Страница 223 из 223
- Привыкши!.. Да ты откелева?
- А здешние... Обыватели, значит, с самой с Конкой - тут и живем.
- Ну, это точно что... А мы - деревенские, так нам оно в диковину.
- По-настоящему, по-божескому, то есть, рассудить теперича, так хорошенькой душе и глядеть-то на это не след бы, да уж так только, прости господи...
- Любопытно, Дарья Савельевна, очинно уж любопытственно!..
- Я доседова с самой Гороховой бежала все... думаешь себе - хоть грошик подать ей: со всяким ведь это может случиться.
- А из себя-то она какая хорошая - и смотреть-то жалость берет.
- Гей, ребята! Пойдем глядеть: палачей повели в кабак водку пить.
- Это уж завсегда палачам по положению, опосля эшафота... Пойдем, робя!
- Да чево там глядеть-то? Абнаковенно - пьют... Нешто, кабы самим хватить по-малости?..
- Эка, "чево"!.. Поглядим! Цаловальник с них и денег николи не берет!
- Зачем не брать?
- А так уж испокон веку ни один не возьмет - это верно! И как только выпьет палач, так он сейчас, вслед за ним, и посудину, и шкальчик об землю хрепнет, разобьет, значит, чтобы никто уж опосли из него и не пил боле. А ино даже так и в кабак не впустит, а возьмет, да вынесет к порогу - тут и пей себе!
- Это точно, потому как палач по начальству присягу такую дает, что от отца-матери отрицается, коли бы и их пороть - он все ж таки должон беспеременно - отказаться не моги! - и, значит, он от бога проклятой есть человек за это.
- Как же проклятой, коли ему от начальства приказано так?
- Приказано! Силой ведь никто в палачи не тянет. Разве уж коли сам человек добровольно пожелает тово, а насильно идти начальство не заставляет.
- Это уж самый что ни на есть анафема, значит: хуже последней собаки почему что даже не каждый убивца-разбойник в палачи пойдет!
- А и достается же этим цаловальникам, коли ежели который попадет в их лапы - на кобылу!
- Еще бы не достаться! потому - злость...
И среди таких разговоров народ расходится в равные стороны.
Но замечательно нравственное отношение этого народа к палачу и преступнику: последний для него только "несчастный", за которого он молится и подает ему свои скудные гроши, тогда как о первом у него свои поверья имеются, и, кроме презрительной ненависти, он ничего к палачу не чувствует. Факт знаменательный и полный глубоко гуманного смысла: в этих поверьях, в этом битье стакана и посудины, в этом презрении к исполнителю кары, быть может, самым ярким образом выразилось отвращение народа нашего и к самой казни.
Потому что много страданий, много боли и крови лежит на его прошлом... Уж и без того преступник тяжким лишением прав и предстоящею каторгою несет искупительную кару закона. "С одного вола двух шкур не дерут" - говорит народный разум.