Страница 2 из 5
Литвиненко их наставлял:
- Голосуйте, ребята, за старого президента. Коней на переправе не меняют! Всех этих кандидатов не счесть, а Приднестровье у нас одно. Мы его кровью выстрадали в великой борьбе…
«Конечно, выстрадали, - горько усмехнулся майор. - Намутили, подыгрывая политикам. Извратили программу истории в школах, в вузах… Лишь бы разделить народ по обе стороны Днестра… А все эти митинги стачки, предшествующие развалу? Интеллигенция и втемяшивала в сознание масс спускаемые ей верховными правителями лозунги. Учителя, артисты, писатели, художники… Разве не от них исходили самые злобные призывы, удобные местной власти! Разве не они раздули искру раздора - самопровозглашения, неизбежно ведущего в тупик! Теперь вот и голосовать призывают за старого волка…»
Чтобы не встретиться с Литвиненко, который мог его узнать, Карданов отошел в сторону, за вяз. Еще раз глянул на огромный плакат с претендентом. Спросил себя: «А этот чем лучше?» Горлопаны, экономно улыбающиеся мальчики под пятьдесят, почуявшие, что власть не под силу нынешнему-то: проворовался он со своей ушлой семейкой, да и здоровьем не блещет, и прихвостни-предатели со всех сторон; не говоря уж о поникшем международном авторитете, который все время с момента самопровозглашения Приднестровского государства держался исключительно российским авторитетом. Вот и выплыли эти… Карданов ведь сразу узнал человека на плакате, хорошо помнил встречу с ним, хоть и минуло столько лет.
Это был седьмой день войны. Карданов прибыл поутру, после очередной ночной огневой свистопляски, в свою ставку-штаб для координации действий с ополченцами и казаками. Это было помпезное старинной здание на одной из центральных улиц, окруженное по периметру асфальтом, вспоротым окопами и баррикадами. Тут-то и попались ему под горячую руку два велеречивых агитатора, которых он еще днем раньше готов был расстрелять без всяких объяснений. Они были из тех, кто вздыбил регион своими хитроумными посулами, подожгли фитиль распри и подвигли его, офицера-афганца, стать настоящим сатрапом.
Представители двух враждующих идеологий сидели плененные в подвале и ждали своей участи. Один - прожженный сторонник народного фронта, известный антирусскими выступлениями в прессе и на митингах в Кишиневе; другой - такой же трибун рьяный, только сторонник самоопределения Приднестровья, студент университета из Тирасполя.
Карданов был крайне взвинчен: еще бы, ночью был подбит БТР, снаряженный казаками на штурм здания полиции. А ведь увещевал казаков комбат накануне штурма: пустая затея, верная смерть! бронетехника не приспособлена для ведения боя в городе, где даже тяжелый танк - легкая добыча для «гранника» из подворотни! Черноморская «розвага козацька» решила по-своему. Итог - весь экипаж: четыре ополченца и два казака - сгорели в жестяной банке на колесах. Горевал комбат: свою голову не насадишь на плечи есаулу; ох, не те силы у него, чтобы вести бесконечную тяжбу среди своих в окружении чужих… Сгоряча Карданов винил в трагедии всех вокруг, подозревал во вредительстве каждого. А эти двое задержанных, в гражданке, вольготно сидели рядком и вели политические дебаты.
- Кто вас подослал, а? - взвился майор и для убедительности достал из кобуры «макарова». Задержанные оторопело замолчали. Карданов резко бросил адъютанту: - Лейтенант Лазарев, доложите: кто и что?
- Этот очкастый, - указал подчиненный на студента, - намылился бежать из города на ведомственном транспорте. Мы его притормозили. Попросили отвезти раненного Усачева в больницу, а он отказался, помахал у меня перед носом какой-то бумаженцией…
- Все не так было, товарищ майор! Ваши бойцы приказали разворачиваться, везти раненого на другую сторону. Но мне туда нельзя… понимаете? У меня - задание!
- Твой темно-зеленый «фольксваген» во дворе?
