Ангел-хранитель

— Татьяна, я здесь уже три года.

Караул. Спасибо подсознанию: я что, уже так давно сошла с ума? А почему именно три года? Это что, как в сказке: три желания, три попытки, три дороги на распутье? Да какие там сказки, это же — три года моей жизни, о которых говорит мое подсознание! Что же в ней три года назад случилось, после чего у меня мозги начали набекрень съезжать? Да вроде ничего особенного. В аварию не попадала, менингитом точно не болела, в темной подворотне никто на меня не бросался. Ах, да, с Юрой мы в том году расстались. Вот это уже выше моих сил! Неужели мать оказалась-таки права? Неужели женщине действительно нужно выйти замуж? Любой женщине. Чтобы пресловутая неудовлетворенность не привела к психической неуравновешенности? Могу себе представить выражение ее лица, когда она об этом узнает. Да ладно, мне тогда уже все равно будет — я корзинки буду плести.

Неужели я придумала его только потому, что осталась тогда — в этой квартире — совершенно одна? Да чушь это все! Я ведь тогда — решив отныне жить по-своему — впервые в жизни почувствовала себя свободной; я же после работы, после любой встречи домой бежала с радостью, знала, что там мне не нужно будет никакую социальную роль играть… Значит, чего-то мне все-таки не хватало. Кем же я его вообразила: другом, любовником, родственной душой, надеждой и опорой? Ладно, дадим слово подсознанию.

— Да кто ты такой?

— Я был твоим ангелом-хранителем, — ответил он каким-то странным тоном.

Я судорожно сглотнула, повернулась, взяла чашку с кофе и направилась деревянными шагами к кухонному уголку. Поставила чашку на стол. Села. Положила руки на стол. Нет, лучше ими все-таки голову подержать. Такой ответ мне даже во сне присниться не мог. Дело оказалось намного хуже, чем я думала. Вот наградил же господь Бог воображением! Мало того, что оно все мои сознательные мысли иллюстрирует так, что в кино ходить не нужно, так теперь оно еще и подсознанию идеи сумасшедшие подбрасывать взялось! Кстати, и на то, и на другое воображения моего, похоже, не хватает. Если он — ангел, то где крылья? Не проработаны, однако, детали.

На него я больше смотреть не стала. Тоже мне, ангел! Ни лица херувимского, ни кудряшек золотистых, в глазах — паника, сам весь сжался, словно бить его сейчас будут… А может, он потому и такой невзрачный, что это я его придумала? Я ведь и сама-то в жизни — не поймешь кто; вот и ангел у меня получился серый, как мышка.

— Татьяна, я тебе не кажусь, — опять повторил он, чуть более настойчиво.

Я подняла на него глаза. Так и есть — мышь серая; вот только взгляд меня словно крючком зацепил — не оторвешься. Он уже чуть поменял позу: все так же за подоконник держится, но туловищем в мою сторону развернулся. Ему же там неудобно. Ноги вон уже, наверно, затекли.

— Слушай, чего ты там столбом маячишь? Сел бы, что ли.

— Я… боюсь, — неуверенно проговорил он.

— Боишься? — Ну конечно, это же — мой ангел: он — не только серая, он еще — и пугливая мышь!

— Я боюсь опять потерять видимость. — Взгляд его сделался еще более сосредоточенным; он словно внутренне боролся с чем-то.

— Потерять видимость? — саркастически спросила я. Меня уже начало забавлять это перетягивание каната с моим собственным воображением. — Если ты — ангел, ты ведь сам должен решать, когда тебе являться миру, а когда — нет. — Вот так ему, сейчас я его логикой задавлю.

Он вздохнул.

— Татьяна, я перехожу из видимого состояния в невидимое — и наоборот — по мере надобности, а не по собственному желанию. На улице, например, и особенно в транспорте, мне разумнее оставаться видимым, чтобы люди не удивлялись, наталкиваясь на некую невидимую преграду. Но там, где ты не можешь не обратить на меня внимания… Как бы ты отреагировала, если бы я — дома или на работе — постоянно попадался тебе на глаза?

Ну это — простой вопрос: я бы уже давно стала экспертом в плетении корзинок. И тут до меня дошло одно слово в его вопросе.

— Минуточку, что значит «постоянно»? Ты хочешь сказать, что уже три года постоянно находишься в моем доме?! Без моего ведома?!

