Сделка

***

Первым очевидным признаком того, что что-то решительно не так, стал отказ от еды. Войдя в дом, Перл очень тихо и слабо — Алексия едва ее расслышала, шелестя пакетом — сказала:

— Знаешь, я не голодна. Ужинай без меня. А я немного полежу.

Она, опираясь о стену, стала медленно подниматься по ступенькам. Грин, взволновавшись видом её устало ссутулившейся фигуры, спешно отставила вещи и поспешила вслед за ней, чтобы помочь дойти до кровати, но как раз когда ступила на лестницу, Перл пошатнулась и с громким, оглушившим Алексию своей внезапностью и необратимостью, ударом упала.

Грин первым делом попыталась отыскать на её запястье и шее пульс, но от волнения ощущала только морозное покалывание в своих пальцах. Ей потребовалось немало усилий, чтобы перевернуть тетю на спину, и когда она припала ухом к её груди, отчетливо различала гулкую пульсацию только своего панически побежавшего галопом сердца.

Оператор скорой помощи, женщина с сухим голосом и строгим тоном, выслушав Алексию, твердо приказала спустить Перл с лестницы вниз, на ровный пол, и начать непрямой массаж сердца. Грин, в ступоре прижимая телефонную трубку к голове с такой силой, что от боли заныло ухо, проговорила:

— Я не смогу.

— Сможете! — так грозно прозвучало из мобильного, что Грин ничего другого не осталось, кроме как выполнить.

Когда приехала скорая, и в их узкую прихожую шагнул с двумя массивными сумками наперевес первый парамедик, Алексия уже почти ничего не ощущала кроме пекущей усталости в мышцах рук и спины. Она прилежно следовала за диктуемым ей из телефона ритмом, нажимала сильно и отчаянно вдыхала в похолодевшие губы тети воздух, но та продолжала стремительно бледнеть.

Только когда Грин поднялась с отекших колен и отступила наверх на несколько ступеней, освобождая место, к ней пришло первое цельное — не разделенное на страх и судорожные попытки обратить надвигающееся — понимание случившегося. А вместе с ним впервые за непозволительно долгое время пришли слезы. Они сильным, безудержным потоком покатились по щекам, затекали в уголки рта, просачиваясь соленой горечью, или стекали к подбородку, повисали на нем тяжелыми каплями и срывались вниз.

Алексия ни тогда, ни позже не понимала, как и почему, но обнаружила себя в чьих-то сильных объятиях. Ей вдруг стало удушающе жарко и тесно. Под её ладонью возникла грубая холодная ткань, которую она сжала в кулак что было мощи. И так, вцепившись в чей-то рукав, уткнувшись лицом в чью-то широкую твердую грудь, она позволила себе зарыдать, выплескивая все боль и страх, которые долго копила, и которые только что вдруг удвоились в количестве.

То, что рядом с ней Блэк Уилер, Грин осознала только в больнице, куда он отвез её следом за каретой скорой помощи. В приемном отделении каталку со спрятавшейся под паутиной проводов и куполом кислородной маски тетей Перл повезли по коридору прочь, и когда Алексия бросилась следом, её обвили сильные твердые руки, а прямо в ухе возник очень давно знакомый бархатистый голос:

— Нет, туда нельзя. Нам нужно подождать здесь, а доктора о ней позаботятся.

Позже, возвращаясь к тому вечеру, Грин казалось, что за полтора года болезни Олли она так привыкла к спешным поездкам с сиреной и маячками в приемное отделение и так отчетливо осознавала, что каждая из них могла обернуться последней, что будто вела внутренний обратный отсчет, ожидая, когда наконец услышит смертельный приговор. А потому когда спустя полчаса или чуть более к ним вышел врач и со скорбным выражением сообщил, что тети не стало из-за острого инфаркта, всё, что смогла сделать Алексия — только кивнуть. Она ощущала на своих плечах мягко массирующие руки Блэка Уилера и вместе с тем точно осознавала, что в этой поддержке не нуждалась.

Единственное, что болезненно долбилось в мозг — как сказать об этом сыну, как объяснить, почему бабушка Перл не приедет завтра.

***

Острый шпиль церкви торчал контрастно темной иглой между пышных зеленых крон деревьев. Слишком часто в последнее время Майло Рэмси оказывался на кладбищах, слишком не к месту сейчас себя здесь ощущал. Но твердо хотел быть здесь, просто чтобы удостовериться, что она в порядке.

