Страница 46 из 58
Среди деревьев мелькнули серо-зелёные ткани палаток. Несмотря на огромное количество людей, находящихся тут, было слишком тихо. Палатки расставлялись аккуратными рядами, походившими на улицы чистого города. Хоть многие Фениксы лечили свои раны и не высовывались из укрытий, Эрик всё равно ощущал сотню взглядов, испепеляющих его. Он слышал тихие перешёптывания, но понять, упрекающими ли они были или равнодушными, не представлялось возможности. Аластор посильнее прижался к ноге брата.
Эрик слышал плач. Фениксы оплакивали мёртвых. Этот лагерь — что-то вроде госпиталя, где бурлила своя жизнь. Невольно юноша вспомнил, как Аластор жил в госпитале Академии и старался понять азы целительства. Как давно это, казалось, случилось. В воздухе витали запахи трав, огня и, конечно же, крови.
— Э… Эрик…
Слабый голос окликнул его откуда-то со стороны. Сначала Эрик растерялся, не знал, откуда он исходит. Аластор тоже пискнул от страха. Жрец показал рукой в сторону, где толпилось больше всего Фениксов. Они окружали кого-то и не сдерживали слёз отчаяния. Когда юноша приблизился к ним, все тут же расступились. Никто не смел оторвать от гостя тревожных взглядов.
Эрик онемел. Он не знал, что хотел увидеть — здоровую мать, у которой всего лишь несколько царапин? Юноша знал, что она на грани смерти, но до момента никак не мог вообразить, что Анджела действительно готова покинуть мир. И вот, непобедимая Матерь Кали, гроза Эклипсов, обессиленная, лежала на земле. В животе зияла кровоточащая сквозная рана, выглядевшая настолько болезненно, что сам Эрик с трудом заставил себя не убежать. Она мучилась от страшной агонии, которую юноша чуть ли не сам ощущал на себе. Фениксов можно убить только одним оружием — клеймором. Один из Эклипсов в бою прорезал её насквозь, из-за чего рана не затягивалась. Из глаз Анджелы лились слёзы нестерпимой боли.
Эрик с огромным усилием заставил себя подойти. Он хотел закрыть глаза Аластору, только какая-то часть души не позволяла. Мальчик с немым ужасом смотрел на тело умирающей матери, и из его горла вырвался вопль. Он дрожал. Дрожал, подобно слабому осеннему листику на безжалостном ветру.
Матерь Кали повернула голову, — чувствовалось, как больно давалось ей каждое простое движение, — и постаралась улыбнуться. Выглядела её улыбка так до боли омерзительно на фоне её ужасного состояния, что Эрик отшатнулся.
— Т-ты… в… вер… нулся… — прохрипела она, выплёвывая лужу крови. — Мои сыновья…
Она потянула дрожащую, бледную руку. Эрик упал на колени около матери, осторожно прикладывая её ладонь к своей щеке. Холодная.
Аластор всхлипнул. Он тоже опустился около Анджелы, жалобно поскуливая.
— Мамочка… мамочка…
Он говорил таким же жалобным тоном, как четыре года назад в темнице Академии. Тогда он был годовалым малышом… Эрик на секунду перенёсся в то время. Малыш в его руках почти не плакал, старался не дышать, будто понимал, что иначе убьют и его тоже. Он ничем не отличался от Аластора, склонившегося над изуродованным телом мамы.
А затем мальчик метнул взгляд в сторону Эрика. Юноша едва не закричал — в серых глазах мальчика мелькнуло столько ненависти, сколько не мог нести в себе ни один взрослый человек. Он с лютой злобой смотрел на Эрика, отказываясь видеть в нём знакомого человека. Под гнетущим взглядом юноша словно уменьшился в размерах, словно стал пылинкой… «Если Аластор станет воплощением зла», — сказал однажды Жрец.
Видение пропало. Аластор смотрел на него с немой мольбой. Он хотел попросить брата сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь Анджеле. Из головы, всё же, не хотел выходить образ того Аластора, что испепелял его жгучим взглядом.
— Прости меня, — Эрик ненавидел, что в такой момент он мог сказать лишь это. — Я ужасный сын. Ужасный брат. Я предал тебя, когда ты нуждалась во мне больше всего. Мне нет оправдания.
Анджела не смотрела на него. Не смотрела на Аластора. Она смотрела наверх, в пустоту, расфокусирующимся взглядом. Что она видела? Перед глазами пролетела вся её жизнь, или она вспоминала яркие моменты жизни? Эрик не знал.
