Страница 24 из 40
Фактически, из-за роста бюрократии новая власть оказалась на грани паралича управления, и это конечно беспокоило лидеров большевиков. Уже с Ленина берёт начало традиция борьбы за сокращение госаппарата, которая в дальнейшем то выливалась в шумные кампании, в лозунги, в кинокомедии, в сатиру, в «социалистические обязательства» покончить с бюрократизмом – то затихала, чтобы вновь оживиться по какому-нибудь поводу, и так до самого крушения СССР. Заметных успехов эта борьба никогда не имела, так как вместо упраздняемых или сокращаемых структур и организаций сразу же возникали другие, туда перетекал сокращаемый персонал, и снова начинал придумывать пустую бумажную работу, присваивать себе контролирующие функции и разрастаться. Обособившись от общества, госаппарат стал развиваться по законам системы и жить своей собственной жизнью.
С первых лет берет начало и тенденция к полной регламентации всех производственных процессов. Это обернулось тем, что сверх всякой меры расплодилось столько органов в сфере технического и прочего надзора, столько наштампованных ими инструкций, норм и правил, что никакая экономическая деятельность стала невозможна без подкупа чиновников, так как они могли в любой момент остановить любое производство под предлогом нарушения какого-либо правила.
Обратно пропорционально падению производства и производительности труда произошел такой колоссальный рост бюрократии, что действительно, едва не была реализована ленинская мечта о поголовном участии трудящихся в управлении, едва не наступило состояние «когда все бюрократы, и поэтому никто не бюрократ». Ленин не предвидел, что эта его мечта на практике обернется таким гротеском, так что даже их официальный «пролетарский» поэт Маяковский не обошел эту тему. Его стихотворение «Прозаседавшиеся» стоит привести полностью.
Чуть ночь превратится в рассвет,
вижу каждый день я:
кто в глав,
кто в ком,
кто в полит,
кто в просвет,
расходится народ в учрежденья.
Обдают дождем дела бумажные,
чуть войдешь в здание:
отобрав с полсотни –
самые важные! –
служащие расходятся на заседания.
Заявишься:
«Не могут ли аудиенцию дать?
Хожу со времени óна». –
«Товарищ Иван Ваныч ушли заседать –
объединение Тео и Гукона».
Исколесишь сто лестниц.
Свет не мил.
Опять:
«Через час велели придти вам.
Заседают:
покупка склянки чернил
Губкооперативом».
Через час:
ни секретаря,
ни секретарши нет –
гóло!
Все до 22-х лет
на заседании комсомола.
Снова взбираюсь, глядя нá ночь,
на верхний этаж семиэтажного дома.
«Пришел товарищ Иван Ваныч?» –
«На заседании
А-бе-ве-ге-де-е-же-зе-кома».
Взъяренный,
на заседание
врываюсь лавиной,
дикие проклятья дорóгой изрыгая.
И вижу:
сидят людей половины.
О дьявольщина!
Где же половина другая?
«Зарезали!
Убили!»
Мечусь, оря´.
От страшной картины свихнулся разум.
И слышу
спокойнейший голосок секретаря:
«Они на двух заседаниях сразу.
В день
заседаний на двадцать
надо поспеть нам.
Поневоле приходится раздвояться.
До пояса здесь,
а остальное
там».
С волнения не уснешь.
Утро раннее.
Мечтой встречаю рассвет ранний:
«О, хотя бы
еще
одно заседание
относительно искоренения всех заседаний!»
[1922]
Эта сатира была настолько актуальной, что сам Ленин дал ей высокую оценку, выступая в заседании коммунистической фракции Всероссийского Съезда металлистов 6 марта 1922 года.
