Страница 3 из 5
…На месте отчего дома зиял пустырь - хорошо, что не павильон игровых автоматов! Карданов резко махнул рукой, будто перерубил что-то. Вот и состоялось свидание с домом…
Майор Карданов родился в рабочей семье. Мать с отцом упокоились с миром в первые годы перестройки, а не то вряд ли вынесли бы все эти перемены в обществе, локальные войны, взлет и падение сына. Школа, военное училище, армия, Афганистан… Много товарищей довелось ему потерять на своем веку. А вот семьи - ни жены официальной, ни детей у него не было. Его семья - батальон. Дневал и ночевал в части. И казалось, так надо. Так правильно… Но правильно ли, если больше всего сюда, на родину, его тянула именно встреча с женщиной?!
…Вот он на улице, где полегли первые его двое. Здесь окопался боевой расчет - на перекрестке главных линий в направлении на горисполком и логово молдавской полиции. Здесь от прямого попадания снаряда в огневую точку они и погибли. Потапов и Веверица… Кровавый пятачок закреплен в вечность железным крестом со сверкающей на морозном солнце памятной табличкой - одной на двоих… Захотелось майору рывком, в прыжок, криком отвести от цели оголтелый с посвистом снаряд… Он огладил широкой ладонью крест, как солдатские плечи… А дальше, на следующем перекрестке еще крест - на месте гибели разведчика Королева: он спешил предупредить взвод о засаде, спешил и не успел… Словно застыл он здесь, на посту, с неестественно вывернутыми руками - из прошлого охраняя будущее… А может, сам Карданов в этом и виноват. Не все учел, не все предусмотрел, и из-за него полегли солдаты? Нет, не только из-за него.
Народ в те горячие дни пожинал плоды самоопределения и свободы. Люди метались, как зачумленные, среди каменных домов, из одного укрытия в другое. По запоздалому решению штаба гражданской обороны были вскрыты бомбоубежища на крупных предприятиях, только путь к ним под прицелом вездесущего снайпера часто оказывался роковым. Пребывали в растерянности и народные избранники-депутаты.
Лишь гвардейцы Карданова и союзные казаки знали, что делать: даже погибая, держать город. Вскоре и добровольные помощники армии - не сбежавшие из города жители - начали взывать к комбату об организации ополчения. И даже исконно молдавское население города, не принявшее, однако, курса на сближение с Румынией, к чему призывали его ярые националисты, жаждало вступить в бой на стороне осажденных.
«Не оглядывайся ни на кого! - увещевал его молитвенным голосом отец Герман. - Неколебим будь, горд и верен себе! Защити люд православный, в брани неискушенный…» И майор Карданов поступил по совести. Не стал делить страну ни в угоду лидерам молдавским, ни на пользу лидерам приднестровским.
Однако отец Герман жестокости военных не жаловал. В этом он был непримирим и никак не мог согласиться с майором Кардановым. Священник проповедовал иные методы борьбы с врагом.
- Ничто, брат Юрий, не вершится без воли Божией, - терпеливо внушал отец Герман комбату. - Война, по сути, божественный план в процессе становления, дабы научить человечество, что насилие - это ошибка…
- Что ж ты, отец святой, и жестокость мою обеляешь?
- Тебя сам Бог послал на нашу многострадальную землю - ты словно Георгий Победоносец, гвоздящий гидру многоголовую… - отвечал священнослужитель. - Смотри же, не прилагай усилий больше, чем требуется.
…Неподалеку от Центральной библиотеки Карданов увидел на газоне памятную плиту оператору республиканского телевидения Воскресенскому. И бой, когда был сражен оператор, встал перед ним во всех подробностях. Со стороны здания молдавской полиции велся пулеметный огонь, прикрывающий частые вылазки отряда особого назначения к позициям казачества и приднестровской гвардии под руководством Карданова.
