичнее. Кто сразу прыгнул до потолка, должен сильно постараться, чтобы не разочаровать поклонников, не потерять уважение к себе. Но это будет потом. Они будут расти, «стареть», терять, расставаться. А пока им хочется «жить, мечтать, надеяться, всюду поспевать». И именно поэтому, оттого что им дано все, чтобы взлететь, хочется, чтобы у них получилось. Чтобы вышло то, чего не сумел сделать плохой купец и хороший человек Алексей Лаптев. Кажется, речь перед «многоуважаемым шкафом» я все-таки произнесла, но ничуть не жалею об этом.
Александр Калягин
Пьеса М. Курочкина «Подавлять и возбуждать» – об истории малой, личной: о театре и о том, как жить, по закону или по совести – написана по заказу Александра Калягина. Им же и поставлена… Последний монолог Калягин играет замечательно. Ради этих десяти минут, дающих понять, что творится в его душе сегодня, стоит посмотреть этот спектакль.
Трудности перевода[13]
Три последние премьеры «Et cetera» сравнивать вроде бы ни к чему. Раннюю пьесу Брехта «Барабаны в ночи» режиссировал молодой Уланбек Баялиев. Он закончил РАТИ у С. Женовача и удачно дебютировал «Поздней любовью» еще в стенах академии. Пьеса М. Курочкина «Подавлять и возбуждать» написана по заказу Александра Калягина. Им же и поставлена. «Пожарами» театр открыл для нас новое имя – Вашди Муавада, драматурга и режиссера, ливанца по рождению и канадца по месту жительства.
Брехта играет в основном молодежь. В пьесе Курочкина солируют два известных и априори замечательных артиста, москвич Калягин и петербуржец Валерий Захаров, его друг и однокурсник по Вахтанговской школе. В «Пожарах» решает все дело финальный дуэт опытной Татьяны Владимировой и молодого Валерия Панкова.
И темы спектаклей разные. Брехта интересуют большая история и маленький человек на ее фоне. Пьеса Курочкина – об истории малой, личной: о театре и о том, как жить, по закону или по совести. Муавад мешает «общественное» и «личное», историю и человека, закон и совесть в такую взрывоопасную смесь, которая валит с ног.
Но спектакли сравнить все-таки хочется, вспомнив о, может быть, скучном, но важном – о форме и содержании, которые часто ссорятся в современных спектаклях. Не только в театре Калягина. Самое простое было бы сказать: спектакли не дотянули до замыслов, и просто перевернуть страницу. Но что-то мешает это сделать. Это «что-то» – вера в честность режиссерских намерений и досада на то, что неслучайно задуманное вышло, увы, как всегда. Правда, по разным причинам.
1
«Думай о форме, а содержание подтянется». Под этим брехтовским слоганом в молодости подпишется каждый. Но ни к чему понимать его утилитарнее реформатора Брехта. Насквозь социальный и «содержательный» художник, он ведь наличие смысла не отрицал. Просто считал, что смыслу легче быть понятым в броской форме. Что сам и демонстрировал в пику традиционному и буржуазному театру.
Баялиев понял Брехта правильно и начал действовать отлично. Громоздкую пьесу он структурировал и поместил в стильную «театральную коробочку». Сюжет спружинил и прояснился.
Влияние немецкого экспрессионизма здесь читается во всем, начиная с декорации (Ю. Гальперин), света и музыки (Е. Виноградов и Д. Курляндский), черно-белой эстетики гримов (Н. Максимов) и костюмов – и кончая актерской игрой, небытовой, пластичной, что называется, таганковской. В таком «наряде» легко представить себе любую знаковую пьесу о «смутном времени» – «Человека-массу» Толлера или «Гибель Надежды» Гейерманса, «Потоп» Бергера или «Мещанскую свадьбу» того же Брехта… Даже поэму Блока «Двенадцать». Режиссер осознает «Барабаны» как «бродячий сюжет» – о любви, о солдате-неудачнике, о войне и революции, которые сменяют друг друга с маниакальной повторяемостью. Андреас Краглер (Валерий Панков) возвращается с войны в другую реальность и не узнает жизнь. Любимую женщину у него увели, его самого записали в герои и похоронили в воспоминаниях: герои должны быть мертвы, а не разгуливать по улицам мирного города.
13
Планета Красота. 2007. № 2.