Сделка

Внутри дома стало так тихо, что это оглушало. Грин взяла за привычку включать телевизор в гостиной и оставлять его работающим всю ночь на пролет, а утром увеличивать громкость настолько, что могла различать смену голосов даже за шумом воды в ванной на втором этаже.

Совсем неожиданно для себя Алексия обнаружила, что стала бояться темноты, а потому оставляла включенным свет в коридорах. Она сходила с ума, и это стало проявляться так стремительно и ярко, что Грин всерьез начала задумываться о необходимости обращения к психиатру.

— Возьми больничный, — спустя четыре дня после похорон сказал ей Майкл Берри. Они сидели в его кабинете, привычно ссутуленные над бумагами, на краю стола балансировали два бумажных стакана кофе, принесенных с обеда.

— Что? — расслышав, но не поняв сразу, как реагировать, отозвалась Алексия.

— Ты не ешь, судя по синякам под глазами — не спишь, не работаешь нормально, мотаешься дважды в день к сыну, — ответил прокурор, вздохнул и подытожил: — Тебя надолго не хватит, Грин.

Она внимательно всмотрелась в его лицо, пытаясь различить тональность, с которой Берри это говорил, и поняла, что он во многом прав. Как минимум, потому что комната за его головой плавно двигалась по часовой стрелке.

— Меня хватит ещё на меньше, если я останусь дома одна, — возразила она. И это тоже было правдой.

По ночам она проваливалась в неспокойную дрему на несколько часов, но прежде, чем оказывалась в своей постели, бродила по дому. Заходила в комнату сына, наугад вытягивая книги и перебирая вещи, безуспешно отыскивая что-то, что могло служить слабой заменой его присутствия. Подходила к спальне Перл и замирала на пороге, не решаясь войти и не в силах убраться оттуда, будто нуждаясь в чем-то, но не осмеливаясь взять.

Тетя стала для неё кем-то настолько близким, каким в силу юного возраста когда-то не ощущалась её родная мама. В двенадцать остаться сиротой было тяжело, но теперь — взрослой, самостоятельной женщиной — остаться совершенно одной было куда тяжелее. Понимание того, что у них с Олли больше никого не осталось, не давало Алексии дышать, вминая ребра в легкие и сдавливая сердце до острой боли. Она винила себя в произошедшем — в том, что в последние месяцы заставляла Перл нервничать, что не настояла на госпитализации, когда у неё впервые схватило сердце, и что после того случая продолжала так сильно её нагружать.

Берри протяжно вздохнул, оттолкнулся от края стола и откинулся на спинку. Стул едва слышно жалостливо скрипнул.

— Как долго твоему Оливеру ещё оставаться в больнице?

— Неделю. Или чуть больше.

Его требующее постоянного врачебного надсмотра восстановление проходило успешно и неотступно. Его даже отпустили на похорон Перл, а когда после возвращения он не проявил никаких ощутимых ухудшений в состоянии, стало понятным, что первые несмелые прогнозы имели весомые шансы сбыться. Дальнейшую реабилитацию можно — и очень хотелось Оливеру — проводить дома.

Как делать это теперь, без тети, и совмещать это с работой, Грин совершенно не представляла, но на какой-то немного постыдный, ощущающийся неуместным манер была счастлива. Её Олли здоровел на глазах.

Чтобы отвлечь себя и его, — в первую очередь — она рассказывала ему о том, какие планы строила на приближающееся лето и обещала отпраздновать его день рождения где-нибудь далеко за пределами Ливерпуля, куда им ещё не выпадало ездить, но уже давно хотелось. И мечтать о поездке с ним вдвоем было прекрасной колыбельной для них обоих.

Но черствая реальность настаивала на чем-то более приближенном и приземленном. С кем оставлять Оливера, где найти достаточно ответственную, смыслящую в элементарной медицинской помощи, но при этом не берущую заоблачную оплату няню? Не говоря уже о том, чтобы та понравилась Олли и помимо профессионализма ещё и вела себя с ним ласково. Подобное служило раздражающим поводом для бессонницы.

Изнутри в Алексии ворочалось слишком много тревог, снаружи в доме оказалось слишком много не занятого никем пространства. И Грин всерьез опасалась, что однажды её просто разорвет на клочья, разбросав по потемневшим стенам и похолодевшему полу.