Карданов загонял их обратно в полицейское логово, но предугадать всплески их активности, связанные с наступлением военных волонтеров, всякий раз было невозможно. Полицейские доставляли майору постоянную головную боль, работая на отвлечение, чтобы основные силы тех, кто стремился захватить город, могли действовать более свободно.
Но в этот раз были биты все карты: полицейские предприняли отчаянную попытку в сумерках пробиться к главному стратегическому объекту - мосту, - чтобы упрочить его оборону, а самим выйти из каменного мешка ведомственного административного дома. Благо казаки приняли на себя удар волонтеров, поднявшихся в атаку, чтобы взять бойцов гвардии в клещи.
Карданов отстреливался из автомата, выбегая из укрытия библиотеки, и всеми силами вверенного ему батальона не дал врагу совершить прорыв. Но поплатился он за это ценой многих жизней своих товарищей, ценой осознания, что война ведется не по правилам: сегодня ты выиграл бой за мост через Днестр, но это еще не значит, что политики признают твою победу. Ситуацию в любой момент могут пересмотреть. Победу нынче добывают не герои на острие штыка, а мозги новых политиков. Что и говорить - рынок…
Тут вдруг и объявился этот оператор - он стремился заснять самые яркие события схватки, когда полицейских загоняли огнем обратно в управление… Пули секли воздух. Люди с автоматами мелькали между стен - то на одной стороне улицы, то на другой. А камера Воскресенского все это снимала, - для истории тех, кто останется в живых. Выгодные ракурсы брал, словно не ведая страха, нацеливался вплотную к огневым точкам: дразнил и майора, и врага, и будущего зрителя своего репортажа.
«Куда лезет, черт?! Неужели и впрямь обойдет злая смельчака? - кипятился Карданов, стараясь прикрыть огнем отчаянного телевизионщика. Бормотал, будто тем тог ему помочь: - Давай, парень! Жми на аппарат! Кто-то же должен показать все это миру…»
Но скоро бойцы выносили под огневым щитом истекающего кровью Воскресенского. А камера продолжала снимать! Ее нес ординарец комбата, не зная, как отключить… Оператор умирал мучительно, при исполнении, добывая для истории подлинные факты течения войны. До последнего вздоха молил, чтобы майор передал кассеты на телевидение в Тирасполь. Ведь иных корреспондентов в разгар событий сюда не пускали.
Когда же общими стараниями отмотали кассету, просмотрели заснятое, изумились: крупный план противника, глаз в автоматном прицеле из-под каски с белой повязкой, - тот самый человек, который и пустил очередь в Воскресенского, смертельно ранив его. Вот он, обыкновенный подвиг!
Не поверить такому парню нельзя. Его кассеты - это бесценные свидетельства Бендерской трагедии, они завершались последним репортажем, в котором автор погибает на глазах зрителей…
После смерти оператора Карданов наказал адъютанту, уяснившему, где какая кнопка, не расставаться с камерой, - и все снимать. И, унимая дрожь, этот юркий двадцатилетний парнишка из ополченцев все глаза проглядел, пялясь в объектив, пока не сдохла батарея (другую в осадном городе не раздобыть). Так собирался банк неоспоримых вещественных доказательств: на пленке были запечатлены вперемежку трупы мирных граждан и служивых, одетых в разную форму. Живые не слишком стремились о себе сообщать, а мертвых нужно было фиксировать, прежде чем укладывать в братские могилы, чтобы легче потом было их опознавать.
Карданов шел дальше по городу только с одной целью, о которой не хотел думать и которую не собирался обсуждать даже с самим собой. Впереди открылся парк культуры, где почти каждое дерево было обагрено человеческой кровью. Заброшенная танцплощадка с эстрадой, куда устремлялась, бывало, вечерами молодежь со всего города… А ведь здесь когда-то Карданов и познакомился с ней. Никакой он не танцор, а так, и оказался-то здесь случайно. И неведомая и непреодолимая сила заставила его подойти к Галине.