На похороны собралось совсем мало людей, а потому подойти ближе и затеряться среди них не представлялось возможным. Рэмси приходилось выдерживать дистанцию, на которой он не мог различить лица Алексии — видел только её тонкую фигуру в черном.

Она сидела, опустившись на колени перед инвалидным креслом, в котором тенью, спрятавшись за белую маску, ссутулился её пацан. Грин сложила на его острых коленях руки, согревая под своими ладонями его пальцы, заглядывала ему в лицо и, похоже, что-то очень долго говорила — тот вертел головой или кивал ей в ответ.

Рядом, напрягая Майло до едва сдерживаемой потребности подойти и вмазать, столбычил детектив. С которым — клялась Алексия — у неё ничего не было, но поверить во что, наблюдая за постоянно опускающейся на её узкую спину клешней поганого легавого, было непросто. Когда Грин впервые упомянула детектива, Рэмси пробил его. И теперь знал, где тот жил, на чем ездил, где любил бывать, где жили его родители, как звали бывших жен. Лично, насколько Майло это представлялось, им прежде не выпадало пересекаться. Блэк Уилер работал в наркоконтроле, и поскольку сам Рэмси порошком никогда не занимался, то и сталкиваться со следаком не приходилось. А так, Майло не понимал, почему тот на него взъелся.

В то, что он грубо наследил с Уайтом и Мэтьюсом, — как утверждала, недовольно поджимая губы, Алексия — Рэмси не верил. Он в этом деле был не первый день, и устраивать образовательно громкую казнь, не ведущую кровавый след непосредственно к нему, умел виртуозно.

Впрочем, то, что он смог вытянуть из этих двух уебков, ему очень не понравилось. Выплевывая осколки раздробленных зубов, один из них, пугливо косясь на стремительно растекающуюся по полу лужу крови из вскрытой глотки второго, пролепетал что-то о том, что дело им подкинул какой-то малознакомый тип, ни имени, ни контактов которого они не знали. И что задание было сформулировано однозначно: припугнуть до усрачки легавую шлюху Рэмси. Не выторговать у неё что-то, не переманить на сторону колумбийцев, не вынудить пойти на временное сотрудничество, не отвадить от парней Джошуа — только припугнуть. Чем дольше Майло над этим думал, тем к сильнейшей уверенности приходил, что приказание пришло непосредственно от Гранта.

Грин была нужна ему, а всех нужных людей Джошуа предпочитал держать на коротком поводке и узком, впивающимся в горло страхом ошейнике. И ещё это слово — до усрачки. В памяти всплыли десятки раз, когда Грант произносил что-то подобное. Самому Майло он угрожал сгноить его обосранным, лишенным власти, влияния и денег.

Сейчас, наблюдая за будто уменьшившейся вдвое Алексией, Рэмси думал, что сам — пусть пока и совершенно не представлял как — сровняет Джошуа с землей, если тот ещё раз вздумает преподнести подобный урок. Майло охуевал от того, как мир вдруг сошелся для него клином на прокурорше, но твердо знал, что не пожалеет себя, если её придется отвоевывать у кого бы то ни стало: у Гранта или у следака.

Тот, будто услышав его мысли, вдруг обернулся и очень внимательно, прицельно точно уставился на Майло. На мгновенье ему показалось, что Уилер сейчас пойдет к нему, и ощутил въевшийся, будто безусловный рефлекс, как проявление острой непереносимости полиции, порыв убежать. Но затем одернул себя — он стоял далеко, в густой тени, низко натянув кепку. Его лица Уилеру не было видно так же, как самому Рэмси не было видно лица Алексии.

***

Дом опустел внезапно. Он обратился в темную, холодную, неприветливую пещеру, куда совсем не хотелось возвращаться. Большинство времени, приезжая из «Клаттербридж», до сна Алексия проводила во внутреннем дворике. Она заваривала себе кружку чая, доставала последние остатки каких-то долго хранимых объедков вроде крекеров или злаковых батончиков, укутывалась в легкий плед — скорее прячась от надоедливых мошек, чем согреваясь — и подолгу курила, рассматривая смену вечернего света на ночную темноту.