Страница 32 из 42
И все же как-то они втроем прекрасно уживаются. Кстати, во время таких их встреч мне в голову постоянно физика лезет. Марина пульсирует, вибрирует — энергию генерирует, и от нее электричество это накатывается — толчками — на Татьяну. Она оживляется, головой вертеть начинает, жестикулировать, даже подергивается иногда, словно бьет ее этим самым током. Но в каждом толчке — слишком большой импульс, не может Татьяна удержать в себе этот девятый вал (как я ее понимаю: для меня Марины тоже слишком много) и… передает его Свете. А вокруг той еще ярче разгорается ореол ее светлый, словно на лампочку напряжение большее дали. Интересно, как Марина со Светой без Татьяны общаются? Не коротит их, искры между нами не летят? Я же их никогда вдвоем не видел. Ох, Татьяна, вечный ты мой стабилизатор!
Выйдя из троллейбуса, Татьяна замерла в нерешительности и принялась вертеть головой во все стороны. Да не может быть, чтобы мы раньше Марины приехали! Во-первых, она где-то здесь рядом была; а во-вторых, мы же никак из дома не могли выйти, от зеркала отклеиться… Ну и чего на улице стоять? Марина — не из тех, кто будет ждать у входа; она уже наверняка внутрь зашла. Ну что я говорил? Хм. Что-то она мне сегодня особенно не нравится. По-моему, сегодня ее генератор энергетический на повышенных оборотах работает — вон уже воздух вокруг нее потрескивает, и в глазах — разряды. Сейчас все это на Татьяну и обрушится. Ей что, сегодня еще и громоотводом работать — после встречи с родителями? Она ведь жаловаться не станет — упомянет вскользь, что опять наслушалась всякого.
— Вообще-то, Татьяна, если совсем честно, то с этим трудно не согласиться.
Да ну?! У нас сегодня что, день испытания на прочность? А если она не выдержит? Вот недаром мне не хотелось никуда идти! Нужно было уговорить ее дома остаться — и встретиться с Мариной потом, и обязательно в присутствии Светы, чтобы было куда этот поток высоковольтный переправить. И не буду я ее сейчас успокаивать — пусть хоть раз в жизни взорвется. А то привыкли все, что она молчит и слушает…
Ага. Сейчас, похоже, Марина свою волну назад-то и получит — взъерошилась Татьяна, ноздри подрагивают… Нет, пожалуй, не получит. Не умеет Татьяна отвечать ударом на удар — ведь разозлилась же, а все равно защищается, оправдывается, ничего больше. А если ее подкрутить? Освежить в памяти нападки родителей…?
Куда — стакан коньяку?! Это что еще за реакция? Интересное дело. С утра вино пила безропотно, а сейчас ей уже коньяк подавай?! А домой вернувшись, на водку — в одиночестве — перейдем? И Марина никак не угомонится — про успехи свои соловьем заливается. Если она вот так решила подстегнуть Татьяну, заставить и ее, сцепив зубы, к победному финишу рваться, значит, знает она свою подругу куда хуже, чем я, хоть и знакома с ней намного дольше. Нет в Татьяне зависти — ни черной, ни белой. Так я и знал. Вон уже говорит, что рада за Марину. Неужели та не слышит, что искренне Татьяна за нее рада? Ага, еще и Свету приплела: вот, мол, у нас у всех в жизни — полный порядок; одна ты, Татьяна, серость немощная. А вот за этот вопрос — спасибо. В самом деле, чего же хочет моя Татьяна от жизни? Может, все-таки ответит? Может, хоть раз в жизни не станет отмалчиваться — откроет мне глаза на тайну сию великую?
Официантка принесла заказанные Мариной коньяк и кофе. Татьяна покосилась на них, поджала губы… Затем тряхнула головой, потянулась было к сахару — нет, передумала — решительно взяла в одну руку рюмку, в другую — чашку… Да черт с тобой, пей уже свой коньяк — только не молчи!
— Марина, я не знаю, чего я хочу. Но я очень хорошо знаю, чего я не хочу. Я не хочу делать карьеру — она обходится слишком большим количеством нервов. Я не хочу заводить семью только потому, что так нужно. Я не хочу говорить о своих делах только для того, чтобы поддержать разговор. Я не хочу меняться только потому, что все и все вокруг меняются. Я не хочу жить, как все. Я хочу жить, как я.
