Страница 208 из 223
XLIX
ФОМУШКА ПУСКАЕТ В ХОД СВОЙ МАНЕВР
- Братцы! Не выдайте!.. Дайте доброе дело самому себе устроить! Все деньги, что есть при себе, на водку вам пожертвую, не выдавайте только! Не смейтесь! - шепотом обратился Фомушка-блаженный к окружающим товарищам.
- На што тебе? - осведомились у него некоторые.
- В том все мое спасение; на волю хотца! - объяснил им Фомушка. - Коли сиятельство спрашивать станет, скажите, по-товариству, что точно, мол, Христа ради юродивый.
- А насчет магарыча не надуешь?
- Избейте до смерти, коли покривлю! Избейте - и пальцем не шелохну!.. Человек я верный.
- Ну, ладно, не выдадим, скажем, - согласились некоторые.
- А ты, Касьянушка матушка, - ласкательно обратился он к безногому ежу, - размажь ей по писанию, при эфтом случае, как то-исть нас с тобой за правду божию судии неправедно покарали...
- Смекаю! - шепнул ему старчик, догадливо кивнув головою.
Фомушка самодовольно улыбнулся, хитростно подмигнул окружающим товарищам: глядите, мол, начинаю! - и, выбрав удобный момент, когда перед выходом с дарами замолкла среди всеобщей тишины "Херувимская", грузно бухнулся на колени с глубоко скорбным, тихим стоном и давай отбивать частые земные поклоны, сопровождая их бормотаньем вполголоса различных молитв и такими же вздохами.
Арестанты едва удерживались от фырканий, взирая на эти "занятные" эволюции.
Графиня обратила на него внимание и с удивлением повернула вверх на хоры свою голову.
Фомушка истерически взвизгнул и, бия себя в перси кулачищем, с тихим рыданием простерся ниц, как будто в религиозном экстазе.
Графиня продолжала смотреть. Начальство, заметив это, тотчас же засуетилось и отдало было приказ - немедленно убрать Фомушку из церкви, но благочестивая барыня милостиво остановила это усердное рвение и просила не тревожить столь теплой и глубокой молитвы.
Желание ее, конечно, было исполнено.
Фомушка меж тем до самого конца обедни время от времени продолжал выкидывать подобные коленца, и графиня каждый раз с удивлением обращала на него свои благочестивые взоры...
Бероева же все время стояла, прислонясь к стене, так что снизу ее не было видно. Она вся погрузилась в какую-то унылую думу и, казалось, будто ожидала чего-то.
- Ah, comme il est religieux, ce pauvre priso
______________
* Ах, как он религиозен, этот бедный заключенный, как он плачет, как он страдает! (фр.)
И по окончании обедни она обратилась к начальству:
- За что у вас содержится несчастный, который так тепло молился всю службу?
- По подозрению в краже-с, ваше сиятельство...
- Может ли это быть?.. Я решительно не хочу верить.
- Так аттестован при отсылке к нам. Состоит под следствием вместе с сообщником своим - может быть, ваше сиятельство, изволили приметить - горбун безногий.
- А, как же, как же - приметила!.. Так это, говорите вы, сообщник его... Но может ли это быть? Такая вера, такое умиление! Я желала бы видеть обоих.
- Слушаем-с, ваше сиятельство.
И к графине были приведены оба арестанта.
Фомушка еще в ту самую минуту, как только сделали ему позыв к сердобольной филантропке, умудрился состроить юродственную рожу и предстал перед лицо ее сиятельства с выражением бесконечно глупой улыбки. Касьянчик, напротив того, выдерживал мину многострадательную и всескорбящую.
- Гряди, жено благословленная, гряди, голубице, на чертово пепелище! забормотал блаженный, улыбаясь и крестясь и в то же время издали крестя графиню.
Последняя никак не ожидала такого пассажа и - не то испугалась, не то смутилась.
- Как тебя зовут? - спрашивала она кротким вопросом.
- Добродетель твоя многая, перед господом великая - царствие славы тебе уготовано, - продолжал крестить себя и ее блаженный, нимало не обратив внимания на вопрос графини.
- Что ты такое говоришь, мой милый, не понимаю я, - заметила она, стараясь вслушаться в Фомушкино бормотанье.
- Да воскреснет бог и расточатся врази его! - юродствовал меж тем блаженный со всевозможными ужимками. - Раба Анастасия - новый Юрусалим, узорешительница милосердия!.. Фомушка-дурак за тебя умолитель, царствия отца тебе упроситель... Живи сто годов, матка! Сто годов жирей, не хирей! Господь с тобою, алилуя ты наша, сиятельство ваше!.. сиятельство!..
- Mais il est fou, ce malhereux!* - домекнулась графиня и обратилась с вопросом к Касьянчику: - Что он, - юродивый?
______________
* Но он безумен, этот несчастный! (фр.).
- Юродивенький, матушка, Христа ради юродивенький, - жалостно запищал убогий старчик.
Графиня поглядела на Фомушку удивленным взглядом. Она была чересчур уж благочестива, так что злые языки титуловали ее даже "сиятельной ханжой", и очень любила посещать Москву с ее сорока сороками. Каждое такое посещение не обходилось без усердственных визитов к знаменитому Ивану Яковлевичу Корейше. Московский блаженный всегда отличал от прочих свою сиятельную гостью и, как говорят, постоянно давал ей знамения своего благоволения к ее особе: откусывая кусок просфоры, он влагал его в уста графини. Рассказывают также, будто для вящшего изъявления своего благоволения к графине он еще и не такие курьезы проделывал над нею. Чествуя Ивана Яковлевича, она, конечно, чествовала и других юродивых.
- Как тебя зовут, мой милый? - повторила она прежний вопрос.
- Дурачок, дурачок, матка! Дурачком зовут, Фомушкой. А у тебя утробу-то благостью вспучило, благостью, матка, а я за тебя умолитель, душа милосердная: Фомку-дурака любит господь, Фомушка - божий дурак, только в обиде от силы мирстей...
- По господней заповеди, ваше сиятельство, - начал пояснять многострадательный Касьянчик, - яко же апостоли от эллины нечестивии гонения претерпевали, такожде и он, божий человек, за напраслину ныне крест несет на раменах... А только он неповинен: он - Христа ради юродивый, мухи, инже клопа ползучего николи не обидит, а не токмо что от человека татебно уворовать вещию! Ему коли и подаянье-то сотворят во имя спасителево, так он и то, дурачок, возьмет, да тут же на нищую братию разделит, а сам - ни-ни, то-ись ни полушечки себе не оставит...