Расписной

- За успешное выполнение задания в ИТК-18, - барабаня пальцами по столу, сказал генерал. - И полученные положительные результаты.

- Но... Ведь Камушкин не получил положительных результатов. Положительные результаты получил Вольф. Они вот в этом отчете, написанном его рукой!

Это была чистая правда. И вместе с тем вопиющая дерзость. Потому что чистая правда, противоречащая мнению начальника и высказанная ему в глаза, считается грубым нарушением субординации и посягательством на основные принципы государственной службы.

Вострецов вскинул голову, но в последний миг сдержал начальственный рык. В конце концов, дело щепетильное настолько, что можно снизойти до разъяснения мотивов своего решения.

- Кто предложил его разукрасить - я или ты? Помнишь наш разговор: Вольф отработанный материал! С такой картинной галереей на теле он не может продолжать службу! А Камушкин - перспективный сотрудник, он сделал все что мог, ему просто не повезло! Вольфа мы тоже поощрим - дадим премию в два оклада, путевку в санаторий, выпишем лечебные!

- Извините, товарищ генерал, но в том самом разговоре вы обещали ему квартиру и орден...

Генерал побагровел. Это уже переходило всякие границы: какой-то жалкий подполковнишко не хочет вникать в высокую стратегию кадровой работы и не принимает во внимание доводы руководителя! Он даже не оценил того, что с ним разговаривают почти как с равным! Это уже не просто неблагодарность, это неприкрытое хамство! А ведь еще недавно он выделял этого толкового оперативника из , общей массы...

- Молчать! - Вострецов стукнул кулаком по столу. - Как вы смеете обсуждать мои решения!

Александр Иванович Петрунов стиснул челюсти. Он никогда не перечил начальству, в военизированной системе это не принято. Но когда сделан первый шаг, остальные даются легче.

- Извините, товарищ генерал! Но я причинил Вольфу слишком много вреда, чтобы добавлять еще! И я чувствую ответственность за его судьбу!

Вострецов вскочил:

- Да что ты знаешь о человеческих судьбах? Ты что, решил хоть одну?!

Петрунов помолчал. За долгие годы службы в идеологическом отделе он перепахал немало судеб. Но говорить сейчас об этом было нельзя. К тому же Вострецов имел в виду позитивное изменение человеческой судьбы.

- Я нет. Но судьбой Вольфа интересуется сам Грибачев... Недаром он дал ему свой прямой телефон...

Генерал так и остался стоять, только челюсть у него на мгновение отвисла. Это было не напоминание. Это была угроза. Причем не очень замаскированная. Может, потому, что реальные угрозы не нуждаются в маскировке. А по сравнению с Генеральным секретарем ЦК генерал Вострецов фигура стократ более мелкая, чем подполковник Петрунов в сравнении с самим генералом.

- Что ж... Действительно, это меняет дело. Впрочем, давай дождемся, что даст проверка отчета твоего подопечного. Может, за него надо не поощрять, а наказывать!

Александр Иванович понял, что ни третьей звезды, ни медали ему не видать как своих ушей. Больше того, при первой возможности Вострецов выгонит его со службы. А может, подставит так, что дело кончится чем-то похуже...

- Есть, товарищ генерал! - четко сказал подполковник. - Разрешите идти?

- Идите! - Вострецов снова нагнулся к бумагам, но когда подчиненный направился к двери, неприязненно посмотрел ему вслед.

Подполковник не ошибся. На его карьере был поставлен крест.

* * *

Машина мягко катила по заснеженным улицам. Вольф опустил стекло и жадно дышал морозным московским воздухом. Огромные неогороженные пространства, обилие разнообразно одетых людей, праздничная иллюминация, возможность идти куда хочешь и делать что вздумается пьянили и кружили голову. Раньше он воспринимал все это как должное. Теперь воля казалась роскошью, царским подарком.

Медведев довез Вольфа до самого подъезда.

- Четвертый этаж, шестнадцатая квартира, - сказал он и протянул руку. Лаура дома, я звонил. Какие планы?

- Никаких. У меня же отпуск. Хочу пожить в домашнем тепле, расслабиться, погулять по воздуху, борща поесть, восстановить физическую форму. Мне же все это в диковинку, отвык... А там видно будет...

Лейтенант улыбнулся:

- Счастливо! С наступающим!

Вольф взбежал по лестнице. Сердце колотилось - может, отвыкло от физических нагрузок, а может, по другим причинам. У незнакомой, обитой дерматином двери он замешкался. Неловкость сковывала движения. Виновата в этом, наверное, была чужая одежда - новый жесткий ширпотреб со склада службы наружного наблюдения. Он расстегнул пальто, но неловкость не проходила.

Коротко тренькнул звонок. Звякнула задвижка глазка, щелкнул замок, дверь открылась. На пороге стояла Лаура в коротком халатике. Она была явно удивлена:

- Это ты?! Мне не сказали, что ты вернулся! Что на тебе за пальто?

Вольф молча рассматривал ее ноги. На гладкой коже топорщились редкие светлые волоски.

- Заходи, что стоишь как пень! Мог бы хоть раз позвонить или написать письмо...

- Это было исключено, - хрипло сказал Владимир. - По условиям командировки исключалось на сто процентов. Он обнял жену и привлек к себе.

Лаура высвободилась.

- Откуда у тебя это пальто? И этот костюм? А почему ты не снимаешь перчатки? Что ты так на меня смотришь?

- Я полгода не видел женщин.

- Это хорошо. Есть хочешь?

- Нет. Я другого хочу...

Вольф, наконец, снял пальто и перчатки, тут же сунув руки в карманы.

- Вот так сразу, с порога? - Лаура лукаво улыбнулась. - Ну что ж... Я тоже соскучилась. Давай быстро в ванную!

Он долго мылся: намыливался, тер себя мочалкой, снова мылился и снова тер, чтобы содрать, развеять, уничтожить неотвязный тюремный запах.

"Осторожней! - сварливо сказал кот. - Чуть мою рану не задел. Ты нас сейчас сдерешь вместе с кожей!"

"В натуре, - подтвердил черт. - Он меня уже задушил своим мылом. Лучше б водки налил!"

"Много он тебе наливал? - злорадно спросил пират. - Мутный у нас хозяин, ох и мутный..."

- Заткнитесь! - рявкнул Вольф.

Картинки послушно умолкли. Но как они поведут себя через несколько минут, когда станут соучастниками того, что традиционно исключает присутствие посторонних, сказать было нельзя. Нельзя было предсказать и реакцию Лауры, впервые увидевшей растатуированное тело мужа.