Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 17



Данил Корецкий

Расписной

(первые 6 глав см. книгу "Адрес командировки - тюрьма")

Глава 7 ОПЕРАЦИЯ "СТАРЫЙ ДРУГ"

НТК-18 находилась в густом лесу, но голубой, насыщенный озоном и хвоей воздух по какой-то мистической закономерности не пересекал границы охраняемого периметра, и на территории воняло ржавым железом, кухонными отходами, собачьей шерстью и зэками. Здесь содержались осужденные за государственные преступления диссиденты, антисоветчики, религиозники, а также доживающие свой век отрыжки войны: каратели, полицаи, пособники фашистов, разоблаченные уже в наши дни и потому избежавшие виселицы.

Несмотря на то что административно-надзорный состав носил форму МВД, она служила только прикрытием: колония находилась в ведении Комитета государственной безопасности СССР, и все работающие здесь являлись его штатными сотрудниками. Прикрытие было сродни секрету Полишинеля: и сами осужденные, и их друзья на воле, и иностранные журналисты, и западные радиоголоса знали истинное положение дел.

Вольфа привезли спецавтозаком и сразу положили в лазарет: многочисленные ссадины, ушибы, гематомы на лице и по всему телу давали к этому все основания. Он один лежал в чистой палате - много света и воздуха, вежливый персонал, нормальное питание, - по сравнению со следственными изоляторами это был настоящий санаторий.

"Буржуйская хата, даже вшей нет!" - прокомментировал обстановку кот.

"Ну их всех в очко, - зло клацнул клювом орел. - Вши мне не в лом. Лучше вши, чем под такую раздачу попасть..."

"Отдуплили по полной, чуть второй глаз не вышибли", - процедил пират.

"Паскуды, по рогам ни за что навешали. Хорошо, гитару не сломали", поддержал товарищей черт.

"Это все наш непутевый, - квакающим голосом произнесла русалка. - Куда его хер занес? Так и насмерть затопчут!"

"Потому что на рожон прет, - рыкнул тигр. - Нарвется на перья, ему шкуру попортят и от нас клочья полетят".

После побоев татуированный мир наполнился звуками. Все обитатели обрели голос: шипела обвивающая кинжал змея, ржал конь под рыцарем, звонко пел колокол, туго гудел такелаж парусника, звенели цепи, ржаво скрипела колючая проволока, тяжело звякали рыцарские доспехи.

"Надо помогать хозяину, подсказывать, - сварливым голосом сказал кот. Его шкура - это и наши шкуры!"

"Заткнись, котяра, с гнилыми советами! Я ни к кому в шестерки не нанимался!" - огрызнулся черт и принялся извлекать из гитары дребезжащие звуки, мало похожие на музыку.

"Тебе лишь бы водку жрать!" - обиделся кот.

В перебранку ввязался пират, потом русалка и женщина с креста. Противные голоса, мат, взаимные упреки и оскорбления наполнили комнату.

- Заткнитесь все! - рявкнул Вольф. - А то возьму бритву и срежу к чертовой матери!

Наступила тишина. Вольф не мог понять: замолчали картинки или успокоился его собственный мозг.

От руководства колонии Вольф не шифровался и на пятый день замнач по режиму и оперработе майор Климов вызвал его под предлогом обычной для вновь прибывших контрольно-установочной беседы.

Низенький, коренастый, с начинающими редеть рыжими волосами, майор принял его радушно: обнял, угостил чаем с бутербродами и ввел в курс дела.

- Этот Фогель - крепкий орешек! Идейный враг с явно выраженными национал-сепаратистскими идеями. Он здесь у них вроде как старший, хотя этого не афиширует. Старается держаться середнячком, маскируется. Конспиратор!

Климов с аппетитом ел бутерброды и прихлебывал горячий чай. На лбу у него выступили капельки пота, лицо порозовело.



- Тебя здесь ждут, как героя. Шнитман рассказал про твои подвиги, да и я запустил через своих людей кое-что... Будешь в авторитете! Хотя особо не расслабляйся - они умней, хитрей и изощренней обычных уголовников. У каждого третьего высшее образование, выписывают все журналы - литературные, философские, политические... Персоналу с ними очень трудно: знаешь, какие вопросы задают? Хрен ответишь!

- Я в угадайку играть не собираюсь. Сколько убийств за год?

Климов отвел глаза.

- Убийств не было... Несчастные случаи, самоубийства - да. Одного током шибануло, один из окна выпал, один повесился... Недавно баптисту руку циркуляркой отхватило... А что за этим стоит - кто знает!

Вольф вздохнул:

- Ясно... Что ж, давайте оговорим способы связи и кое-какие практические вопросы. Да пора идти работать.

Майор вытер вспотевший лоб небезупречным платком.

- Не спеши. Полежи в лазарете, отдохни, откормись...

- Не получится. Время подпирает... И потом - что мне вылеживать? Надо дело сделать и возвращаться.

- Ну смотри, - Климов кивнул. - Тебе видней.

* * *

- Здравствуй, Вольдемар! - дядя Иоганн мало изменился. Морщинистое лицо умной обезьянки, желчная улыбка, пронзительный взгляд застывших в напряженном прищуре

глаз.

Он обнял старого знакомого, трижды прижался выбритой щекой, отстранившись, внимательно посмотрел - будто рентгеном просветил.

- Да, разделали тебя основательно. Впрочем, я и без этого тебя бы не узнал. Ни за что не узнал! Когда мы виделись, ты был мальчишкой - лет тринадцать-четырнадцать! Как отец?

- Давно не встречались.

- А мама? Она готовила замечательный форшмак, а какой айсбайн! Настоящая немецкая кухня...

- С мамой тоже давно не встречался.

- Да-да, понятно... Я всегда говорил Генриху, что остаться в стороне от политической борьбы своего народа не удается никому. Он мне не верил, а ведь так и получилось. Пусть не с ним самим, а с его сыном. Ты оказался со мной в одной упряжке.

- Насрать мне на политическую борьбу, - зло сказал Вольдемар.

- Пусть так. Но тяга настоящего немца к родине, к собственной автономии... Она привела тебя сюда.

- Да ну! Сюда меня привел кошелек! Что с того, что я немец? Я в глаза не видал никакой немецкой родины, я в Караганде родился! На хер мне эта автономия? Если бы я был негром, но дернул этот гребаный лопатник с этой гребаной пленкой, то так же получил бы срок и приехал в эту зону!

Иоганн занимал козырное место в "авторитетном углу" - у окна и вдали от двери. Он сидел на шконке, рядом стоял угрюмый и мосластый эстонский националист Эйно Вялло. Тщательно подогнанная по фигуре черная зэковская роба и ушитая кепка сидели на Эйно, как эсэсовская форма. И ему это нравилось.