«Вчера я случайно прочитал в «Известиях» стихотворение Маяковского на политическую тему. Я не принадлежу к поклонникам его поэтического таланта, хотя вполне признаю свою некомпетентность в этой области. Но давно я не испытывал такого удовольствия, с точки зрения политической и административной. В своем стихотворении он вдрызг высмеивает заседания и издевается над коммунистами, что они все заседают и перезаседают. Не знаю, как насчет поэзии, а насчет политики ручаюсь, что это совершенно правильно»[33]
Очень интересно описал становление советской плановой административно – командной системы бывший служащий Главного лесного комитета И. Рапопорт. Его очерк, охватывающий 1919 – 1920 годы, наглядно показывает изначальную порочность самих основ экономической системы, созданной по ленинским идеям. Из его описания мы видим, как со становлением этой системы зарождалась и теневая экономика, сыгравшая в свой час свою роль в крушении СССР.
Так, И. Рапопорт сообщает, что в ведении этого Главка состоит около 2 000 предприятий, но точное их число, а также число рабочих неизвестно – по одним отчетам 44 000, по другим – 120 000 человек. Ещё менее известно, что и как выпускают эти предприятия: подавляющая масса заводов не дает ни производственных отчетов, ни отчетов в израсходовании лесных материалов и миллиардов рублей, отпускаемых Главком по сметам.
Чтобы наладить отчетность, разрабатываются подробнейшие формы отчетов, но во главе завода в лучшем случае стоит полуграмотный приказчик, который их заполнить не в состоянии. Поэтому сотрудники Главка составляют отчеты приблизительно, по интуиции, «буквально высасывают из пальца», а эти отчеты потом обсуждаются в Совнаркоме и ложатся в основу всевозможных «производственных программ» на будущее время. Неудивительно, что и сам Президиум Высовнархоза, эти программы утверждающий, усвоил себе критическое отношение к ним и механически сокращает в несколько раз предполагаемые программы и сметные суммы Главков. Впрочем, последние перехитрили Президиум и предусмотрительно умножают сметные суммы на соответствующий множитель. (Из этого свидетельства автора мы видим, как зарождалась советская статистика, главной хронической болезнью которой стало приукрашать действительность и выдавать желаемое за действительное).
Управление промышленностью из центра сводится к составлению и пересоставлению всевозможных организационных, производственных и строительных планов, к громадной переписке по выплывающим отдельным вопросам и к разрешению дрязг и конфликтов местных органов. При этом советские «места» работают гораздо хуже центра. Бухгалтерские книги на заводах запущены на несколько лет, куда деваются получаемые из центра десятки миллионов – никто не может сказать.
Дело не в бездарности и ленивости служащих, а в том, что им ставится невыполнимая задача, да ещё при невозможных условиях жизни и под руководством кучки коммунистов и авантюристов – диктаторствующих и фантазерствующих – и это неизбежно приводит к работе по описанной системе.
Так называемая «рабочая дисциплина» и производительность труда упали до минимума. Работа ведется или по инерции – там, где сохранились остатки прежней организации в виде нахождения бывшего владельца, или его доверенного в составе заводоуправления. Несмотря на декретированное прикрепление к месту работы, когда голод становится совсем невмоготу, рабочие целыми партиями бросают завод и уезжают в далекие губернии за хлебом.
Условия жизни абсолютного большинства служащих ужасны. Жалованье смехотворно, паек абсолютно недостаточен, тем более что он выдается полностью только «ответственным». Формально условия жизни ответственных служащих немногим лучше остальных, но это не относится к коммунистам, которые черпают полной рукой из остатков государственного и частного достояния. Громадное большинство занимается злоупотреблениями по службе. Тон и здесь задают коммунисты.
Составляется годовая смета завода или целого Гублескома, и им отпускается по смете громадная сумма денег, отчет в израсходовании которой дается когда угодно и как угодно. Да и отчет дать нетрудно. (Далее И. Рапопорт приводит примеры схем незаконного обогащения, которые в последующие времена получили название «приписки», и стали неотъемлемой частью советской экономики).
33
ПСС, т.45, с.13