- Нет. Джип «Чероки»! - отвечал, захлебываясь, приднестровский агитпроповец, которого комбат уже не однажды видел по телевидению (да и в местных газетах его фото мелькали), живчик из комсомольских заправил, быстренько продравшийся к новой кормушке. Выпуклые глазенки его за стеклами в тонкой металлической оправе пучились в удивлении, словно пытались нащупать зацепки у своего. Вероятно, агитатору казалось, что придет вот сейчас легендарный Карданов, и все недоразумения сразу отпадут, и его, не лазутчика-диверсанта, а актуального идеолога-пропагандиста, отпустят, вернут ключи от машины и принесут свои извинения… - Я ехал по заданию. Я планировал акцию для горожан на рынке, а меня арестовали ваши товарищи!.. - Он искренне недоумевал: - Я хотел говорить с народом о том, что международное признание нашей республики не за горами! Людей надо воодушевлять! Люди устали от войны… Ни воды, ни электричества, ни газа… Они прячутся по подвалам… Но не надо бояться… Правда за нами! Приднестровье никогда не было частью Молдовы… Россия нам поможет!.. Украина тоже!..
- Какого же хрена твои покровители разблокировали город и вывели свои войска накануне вторжения? Ведь разведка донесла: тяжелая артиллерия прет на Бендеры с юга! Почему я с батальоном солдат да с десятком-другим казаков - ополченцы необстрелянные не в счет! - должен держать оборону города?
- И все-таки вы держите… Главное сейчас - выстоять и не вступать в переговоры с молдавским президентом, помнить, что Приднестровье никогда исторически не входило в состав…
Карданов выругался.
- Что ты вешаешь мне лапшу на уши? Я школьные уроки истории помню. Никогда Бендеры не выходили из Бессарабии. Даже во времена Российской империи один уезд был Бендерский, другой - уезд Кишиневский… И что делать с теми русскими, кто остался на молдавской стороне?.. Ведь в Кишиневе русских больше, чем во всем Приднестровье! А сколько русских еще и в молдавских городах и селах… - Майор вцепился взглядом во второго задержанного - этот был бородач, на вид лет сорока.
- Так и есть, Бессарабия - первична! - воскликнул бородач. - Бендеры и другие города попались в сети обмана, в так называемое Приднестровье…
Карданов и этого тоже заочно знал - это он тряс бородой и разбрасывал в кварталах листовки «Чемодан-вокзал-Россия!» или: «Сепаратисты, сдавайтесь! Иначе сравняем город с землей!» С жаркой ненавистью этот молдавский агитатор извергал проклятия на русского агитатора: «Прихлебатель КГБ! Свинья!»
Теперь он вещал без пены у рта, но все о том же:
- Политические авантюристы, господин майор, вышли из-под контроля! - он заискивающе заглядывал в глаза Карданову. - Ставленники международной мафии желают расчленить и без того маленькую, но прекрасную Молдову!
Карданов повертел в руках пистолет. Рассудил: и тот, и другой в одной упряжке, обоим хочется развалить Молдову. И националисты, и сепаратисты… А кто-нибудь о людях подумал?
- Мы в целом за русский мир! - спешил высказаться очкарик. - Вы же славянин, должны понимать. Мы расширим свое влияние на Балканах… Стоять в Приднестровье насмерть! А Молдова отойдет к Румынии! Девяносто процентов кишиневской интеллигенции мечтает об этом…
- Заткнись! - оборвал его майор.
В Карданове боролись самые разные чувства, как бывает при расщеплении сознания. Куда катится мир? Почему смутьяны всегда оказываются наверху? Он взглянул на парочку, сидевших перед ним смирно, как нашкодившие школьники, агитаторов. Расстрелять их, что ли? Нет, нельзя. Выйдет еще большая смута, еще больше увеличится трещина, разводящая живущий по обе стороны Днестра народ. Он словно бы услышал голос отца Германа: «Предоставь решать воле Божией!..»
Карданов отпустил пленников. Пусть сами расхлебывают то, что заварили. А он офицер, с него довольно снайперов и барыг, мародеров и насильников, у которых нет ни идей, ни идеалов. У всех - своя война! Каждый приспосабливается по-своему под омраченным пожарищами солнцем - только солнце и дарит хоть какую-то надежду.