Страница 1 из 63
Черный гусар
Автор благодарит журналиста и политолога
Марианну Баконину, историка Владимира Лапина,
президента фонда «Новая гвардия» Павла Суслова,
директора центра «Авит» Александра Бухарева.
ПРОЛОГ
Генерал-майор Яков Петрович Кульнев слыл одним из храбрейших кавалерийских начальников. Сражался с турками, поляками, французами, шведами. Служил у Суворова, Кутузова, Багратиона. Теперь снова вернулся к Дунаю, перешёл знаменитую реку вместе с армией генерала Каменского 2-го. Но, где бы ни воевал, числил себя прежде всего гусаром. А потому, отдавая приказ, смотрел прямо, говорил зычно и весело:
— Слышал я о тебе, ротмистр, слышал. Ну а расслышал ли ты меня, храбрец-молодец? Так, значит, исполняй, да живее. Помни — твоё дело не нашуметь, а узнать, привезти, доложить. Усы, гусары чёрные, не крутить, саблями не греметь, порохом не дымить! Чтобы ты всё видел, а тебя, Мадатов, никто!..
Русская армия уже почти месяц осаждала турецкую крепость Шумлу. Город запирал проход через Балканы. Казалось, взять его — и дорога на Константинополь уже открыта. Но и великий визирь собрал здесь мощный кулак тысяч в сорок, усилил гарнизон янычарами, отрядами спаги, новыми войсками низами-джадид, устроенными на манер европейских.
Турки, отличные воины и инженеры, особенно ловко умели защищать самими же выстроенные крепости. Раздавить эти орешки всегда представлялось делом нешуточным. Вот и сейчас, в июне 1810 года, уже второй день пехотные дивизии генералов Девиза и Сабанеева безуспешно штурмовали высоты у северных стен Шумлы. Гремела артиллерия, трещали ружейные выстрелы. А кавалерия — уланы, драгуны, даже гусары с казаками — стояла в третьей линии, сознавая свою беспомощность в виду редутов, флешей, рвов, высоких каменных стен.
Но Кульнев, объехав позиции, обеспокоился леском, что подходил к флангу центрального корпуса армии. На месте турок он бы сам решился на смелую диверсию — вывести тайком через западные ворота несколько тысяч всадников, просочиться незаметно вдоль подошвы холмов, между деревьев, обойти атакующие войска русских и навалиться на тех, кто только ещё готовился к приступу.
Подскакав к александрийским гусарам, он ещё более уверился, что его опасения не напрасны. Полковник Ланской, сам отчаянный рубака, не дожидаясь генеральских вопросов, первый заговорил о возможной атаке турок на наши тылы. И Кульнев попросил его послать расторопного офицера разведать, что и кто может укрываться там, за деревьями. Разузнать, высмотреть, доложить, а если получится, то и привезти с собой «языка».
Из своих «чернецов» — чёрными гусарами называли александрийцев по цвету формы — Ланской выбрал Валериана Мадатова, командира первого эскадрона. Ротмистр недавно перешёл в полк, но до этого больше года воевал капитаном егерской роты и показал себя офицером храбрым и умным.
Мадатов выслушал приказ и отправился исполнять, взяв с собой взвод под командой унтер-офицера и ещё вахмистра эскадрона. Фома Чернявский в любом деле один стоил десятка гусар, а иногда, может, и двух.
Карабины ротмистр велел оставить на месте. Стрелять скорей всего не придётся, а тяжесть и помеха будет изрядная. На всякий же случай хватит и двух пистолетов в седельных кобурах — ольстрах. Да и те, указал командир, зарядить, но палить только по ясно расслышанной и чётко понятой команде, иначе...
Что ожидает ослушников, наглядно без слов объяснил здоровенный вахмистр.
До леса они добрались довольно скоро, а дальше двинулись осторожно, не торопясь, прислушиваясь и оглядываясь. Унтер Олейников, уже пожилой, лет сорока с лишком, но ещё бравый гусар, повёл своих людей узкой лесной дорогой, а Фома и Мадатов, взяв по паре лучших наездников, поехали каждый своей стороной, забираясь поглубже.
