Сделка

В три широких шага он пересек улицу, взбежал на крыльцо бара и на минуту исчез за его дверью, а когда появился, держал в руках ключ от машины. Припаркованный перед баром белый фургон подмигнул отключившейся сигнализацией.

— Садись, — указывая на машину, сказал охранник. — Отвезу.

Алексия, всё это время не шевелившаяся больше от ступора, нежели от послушания, нахмурилась. Она перевела взгляд с фургона на бар, затем на яркие наушники вокруг бычьей шеи, потом оглянулась по сторонам. Она сомневалась, стоило ли верить этому парню, а с другой стороны, не находила ничего, что заставляло бы усомниться в правдивости его слов и намерений. Грин даже хмыкнула тому, насколько извращенно естественно в неё встроилась установка всегда быть на стороне Рэмси. Не верить посторонним, утверждающим, что от него, будто он был для неё кем-то близким, через кого легко было подобраться; защищать его от полиции и прокураторы, защищать даже перед тетей Перл. Она плюнула на все опасения и на заведомо безрезультатную попытку проследить, когда всё стало именно так и перестало провоцировать в ней отторжение. И села в фургон.

Тот, громко дребезжа в гулком кузове чем-то металлическим, привез её из центра в индустриально прямоугольную застройку где-то на западе. Трафик тут почти отсутствовал, как и пешеходы. На глухих кирпичных стенах красовались обрывки старых афиш и росчерки граффити, поверх высокого забора тянулись спутанные кольца колючей проволоки. На обочине улицы с почти начисто стершейся разметкой, у серой коробки здания с тремя рядами непрозрачных больших окон стоял длинный синий БМВ.

Охранник, оказавшийся молчаливым, но постоянно неуютно косившийся на Алексию, провел её за тяжелую металлическую дверь, неровно окрашенную черным, в наполненный острым запахом пота и оглушительным эхо тренажерный зал. На покрытом чем-то резиновым, обо что подошвы неприятно остро свистели, полу валялись большие тракторные шины, с вбитых вдоль кирпичной стены металлических прутьев свисали разной формы и размера боксерские груши; на одиноко стоящей спортивной лаве растрескалась обивка, обнажив потемневший от пота и времени поролон. Здесь было всего несколько сосредоточенно работавших человек, среди которых в тусклом свете старых ламп Алексия не сразу смогла рассмотреть Майло Рэмси.

Тот в дальнем углу лежал грудью на косо приставленной к стене лаве и, разводя мелко подрагивающие от усилий руки, поднимал гантели. На голову был натянут серый капюшон, лицо под ним, когда Майло вскинул взгляд, оказалось покрасневшим до неестественно темного цвета. Вены на лбу и висках напряженно вздулись, пот бежал по коже, блестел в бровях и щетине, повис одинокой каплей на ресницах.

Отложив гантели — те упали с глухим ударом, от которых задребезжало ближайшее прикрученное к стене зеркало — он встал, порывисто стянул кофту и, утершись ею, скомандовал:

— Все вон!

Занимавшиеся вместе с ним молча остановились и послушно направились к двери. Рэмси вскинул руку и ткнул пальцем за спину Алексии.

— Ты тоже, — добавил он, обращаясь к привезшему её охраннику.

Грин, пока скрипели их удаляющиеся шаги и тяжело вздыхала, закрываясь, дверь, молча рассматривала Рэмси. Неделю назад она уже видела его голый торс, но в то раннее, предельно эмоциональное для неё утро не обратила внимания на то, каким жилистым был Майло. Под кожей рельефно проглядывала его неочевидная — скрывающаяся за одеждой — сила, под резинку широких спортивных шорт спускались грубо выступившие, будто литые, косые мышцы живота. Рост и неширокие плечи могли сыграть злую шутку с любым, рискнувшим ввязаться в драку с Майло. Алексия на себе испытала, какими напрасными были отчаянные попытки сопротивляться его физической силе. От воспоминаний по спине, ещё мгновенье назад пылавшей жаром в душном помещении, побежал неприятный холодок.

— Ну? — когда они остались одни, протянул Рэмси.