— Максим… — прошептала она очень тихо. Никто, кроме Эрика и Аластора, не услышал её. — П-подожди… дай… дай мне силы закончить…
«Максим?» — мысленно спросил Эрик. Наверное, это её брат. Он ничего не знал о своём дяде, только то, что он умер слишком молодым в возрасте шестнадцати лет. Она видит его. Она говорит с ним.
Весь мир сузился до слабого тела матери. Словно вокруг не стояли люди и не смотрели на трагедию, словно рядом не шла война и не умирали остальные люди. Каждое движение Анджелы сопровождалось её стонами и слезами. И всё же она, спустя целую вечность, повернула голову к Эрику.
— Ис… исполни… моё желание… — взмолилась она.
— Всё, что угодно, — с готовностью отозвался Эрик.
Она сняла со своего пальца золотой перстень с изображением огненного феникса. От красоты украшения перехватывало дух. Сколько Эрик себя помнил, Анджела всегда носила с собой перстень и не расставалась с ним. Такие украшения носили главы семейств Фениксов. Тот, у кого на пальце красовался данный отличительный знак, имел полное право называться Отцом или Матерью семейства.
— Я хочу… что… чтобы ты убил меня, — прохрипела женщина. Эрик вздрогнул. — Я не хочу… не хочу умирать в одиночестве. Ты ста… станешь следующим Отцом. Ты — следующий Отец Кали.
В ладони Эрика упал перстень. Такой же холодный, покрытый кое-где следами крови. Но всё же за девятьсот лет существования рода Кали, перстень выглядел невероятно изящным.
Анджела посмотрела прямо в глаза Эрика, затем глубже, проникла прямо в его душу. Из-за этого юноша почувствовал дрожь по всему телу. Голубые глаза матери покрылись туманной плёнкой.
— Эрик, — Анджела старалась говорить твёрдо. Старалась не показывать слабость. Так похоже на неё. — Как бы ты ни хотел стать сильным, чтобы защитить свою семью, магия Эклипса не откроется в тебе, пока ты не перестанешь её боятся. Твоя семья простит тебе тот день. От тебя только требуется открыть свои чувства другим. Перестань наконец быть хладнокровным главарём. Прими силу Эклипса. Это не проклятье. Это благословение.
Внутри всё сжалось в тугой узел. Что Анджела говорила? Он никогда не боялся своей магии, никогда не стремился быть хладнокровным. Почему его мать вдруг сказала это? Неужели боль настолько затуманила её разум, что она начала нести чушь? Из-за горького осознания сердце изливалось кровью.
Анджела вновь болезненно улыбнулась. Она перевела взор на Аластора, уткнувшегося в её плечо. Мальчик громко зарыдал, вжимаясь хрупким тельцем в такое же хрупкое тело матери. Она положила руку на его голову.
Даже несмотря на бессилие, Анджела говорила властно. На миг показалось, что она превратилась в мудрую императрицу, достойную править и Фениксами, и Сосудами.
— Ты всегда будешь знать, кто ты такой! Ты — Аластор Кали! Ты — надежда всего нашего рода и последний наследник. Береги Эрика и всегда знай: что бы тебе ни говорили и ни внушали — ты намного сильнее их. В тебе течёт кровь твоих могущественных предков, Аластор!
«Последний наследник?» Эрик ничего не понимал. Что имела в виду Анджела? Имели ли её слова хоть какой-то смысл? Аластор — обычный мальчик, который не имел к роду Кали никакого отношения.
— Максим ждёт ме… меня, — прошептала Анджела. — Сделай это, Отец Кали.
Эрик не заметил, как уже взял в руки клеймор. Один удар — и страдания Анджелы прекратятся навсегда. Одновременно юноша размышлял о Демьяне. Он умер грязной смертью, и никто не удостоил его похорон. Он вспомнил и смерть Мартина. Подумал и о своём отце. О девочке, которую он лично убил на втором курсе. А потом Эрик понял, что сам плачет. Холод слёз резал кожу, словно сталь.
Дрожащие руки подняли клеймор над телом матери. Она закрыла глаза.
— Матерь Кали убита, — Эрик впустил в себя частичку Эклипса, чтобы погасить вспыхнувшие эмоции. Он не хотел, чтобы Анджела услышала слабость в нём. — Отец Кали возвышается рядом с Влуцеком. Да здравствует Отец Кали!