Расписной

* * *

- Никогда не был сладкоежкой, а здесь полюбил сладкое. - Дядя Иоганн полил сгущенкой горбушку и быстро, пока не стало капать, отправил все в рот.

- Ты ешь, не стесняйся, - он протянул Вольфу ложку. - Парадокс в том, что на воле сгущенного молока в магазинах не найдешь. А у нас в ларьке пожалуйста, потому что входит в норму положенности. Значит, осужденные имеют некоторые преимущества перед свободными гражданами.

После покушения они стали ближе друг другу. Окружающая дядю Иоганна невидимая холодная завеса растаяла. Как будто вернулось старое время и "дядя Иван" сидел в старой коммуналке и беседовал о жизни с маленьким Вольдемаром.

- А в немецкой автономии будет сгущенка? - с полным ртом спросил Вольф.

- Не знаю. Дело не в сгущенке, а в свободе. Однако материальная сторона тоже важна. Нам обещали помощь, но Все этим и ограничилось.

- Да, обещания на хлеб не намажешь, - Вольф запил сладость горячим чаем. Короче, тебя кинули через конифас!

Фогель поморщился:

- Отвыкай от блатных выражений, Вольдемар. Раз судьба свела нас здесь, я хочу изменить твою жизнь. В дальнейшем ты должен помогать мне в политической борьбе.

- Если за нее не платят, я не согласен.

- Платят. На наше дело выделяются очень большие деньги. Просто среди тех, кто нам помогает, тоже оказались нечестные люди. Точнее, один человек. Паршивая овца.

Вольф отставил пустую банку и долго вытирал липкие руки. Кровь прилила к голове, сердце усиленно колотилось. Дядя Иоганн сам завел разговор, ради которого он вытерпел столько мучений. Собственно, разговора никакого еще и нет - в руки попал скользкий и короткий обрывок веревки, т за который, если повезет, можно вытащить главное...

- У нас если закрысятил - разговор короткий. И опустить могут, и на нож поставить, и спину сломать.

Дядя Иоганн тяжело вздохнул и, заглянув внутрь, аккуратно закрыл почти опустошенную банку.

- Я не сторонник таких методов. Хотя думаю, они достаточно эффективны. Но в данном случае паршивая овца давно проживает за границей.

- Значит, украл бабки и сбежал? Ну ловкач! И сколько он прихватил?

- Точно не знаю. Думаю, около полумиллиона.

- Рублей?

- Долларов.

- Ни фига себе! А вы умылись и сидите как ни в чем не бывало? Даже не пробуете их вернуть? Ну, вы даете! - Вольф презрительно засмеялся. - Если какой-то гад забрал у тебя и проглотил такой куш, надо вырвать его вместе с желудком. Иначе никто уважать не будет. Больше того - каждый захочет и для себя что-то отнять. Это как у пидоров - один раз его через шконку перегнули, а потом всю жизнь дерут, и никуда не денешься!

-Да, да... Я думал об этом. -Дядя Иоганн печально кивнул. - В начальном этапе политического движения у руководителей должна быть сила. Грубая физическая сила. Но кажу тебе честно, во мне такой силы нет. Я лично не могу никого ударить ножом или, как ты выражаешься, "опустить". И Генрих никогда не сможет. И другие наши. Поэтому придется консолидироваться с людьми твоего круга. Теми, которые... Которые не носят белых перчаток.

Вольф вытянул руки и сжал могучие кулаки:

- На меня они и не налезут. Наверняка у белых перчаток маленькие размеры...

- Очень точно замечено.

Дядя Иоганн улыбнулся и, прикрыв глаза, повторил:

- Белые перчатки бывают только маленьких размеров... Белые перчатки годятся только для худых кулачков...

Он будто пробовал слова на вкус.

- Белые перчатки не подходят сильным людям... Да, очень точно. И с глубоким философским смыслом. А тебе приходилось убивать людей?

- Что?! - вскинулся Вольф.

- Ты правильно расслышал.

Маленькие глазки дяди Иоганна бурили толстую кожу Волка, как будто пытались заглянуть в самую душу. Ответом стал тяжелый, ничего хорошего не сулящий взгляд.

- У нас не принято задавать такие вопросы.

- Да-да... Я понимаю. Но драться тебе приходилось много раз, что-то требовать от других и заставлять их делать то, что ты хочешь. Ведь так?

- Так. Но никому другому я бы и этого не сказал. Откровенничать ни с кем нельзя, особенно в таких местах. Здесь у стен, у шконок, у табуреток есть уши. А мне хватает того срока, который уже висит на шее.

- Ты прав. Я спросил потому, что именно ты мог бы стать моим помощником, моей правой рукой. Именно для таких дел.

Вольф хмыкнул:

- Интересно. Вас называют политиками, нас - уголовниками. А как будут звать, если мы станем заодно?

- Неважно. Важен результат. А тебя наверняка будут бояться и остерегутся обманывать наше движение.

- Это точно. К тому же у меня есть опыт возврата украденного.

- Да? - в маленьких глазках вспыхнул интерес. - А... Конечно, чисто теоретически... Ты бы мог взяться за то дело, о котором я рассказал? Ну, вообще, это возможно?

Вольф встал:

- Не уважаю пустой базар. А вообще в жизни все возможно. Обычно я выполняю такую работу за двадцать процентов с возвращенной суммы...

- Но речь идет об идейной борьбе...

- ...И исключений из этого правила делать не собираюсь. Я ведь не политик. А за сгущенку спасибо. Она напомнила мне вкус детства.

Последнюю фразу Вольф произнес совсем другим тоном. Потом наклонился к уху дяди Иоганна и прошептал:

- К тому же я собираюсь уйти в побег. Так что вряд ли мы можем строить планы на отдаленное будущее.

На улице падал первый снежок - легкий и пушистый. Вольф задрал голову к нему и завороженно замер. К нему подбежал Шнитман.

- Это правда, что тебя хотели убить? Какой ужас! Наверное, это из-за меня...

- Не исключено, - ответил Расписной. - А как ты узнал?

- Да все говорят...

- Ладно, замяли. Ты лучше вот что, наш разговор про деньги помнишь?

Яков Семенович кивнул:

- Конечно, разве я неблагодарный человек? Разве я забуду, чем тебе обязан?

- Тогда слушай...

* * *

Через день ремонтная бригада стала перекладывать канализационные трубы. Волосюк был в ней газорезчиком и по вечерам в курилке рассказывал приглушенным шепотом:

- Широченный коридор, прямо за забор выходит, в озеро. Там, правда, решетка поперек стоит. Это после того, как десять лет назад трое ушли, до сих пор ищут...

Разговоры такого рода в любой зоне вызывают живейший интерес, даже у тех, кто и не помышляет о побеге.