— За тобой установят круглосуточную наружную слежку, — выговорила на одном дыхании Грин будто заученную фразу. — И прямо сейчас следователь добивается от суда ордер на прослушку твоего телефона.

Майло, старательно утиравший с лица и шеи пот, остановился и медленно опустил руку со скомканной, потемневшей от влаги кофтой. Брови недобро опустились, отчего взгляд стал тяжелым, налился болотной густотой.

— Так избавь меня от этого, — ответил он.

— Не могу. Распоряжение прокурора.

— С чего вдруг?

— Томас Уайт и Дэвид Мэтьюс, — коротко сказала Алексия, и по тому, как едва различимо, но все же дрогнуло что-то в лице Майло, поняла — это и вправду сделал он. Мороз стал болезненно впиваться в кожу. Она сглотнула и добавила: — Нужно было работать… деликатнее.

— Деликатнее? — ядовито переспросил Рэмси, поведя бровью. Он сделал короткий шаг вперед. Грин смогла различить солено-горький запах его тела. Недобро вибрирующим шепотом он продолжил: — Ты — мой человек, Алексия. А к моим людям никто не смеет прикасаться.

***

Во вторник они разошлись на некрасивой ноте, и два дня спустя Блэк Уилер, перекипев раздражением и даже некоторой обидой, приняв, что, возможно, и в самом деле был не прав, решил это исправить. Начал он с того, что в ответ на полученные от Алексии исправления в запросе на ордер отправил благодарность. Обычно он не выделял на «спасибо» отдельное письмо, понимая, насколько могли засориться папки входящих и исходящих; обычно просто добавлял это слово в конце основного текста, но в среду настрочил Алексии очень грубо составленный черновик, в который не добавил ни приветствия, ни благодарности. А потому ощущал, что исправление этого было первоочередным.

В четверг вечером Блэк позвонил Алексии, извинился за то, как повел себя у Майкла Берри, и без особой надежды поинтересовался её планами на пятницу. Но к его приятному удивлению Грин ответила, что ничем не была занята. Они договорились после работы встретиться, поужинать и прогуляться. Уилер, на короткий промежуток времени провалившийся в то же уныние, которое сопровождало его несколько лет в наркоконтроле, воспрянул духом. На работе и на личном всё стало в унисон и очень правильно налаживаться.

В пятницу перед самим уходом с работы Уилер оказался втянутым в срочно созванную летучку, а потому не успел, как планировал, встретить Алексию у прокуратуры. Она сама — летящая цветастая юбка, темная шелковая рубашка с аппетитно расстегнутыми верхними пуговицами и небольшие, гулко отбивающие ритм каблуки — ждала его у Альберт-Дока.

— Прости, — подбегая к ней, сказал Блэк. — Дернули в последнюю минуту.

Грин улыбнулась ему и подставила под приветственный поцелуй щеку. От неё пахло чем-то цветочно-пряным, обволакивающим.

— Я понимаю, — ответила она, едва касаясь его щеки губами.

— Ты голодна?

— Нет. Ещё не очень. Может, сначала пройдемся?

Уилер, хотя его живот сводили спазмы — он не успел нормально позавтракать, не имел времени на обед и перебивался только завалявшимися на общей кухне солеными крекерами, кивнул.

— Давай!

Они неспешно побрели вдоль воды. На теплом вечернем ветру шумно трепались цветные флажки, натянутые между кованных фонарных столбов. У большого корабельного якоря, стоящего памятником, фотографировались туристы; на лавочках обнимались парочки. Скрипели канаты на палубе старого корабля, вода звонко плескалась между его бортом и бетоном пирса. В окнах музея постепенно зажигался свет, а над водой сизыми клочьями собиралась влажная дымка. Другой берег в ней казался лишь миражом, мутным отражением городского рельефа этого берега.

Разговор завязался удивительно легко — ни о чем и обо всём понемногу. Они не знали друг о друге почти ничего, а потому им было о чем поведать, но были знакомы уже будто целую вечность, и так говорить становилось просто. Звучание голоса Алексии — живого, не искривленного помехами радиопередач — навевало на Блэка приятную ностальгию по тому времени, когда многое казалось значительно проще. Её физическое присутствие добавляло в воздух теплый, придающий сил ток.