Черный гусар

Показался Фома верхом. Валериан тоже взлетел на Проба и порысил навстречу вахмистру. За спиной командиры взводов поднимали солдат.

— Есть караван, — довольно крикнул Чернявский ещё не подъехав. — Верблюды. Сотни две, может быть, три. Точно не знают. Идут от большой реки, ночами. Через два дня собираются быть в Шумле...

II

Ланской сидел на поваленном стволе, слушал Мадатова и чернел:

— Почему ты вернулся, ротмистр?

Валериан растерялся:

— Приказ был узнать и... сообщить.

— И что же ты узнал, гусар, с чем ты ко мне пришёл? Что обоз идёт, знали и без тебя. Откуда — тоже, в общем, понятно. Не через горы же им ползти. А дальше?! Должен был отправить мне взвод с корнетом, а сам идти по маршруту. Искать! Искать! Искать! А теперь что же — всем полком наудачу метаться?!

Он провёл ребром ладони по развёрнутой перед ним карте слева направо, словно показывая несмышлёному офицеру, какой огромный участок нужно закрыть неполной тысяче кавалеристов Александрийского гусарского. Свободной рукой махнул подчинённому — иди, мол, не до тебя, милый, нынче...

Мадатов отошёл от полковника растерянный, и если не униженный, то уничтоженный. Он-то сам видел себя героем — нашёл, выяснил, сообщил. А теперь оказалось, что дело недоделал даже наполовину. Какие там ордена, не разжаловали бы, если вдруг решит Ланской, что командир четвёртого эскадрона попросту испугался отрываться надолго, заходить так далеко.

— Вам не огорчаться, ротмистр, вам приготовиться. — Подполковник Приовский догнал своего офицера. — Ошибка, Мадатов. Все мы ошибка. Каждый... И корнет, и фельдмаршал. Корнет — маленькая ошибка, но частая. Фельдмаршал редко, но очень помногу... Ступайте-ка в эскадрон. Приказываю: не думать, но отдохнуть. Ещё полчаса и — наконь.

Через час полк снова потянулся на запад. На этот раз двумя батальонными колоннами. Ланской взял эскадрон у Ефимовича и умчался вперёд. Остальные двигались шагом, молча и мрачно обливаясь потом под беспощадными лучами жёлтого солнца.

Мадатов ехал один, сжимая зубы, щуря глаза. Ни офицеры, ни вахмистр не решались догнать эскадронного. Они опасались его нечаянной вспышки, а ему, напротив, казалось, что подчинённые стыдятся своего командира. Только бы добраться до турок — одна мысль ходила кругами в его голове. Только бы достать саблю!..

Гусары перешли реку тем самым бродом, у которого Мадатов столкнулся с неприятельской разведкой. На той стороне их ждали Новицкий и десяток гусар из передового эскадрона. Командиры батальонов выслушали доклад адъютанта и быстро повели людей по натоптанной когда-то дороге, виляющей в редком лесу.

Валериан видел, что дорогой давно не пользовались, она заросла, и свежие следы на ней оставляли сами гусары. Но Приовский ускорил темп, не переходя, впрочем, на рысь, и всё оборачивался, проверяя, успевают ли за ним остальные. Казалось, он знает, куда торопится.

Ещё не доезжая до опушки, Мадатов услышал впереди крик и заметил призывный жест подполковника: за мной и делай как я! Вырвавшись из леса, полк перестроился двумя шеренгами для атаки и, набирая скорость, двинулся вперёд.

Большой отряд турецкой конницы мчался александрийцам навстречу. Лошадей триста, прикинул Валериан, на сшибку, наверное, не решатся. И он не ошибся. Саженей за семьдесят турки вдруг повернули согласно вспять и кинулись наутёк.

Гусары понукали лошадей, но дистанция не сокращалась. Впрочем, и не увеличивалась. Мадатов хотя торопился вперёд, но сдерживал Проба, подравнивая свой ход под скорость эскадрона, батальона, всего полка. И вдруг ему показалось, что и турки не слишком торопятся уходить. Что они давно могли бы оторваться от русских, но почему-то предпочитают маячить перед гусарами, подразнивая их, не давая остыть духу погони.

Похоже, эта же мысль перескочила к Ланскому. Полковник крикнул на ходу несколько слов трубачу, скакавшему рядом. Повинуясь сигналу, александрийцы описали дугу и остановились.