Вот тебе и момент истины. Я-то настроился услышать, что она хочет! А пока перестроился, она уже высказалась — ни записать, ни запомнить не успел. Только в конце-то я понял: она хочет жить по-своему. Замечательно, но как?! Неужели так трудно объяснить подробнее? Мне что, до конца жизни догадываться — и терзаться сомнениями, правильно ли угадал? Нет, с ней действительно не соскучишься. Мне бы кто водочки предложил…
Кстати, удивила она, по-моему, не только меня. Вон Марина на попятный пошла — она, судя по всему, такое тоже впервые услышала. Ах, нам еще и к разговору со Светой готовиться? Ну, это еще ничего, со Светой — попроще. Она хоть молниями швыряться не будет. А сегодня самое страшное — уже позади, выдохлась Марина… или отпора не ожидала. Вон и Татьяна это уже почувствовала: смягчилась, отношения налаживает. Если они еще раз коньяк закажут…! Ладно, пусть пока поболтают, но на обратном пути мы пойдем гулять! А то что же это получается: два свободных дня, отличная погода, а она все время — в четырех стенах, нагрузка — то физическая, то моральная, не ела почти ничего за два дня, а теперь еще и коньячком балуется! А завтра, между прочим, на работу. Нет, хоть вечер спокойный я нам отвоюю. Сейчас прогуляемся домой — отойдет она быстро! — а там уговорю ее поужинать, почитать немного (вот сегодня книжка будет в самый раз!) и — на заслуженный отдых. Ей ведь завтра Франсуа ответ нужно дать… Может, все-таки откажется?
Идти домой пешком Татьяна отказалась. Но я не сдался. Бубнил и бубнил ей на ухо, что пользоваться транспортом в такую погоду — грех смертельный, что она всю неделю будет в маршрутках, в давке трястись — и она все-таки вышла с полдороги. Ох, хорошо-то как! Мы шли, не спеша; я — на шаг сзади, справа, чтобы не потерять из вида ее лицо. Она же по сторонам не смотрела; просто шла, подставив лицо солнцу, засунув руки в карманы, глубоко дыша — опять куда-то вверх воспарила. И вот уже заиграла на лице ее легкая улыбка, плечи расправились, шаг пружинистым сделался… Вот-вот, такое настроение нам сегодня и нужно. В таком настроении она не будет искать, чем себя занять до полуночи, чтобы потом опять проспать на работу. Так, еще погуляем: коротким путем, дворами, не пойдем; обойдем весь микрорайон по периметру, благо, дорожка вдоль проезжей части деревьями обсажена — почти, как в парке.
Когда мы подошли к дому, уже почти стемнело. Татьяна вздрогнула, оглянулась вокруг себя и головой покачала. Ну и чего удивляться? Подумаешь, стемнело: не лето ведь — сейчас часов семь, не больше. Вон и другие люди домой возвращаются: семьи — с дачи, родители с малышами — с детских площадок, скоро на улице одни парочки останутся — самое их время наступает. Весна пришла настоящая, потеплело — вот народ на свежий воздух и потянулся. Вообще, интересно наблюдать, как — по-разному — люди возвращаются домой в разное время года. Зимой от остановки к подъезду — спринтерский забег (если не скользко, конечно). Торопливая такая у людей походка, деловая, словно с одной работы на другую бегут. Хотя женщин, конечно, да, именно вторая работа дома и ждет — у плиты. Весной же, как только солнышко пригреет, к домам своим они уже не бегут — приближаются, не торопясь, сумками или пакетами на ходу помахивают, по сторонам поглядывают, дышат полной грудью, плечи расправив. Сразу видно, не хочется им из душного офиса — да в душную же квартиру. Про лето я вообще не говорю; летом люди не бегут, не идут, даже не ползут — перетекают из шага в шаг, словно шары резиновые, вязкой жидкостью наполненные. И лица у них как-то к плечам стекают, как у бурундуков сонных.
Вот и за нами в подъезд зашли две женщины с маленьким мальчиком. Вот от них-то покоем никак не веет. У мальчика — щеки в грязных разводах, дышит сипло — голос, что ли, от крика сорвал? У мамы с бабушкой на щеках — пятна красные, злые; с двух сторон они мальчика за руки держат. Видно, со скандалом с площадки они его увели — сопротивлялся до последнего. До сих пор все трое еще пыхтят, пар из них еще не вышел. Может, пропустить их? Им сейчас немного нужно, чтобы опять взорваться.