Его терпеливый голос звучал странным диссонансом по сравнению с напряженным взглядом. Он словно прописные истины объяснял вертлявому младенцу, которого нужно глазами к месту пригвоздить.

— Я три года находился рядом с тобой — не только дома, но и на работе, на улице, на встречах с друзьями; я был везде, где была ты.

Я хотела было возмутиться непрошенному вторжению в мою жизнь, но — опять — что-то в его словах царапнуло меня. Я строго-настрого запретила себе даже задумываться над тем, что же это было (нечего подыгрывать разгулявшейся фантазии), и решила вернуться к здравому сарказму.

— Значит, ты провел три года рядом со мной, оставаясь невидимкой? Интересно, зачем? За среднестатистической единицей человечества наблюдал? Материалы для ангельской кандидатской собирал? Чтобы в архангелы тебя перевели? — С каждой фразой я все больше раздражалась. Замечательно: мало того, что для всех друзей и знакомых я — губка, впитывающая в себя избыток их чувств и эмоций; так теперь еще и к ангелам в подопытные кролики попала. — Кстати, если ты невидимым по мере надобности становишься, то, может — в крайнем случае — и испариться можешь? Когда сбор информации будет закончен?

Он все так же пристально всматривался в меня, вслушивался в каждое мое слово, словно искал в них нечто особенное. К концу моей тирады он вздрогнул, и лицо его — на крохотную долю секунды — опять болезненно исказилось. Затем он закрыл на мгновенье глаза, тряхнул головой, словно соглашаясь с чем-то, и заговорил еще тише.

— Татьяна, я был твоим ангелом-хранителем. Я должен был находиться рядом с тобой. Не для того, чтобы просто наблюдать за тобой — для того, чтобы попытаться помочь тебе, когда это было нужно. — Он вновь закрыл глаза, сделал глубокий вдох и продолжил: — Что же до твоего последнего вопроса, то да: я могу — как ты сказала — испариться. Собственно говоря, именно это я и должен сейчас сделать.

Я растерялась. Это что еще за новости? Только я рассвирепела как следует, а он — уходить? Мало того, что этот плод моего воображения идеи какие-то ненормальные мне подбрасывает, ответы дает непредсказуемые, с толку меня сбивающие, так он еще и объясниться до конца не желает, сбежать норовит в самый ответственный момент? Нет уж, дудки. Если я тебя придумала, то уж будь любезен соответствовать моим внутренним, глубоко скрытым даже от меня, желаниям. Испариться он должен! А почему именно сейчас?

— Я что-то ничего не понимаю. Ты говоришь, что появился три года назад. Чтобы меня охранять. От кого? Или от чего? И почему три года назад? Ангел-хранитель ведь у каждого с рождения имеется. И почему сейчас ты должен исчезнуть? Меня что, уже охранять не надо? Сама справлюсь — или бесполезно?

На лице его мелькнула тень улыбки — на лице, но не в глазах. Отлично, он еще и смеется надо мной! Вот только пусть попробует сейчас взять и исчезнуть! Я тогда… Я тогда точно с ума сойду: всю жизнь буду ответы на эти вопросы воображать.

— Татьяна, ангел-хранитель — это не телохранитель. Он не может уберечь человека от аварии или нападения бандитов. Он не может схватить человека в охапку и выскочить с ним на полном ходу из машины, несущейся навстречу грузовику. Он не может расшвырять во все стороны банду хулиганов. Он не может физически влиять на жизнь своего человека. Он не может даже показываться ему…

— Подожди-подожди-подожди! Ты мне сначала на последний вопрос ответь — остальные подождут. — Конечно, подождут; если он сейчас в дым развеется, он мне вообще ни на один вопрос не ответит. — Почему ты должен исчезнуть? И почему сейчас? И потом, что значит — не может показываться? Почему же я тебя сейчас вижу?

Он вновь улыбнулся, уже намного явственнее.

— На какой мне вопрос сейчас отвечать?

— На первый, — быстро сказала я. — А потом — на остальные.

— Хорошо. — Он нахмурился, но не сердито. Словно слова подбирал. — Ангел-хранитель уходит в трех случаях. Когда человек заканчивает свою последнюю жизнь. Когда человека больше не имеет смысла хранить…