Чуть позже стали и турки.

Ланской отдал приказы батальонным. Эскадроны Ефимовича пошли шагом, не упуская турок из виду, сторожа каждое их движение. Приовский же и Ланской с конвоем повернули чуть севернее, держа солнце в уголке левого глаза.

И они всё-таки отыскали обоз. Не разведчики, а полковник каким-то верхним чутьём вывел гусар на след каравана с припасами. Несколько сот верблюдов, нагруженных мешками, двигались длинной цепочкой от берега Дуная к осаждённой русскими Шумле.

Но слишком был силён конвой, чтобы рассчитывать смять его силами одного батальона. Ланской послал за Ефимовичем, в то время как сам с людьми Приовского пристроился в хвост каравану.

— Что же, что подойдёт Ефимович? — сетовал мрачно Приовский. — Подойдут за ним те же турки. Нас прибавится, да только их тоже...

— Мадатов! — крикнул Ланской. — Подъезжай сюда, ротмистр!

Полковник оглядел вороного Проба, гусара в чёрном доломане и ухмыльнулся довольно:

— Турецкий конь, славный! Пронесёт он тебя мимо турок, а?! Смотри, Приовский, как глаза загорелись! А ты говоришь — командовать. Ему бы только ветер в ушах. Чистый мальчишка-корнет! Не бойся, небось не разжалую. Слушай приказ, Мадатов. Там, — он кивнул влево, — чуть южнее гродненцы. С ними Кульнев. Надо до них добраться, надо сказать, чтобы поднимались быстрее, перекрывали северные ворота. Двумя полками управимся. Коли опоздают, всему конец. Но поедешь один. Наездники такие, может быть, и найдутся, но коней уже нет.

Опасность была ещё в том, хорошо понимал Мадатов, что какой-нибудь ловкий стрелок может выцелить его из укрытия своим длинноствольным ружьём. Заряжать турецкие ружья было много сложнее, но били они дальше и лучше.

Он взял пару взводов с Бутовичем и повёл их прочь от колонны. Рассчитывая, что турецкий командир примет их за обычный разъезд и не решится дробить свои силы.

Верблюды, связанные в несколько параллельных цепочек, шли, поматывая горбоносыми мордами. Туго набитые мешки, уложенные между горбами, они несли без видимого напряжения. Огромные копыта беззвучно и мягко опускались на землю, выбивая траву. Караван двигался не быстро, но упорно, взяв главным правилом не скорость, но стремление к цели.

Рядом с плывущими неспешно животными скорым шагом двигались пехотинцы. Ещё дальше от центра клубились кавалеристы. Беспорядочное вроде бы построение охраны на самом деле обеспечивало главное — безопасность движения. Подобраться на выстрел было никак невозможно. Атаковать в лоб — для этого гусары были слишком слабы.

Мадатов оставил своих людей двигаться прежним путём, а сам отвернул в сторону. Расчёт оказался довольно верным. Пока он ехал во главе разъезда, туркам он был безопасен, а значит, неинтересен. Когда же он перестал сдерживать Проба, догнать его уже было никак нельзя...

III

Ещё опасности подстерегали его на пути. Прежде всего, тот отряд, что должен был следовать за Ефимовичем. Но, как предполагал Валериан, они оставались много южнее и вряд ли способны были ему помешать. Главным же препятствием могли стать летучие разъезды, которые разослал во все стороны командир турок. Не нужны были бы даже сотни. Несколько лихих наездников вполне могли перенять одинокого всадника, не испугавшись мундира александрийцев.

Около часу Валериан скакал в одиночестве, а потом всё же его заметили.

Он только спрыгнул на землю, дать отдохнуть вороному и облегчиться, может быть, самому. Но не успел ещё потянуть вниз чакчиры, как услышал знакомое гиканье, и пуля взвихрила землю перед его ногами.

Полдесятка всадников спускались с холма чуть впереди и левее. Примерно столько же турок нагоняли, выскочив из ближайшего перелеска.

Проб заржал, нервно принюхиваясь, и перебрал ногами. Валериан взлетел в седло, почти не касаясь стремени, и, дав шенкеля, погнал вороного рысью, затем галопом. Обеими руками он развязал сразу же обе ольстры — пистолетные кобуры, притороченные к передней луке.