Страница 15 из 20
Нет, в упырей и берегинь Мокишна верила безоговорочно, ревностно соблюдая все обряды защиты от злых духов и ублажения добрых. Не верила она в то, что можно вот так запросто встречаться и разговаривать с ними. Духи, даже и добрые, избегают являться людям, предпочитая вершить свои дела за их спиной или в темноте. Хотя, конечно, изредка случается… Как тогда, когда малыш еще в колыбели лежал. Вроде бы надежно был защищен дом от всех напастей, она даже помимо всех оберегов положила в колыбель клещи, хотя Влк и убеждал ее, что это не действует и вообще чуждое суеверие, но сердце было не на месте, какое-то неясное беспокойство не давало ей заснуть и заставляло по несколько раз за ночь вставать и подходить к сыновьям. И вот на пятую или шестую ночь она его увидела – какой-то мелкий прошмыгнул в комнату. В полутьме она его и не разглядела толком, разве что заметила какой-то сверток в руках. А уж когда этот сверток разразился противным криком, ей все стало ясно.
– Эти подземные карлики все время норовят украсть нашего младенца и подменить его своим детенышем, – Мокишна и не заметила, как ее воспоминания перетекли в рассказ, – иногда им это удается, хотя непонятно, на что они надеются. Мать всегда подмену разглядит, да тут и мужчина не ошибется, такие эти детеныши уродливые. И средство верное на такой случай имеется. Намажешь подкладышу пятки жиром, тут его жар нестерпимый и охватит, зайдется он в громком крике. А карлики хоть и живут среди камней, но сердце у них не каменное, услышат плач своего детеныша и прибегут, и покражу вернут. Но лучше до этого не допускать. Я как пришлеца-то увидала, так сразу схватила полено и ну его охаживать! Долго его по избе гоняла, пока он в темноте не растворился. А больше уж он не показывался, и беспокойство меня не мучило, и спала я сладко.
Волчонок слушал, раскрыв рот, потом рассмеялся довольно:
– Теперь понятно, почему он глаза в сторону уводил! Стыдно, видно, вспоминать! И кольцо, наверно, он мне для тебя дал, чтобы ты не держала на него зла.
– Какое кольцо? – насторожилась Мокишна.
Видения да рассказы о видениях – это одно, а кольцо совсем другое, его пощупать можно. А сыночек уже протягивал ей перстень. Женщина ни на мгновение не залюбовалась красивой вещью, не заахала, не замерла в восхищении. Вот кабы это были бусы, или запястье, или гребень, тогда можно было бы и повертеть из стороны в сторону, и рассмотреть, и примерить, и с подругами обсудить, и приговор вынести. А непривычную вещь как оценить, если сравнить не с чем? Даже ни малейшего желания не возникало штуку эту на себя нацепить, с ней ни белье постирать, ни в земле покопаться, ни полы помыть, все мешать будет. Совершенно бесполезная вещь. Такие красивыми не бывают, это любая в их деревне скажет. Они бывают опасными.
– Беги-ка ты, сынок, к волхву, – сказала Мокишна, отдергивая руку, чтобы случайно не прикоснуться к чужой неведомой вещи, – пусть он эту штуковину проверит.
Влк долго над перстнем не гадал, от него шла такая теплая волна, что любой бы догадался – чистая вещь, хорошая. Рассказ Волчонка волхв выслушал очень внимательно, не подвергая сомнению ни одного слова, поэтому заметил самое важное, то, что перстень изначально принадлежал мальчику. Сразу вспомнился другой перстень. Влк достал небольшую берестяную коробочку, снял защиту, извлек изумрудный перстень, положил его рядом с радужным. Влк был пытливым волхвом и, несмотря на преклонение перед обычаем и традицией, склонным к рискованным экспериментам. Вот так сталкивать Добро и Зло – что может быть рискованней? Но вполне возможного катаклизма не последовало.
Силы, исходящие от двух перстней, сошлись как два борца, переплелись, взяли друг друга в захват и – остановились. Возможно, между ними происходила жестокая борьба, требовавшая напряжения всех сил, но внешне этот никак не проявлялось. Более того, волны, исходившие во внешний мир, становились все слабее. Нет, ни одна из сил не брала верх и они не истощали друг друга в борьбе, они лишь все сильнее переплетались и покрывались какой-то непроницаемой коркой, постепенно остывавшей и приобретавшей неопасный, даже какой-то невинный и безмятежный вид, как… «Как у маленького мальчика, – подумал Влк, – в котором дремлют заложенные в нем инстинкты и силы, и неизвестно, какие это инстинкты и силы, и когда и как они проявятся и вырвутся наружу».