Лес был негустой, невысокий, светлый и на удивление тихий. Даже птицы боялись перекликаться, прислушиваясь к пушечным выстрелам, долетавшим за две версты, от той самой горы, на которую пытались забраться дивизии первого корпуса. То и дело к тяжёлому буханью артиллерии подмешивались ружейные залпы.
Мадатов спокойно отводил упругие ветки деревьев, отцеплял от вальтрапа колючие стебли кустарника, морщился, услышав, как трещит под копытами сухая древесина валежника.
Ехавший слева гусар вдруг поднял руку и натянул поводья. Валериан тоже остановил своего коня Проба, прислушался. Ветер, прокатившийся меж стволами, донёс звучание странной речи. Мадатову даже показалось, что он разбирает слова. Доподлинно он был уверен в одном — говорили не русские.
Подождали, но голоса смолкли, или же просто причудились. Мадатов вытащил саблю, опустил поперёк седла и послал коня сделать ещё пару шагов. И в эту секунду на него бросились сразу двое.
Первый прыгнул сверху, и его Валериан встретил остриём сабли. Второй проскользнул под брюхо мерину, и Мадатов почувствовал, как страшно вздрогнул Проб, услышал его тоскливое ржание. Но он и сам уже падал с седла, не выдержав тяжести нападающего. Наточенное лезвие прошило турка насквозь, но, и умирая, он пытался схватить русского офицера за горло, добраться до врага ногтями или зубами.
Валериан ударился спиной о землю, попав плечом прямо на корень, и от резкой боли у него перехватило дыхание. А тут ещё на ноги навалилась невыносимая тяжесть, и он подумал, что больше ему уже не перетерпеть...
— Ваше благородие, живы?
Две руки тащили его за плечи, помогая выбраться из-под бившейся лошади. Мадатов поднялся на ноги, огляделся. Проб лежал на левом боку, задирал голову, рыл копытами дёрн, оставляя широкие борозды. Рядом, лицом вниз, валялся мёртвый турок в рубахе и шароварах: по белой его спине расплывалось малиновое пятно, меняя на глазах цвет на бурый.
«Вот как, — подумал Валериан, — теперь, значит, ещё и саблей». Он уже убивал людей ножом, пулей, нескольких принял на штык, когда в жарком деле случалось вести егерей в рукопашную, но убитого гусарским оружием он увидел так близко впервые. И почему-то он вспомнил перса, которого застрелил ещё юношей, лет пятнадцать тому назад и за тысячи вёрст отсюда...
Ущелье поднималось достаточно круто, приставшие кони шли шагом, словно подстраиваясь под пеших. Женщины, держа на головах тюки, задыхаясь, спешили вперёд и вверх, тащили за руки ребятишек. Мрачные мужчины в грязных, рваных одеждах поднимались налегке, но держали в руках самодельные пики — едва окорённые стволики молодых деревьев с примотанными к ним ножами. Некоторые заткнули за пояс и топоры на длинной, почти метровой рукояти: хорошее орудие в лесу, но едва ли годное против сарбазов страшного Ага-Мохаммеда.
Шах Персии снова пришёл в Карабах, и на этот раз ханство подчинилось ему без боя. Люди племени джеваншир ускакали в Дагестан, где Ибрагим-хан надеялся укрыться под защитою тестя. А население пяти армянских гаваров решило подняться в горы, отсидеться у снеговых шапок. Что делать армии «Льва Ирана» в пустынных и холодных лесах? Солдатам остались брошенные деревни и красавица Шуша, «Великая девственница Арцаха», как прозвали молодую крепость её соседи. Никогда ещё вражеское войско не входило за её стены. И, если б не голод, обескровивший эти земли, Ага-Мохаммед снова лишь потерял бы время в осаде и солдат на бессмысленных приступах.
Но нынче всем приходилось спасаться. Пущая же опасность грозила жителям гавара Варанда, на чьей земле и стояла крепость. Мелик Варанды — Джимшид Шахназаров — отважно сражался на стенах Шуши, и мстительный Ага-Мохаммед объявил его своим личным врагом. Теперь он послал по его следу сотни всадников упрямого и отважного Саддык-хана.