========== Глава 11. Заключительные положения. ==========

Когда слежку наконец убрали, работы стало так много, что к своему облегчению Майло заметил — он почти перестал вспоминать о прокурорше. Но потом одергивал себя, злясь. Он наебывал сам себя. Думать о том, что её имя не всплывало в его уме целый день, всё равно было мыслями о ней. И как не извернись, её хотелось увидеть.

Спустя несколько дней после вылазки на похороны её тети, Рэмси вечером по привычному маршруту отправился к дому номер 6 по Давентри-Роуд. От Мозеса он знал, что Алексия Грин привычно проведывала пацана и что только выезжала из «Клаттербридж», а потому ждать её предстояло долго. Выйдя из машины, Майло подумал над тем, чтобы вскрыть её хлипкий замок и войти внутрь, но на улице было уютно пусто, тепло и сухо. А потому он облокотился о капот своей бэхи и закурил. Сегодня он был в совершенно непривычном для него настроении дождаться приглашения, а не брать его силой.

Прокурорше потребовалось сорок минут, чтобы добраться. Рэмси отчетливо различил её взгляд, вопросительно сфокусировавшийся на нём, когда Вольво проехало мимо. Она свернула к дому, закатилась на подъездную дорожку, с едва различимым щелканьем поставила тачку на ручник и заглушила. Майло, не шевелясь, ждал. Алексия не спешила выходить.

Когда дверца наконец открылась, Рэмси поразило то, насколько потускнели её медные волосы, какими большими, устало провалившимися в тени казались её янтарные глаза. Грин затерялась в привычной строгости темных брюк и светлой шелковой рубашки, будто те были на несколько размеров больше, чем требовалось. Алексия вышла и сразу обернулась к нему. Не заботясь о том, чтобы достать свою неизменную сумку, которой часто бессознательно заслонялась от него, чьи темные кожаные ремешки непокойно перебирала между пальцев во время их встреч, Грин закрыла машину, бросила ключ в карман и зашагала к Майло.

Подойдя вплотную, она молча уткнулась лицом ему в грудь. Рэмси, ожидавший чего угодно, — игнора, истерики — но не такого безропотного согласия с его присутствием, оторопело уставился в её затылок. От волос пахло чем-то больничным, резким.

— Обними меня, — спустя мгновенье сдавленно проговорила Алексия. И он послушался. Оттолкнулся от холодного металла переднего крыла, выпрямился и крепко обвил Грин руками.

Теперь он был ей по-настоящему — не куплено за деньги, не вынуждено от безысходности, не внатяжку из-за страха — нужным. И от этого, будто от долгой порывистой пробежки, сердце в груди забилось во взволнованном ритме. Алексия зашевелилась, словно потревоженная гулким биением, подняла голову и заглянула Рэмси в лицо.

— Зачем ты приехал? — спросила она негромко. Её теплое дыхание отдавало смешанной горечью сигарет и кофе.

— Не твоего ума дело, — сухо ответил Майло. Просто потому что произнести вслух, что ему позарез нужно было побыть с ней, он был не способен.

Грин невнятно растянула губы и сказала:

— Останься со мной сегодня. Прошу.

Первым естественным порывом было отказать. Она была из прокуратуры, он не доверял ей, он вообще не любил ни с кем ночевать — чужое присутствие лишало его сна. Он открыл рот, чтобы бросить короткое «нет», но затем внимательнее всмотрелся в Алексию. Бледные твердо сжатые губы, отчего остро обозначилась линия челюсти, тени под скулами запали нездорово глубокие и серые, шелковистость кожи будто зачахла, высохла лишившимся воды лепестком нежного цветка.

До острого жжения в яйцах он хотел её, и если необходимая жалость в минуту отчаяния была единственным способом заполучить Грин, Майло решил, что пойдет на этот риск. В конечном итоге, чем по-настоящему опасным, с чем он не сможет справиться, могло это обернуться?

— Хорошо, — ответил он.

Уголки губ Алексии слабо дернулись вверх. Рэмси провел рукой по её лопаткам вверх к шее, подхватил её затылок и подтолкнул к себе, ловя поцелуем эту полуулыбку.