Влк очнулся, маленький мальчик дергал его за рукав.
– Дядя Влк, а кто такой царь?
– Царь – это самый главный, – ответил Влк, не совсем еще оторвавшийся от своих наблюдений и раздумий.
– Старейшина? – спросил Волчонок.
– Нет, бери выше.
– Вождь?! – выдохнул Волчонок.
Влк уловил в вопросе мальчика какой-то непонятный трепет. Поэтому, ответив:
– Царь – это вождь вождей, – он поспешил уточнить: – С чего это ты вдруг царями заинтересовался и вообще, откуда ты это слово узнал?»
– Мне сказали, что я буду царем, – сказал Волчонок, не вдаваясь в подробности.
Влк не стал выяснить, кто сказал. «Звезды говорят, что ты будешь старейшиной, – подумал он, – но это вряд ли хороший знак, потому что ты будешь не просто самым молодым старейшиной в нашем роду, ты будешь при этом очень молодым человеком. А еще ты будешь вождем, это уже лучше, вожди могут быть молодыми людьми. Что же до царя…»
– Цари бывают только в сказках, – сказал Влк, – да еще в преданиях, которые… Ну да ладно! В общем, так: царей у нас нет!
– А я буду! Мне так сказали! Я верю братьям! – воскликнул мальчик и, смеясь, выбежал из избушки волхва.
– Я буду царем волков! – повторял он на все лады, несясь вприпрыжку по деревенской улице.
А Влк погрузился в раздумья. «Вырос мальчик… Можно было бы еще годик подождать, пусть побегает, вот только бегает не там, где следовало бы. И общается незнамо с кем, точнее говоря, очень даже известно с кем, ничего в этом нет хорошего! И от людей совсем оторвался, надо ввести его в круг сверстников, ему с ними, ему над ними… – Влк не смог подобрать слова и махнул рукой на точность формулировки, как никак сам с собой разговаривает, а уж себя-то он как-нибудь поймет. – Да, пора за обучение приниматься. Год не дотягивает – это ничего, Волчонок – мальчик сильный. Придется и Братца вместе с ним взять, неправильно и несправедливо их разъединять. Братцу, конечно, поначалу тяжело придется, но опять же не страшно, объясню Волчонку, что он должен брату во всем помогать и от старших мальчишек защищать, это Волчонку даже и на пользу пойдет».
Сказано – сделано. На следующий день волхв собрал всех деревенских мальчиков семи-восьми лет и ввел в их круг Волчонка.
– Отныне вы вместе, все наравне, – сказал Влк, – обнюхайтесь, поиграйте вместе, через луну вам не игр будет, начинаем учиться.
Коротким внушением дело не ограничилось, волхву пришлось затратить немало усилий, чтобы разрушить стену, окружавшую Волчонка. Когда ореол святости пропал, произошло то, что должно было произойти, мальчишки набросились на Волчонка. А пусть покажет, на что он способен! А пусть докажет! Волчонок и показал, и доказал, откуда что и взялось?!
К моменту начала занятий все мальчики безоговорочно признали его вожаком. Вновь Волчонок стоял чуть наособицу, но эта отстраненность была совсем иной, чем раньше. Он получил это место не по праву рождения, а завоевал его в честной борьбе, он не был окружен стеной – он стоял впереди, и пусть он стоял один, но отныне его связывали с товарищами незримые нити, которым предстояло только укрепляться с годами. Иногда эти нити оборачивались бечевой, вцепившись в которую, Волчонок, как бурлак, тянул за собой ладью их рода, иногда понукающими и направляющими вожжами, но главное было в том, что они крепко связывали его с товарищами, с братьями, с родом, со всем миром людей.
В обыденной жизни Влк питал пристрастие к числу три, считая, что именно оно определяет жизнь человека. Рождение – жизнь – смерть, бог – вождь – род, ум – честь – совесть, мужество – доблесть – геройство, вера – надежда – любовь – набор триад у волхва был неистощим. Более высокие числа и относились к более высокому, к богам. Три тройки давали священную девятку. Прибавление к ней еще одной тройки давало божественную дюжину. Другие волхвы, более умудренные, почитали число сто восемь, яростно споря, если ли это дюжина девяток или девять дюжин, и придавая этому числу, в зависимости от интерпретации, совершенно разное значение.