Эдана

Итак, я тут. Свершилось то, о чем я грезила последние несколько лет, если не всю сознательную жизнь. Я засматривалась на Бесстрашных, гуляя с братом и мамой по Чикаго. Тогда Кинану, всегда державшему меня за руку, приходилось с силой тянуть, чтобы сдвинуть меня с места, если в поле зрения попадал Бесстрашный.

Я восторгалась их энергией, проворством и свободой.

Я не задумывалась, чего это стоило этим парням и девушкам. Просто наслаждалась их подтянутыми телами в красивых униформах. И вот теперь я одна из них.

Осознание этого вдруг напугало меня. Я тут уже неделю, ношу черную форму, тренируюсь вместе со всеми, и, не кривя душой, даже не вспоминаю об Эрудиции. А вместе с тем и о родителях.

И не сомневаюсь. Когда тяжело и больно, когда Молчун меня вырубил и возвращение в сознание сопровождалось жгучей болью в лице, я ни разу не подумала «черт бы побрал это Бесстрашие, почему я тут?».

А это ведь хороший признак, верно?

А то, что я не вспоминала родителей? Конечно, Фракция выше крови. Но я здесь лишь неделю. Нормально ли, что я так быстро выбросила из головы родных людей, с которыми провела всю свою жизнь?

В какой-то момент я поняла, что мое тело бессознательно ведет меня обратно к Кинану, намереваясь задать ему все эти вопросы. Я резко остановилась.

Да, это было бы самым простым решением. Спросить совета у человека, ушедшего от тех же родителей в ту же Фракцию. Полагаю, теперь нам было бы очень много о чем поговорить. Кроме того, злится он на меня или нет, а он мой брат, и, в конце концов, согласился бы помочь и с дополнительными тренировками.

Но я не выбираю простые варианты. Кроме того, они не всегда правильные. И это тот самый случай.

Это моя подготовка, мое испытание, и готовиться к зачету мне нужно самой. А тревоги и их обсуждение можно оставить на потом.

Решив так, я направилась обратно в здание. Шла я не к Кинану, мой маршрут лежал к спортзалу.

Был уже поздний вечер, и хоть в Яме и соседних помещениях было много веселящегося народу, я надеялась, что в зале никого не окажется.

Увы, я ошиблась.

По темному помещению, хранящему влажный запах пота, разносились эхом звуки ударов. Едва услышав их и различив неотчетливую фигуру вдалеке, я замерла и намеревалась тихо сдать назад. Но боксирующий грушу человек меня заметил. И узнал.

— Рыжая?

Голос Эрика прозвучал удивленно, без привычного презрения, которое неизменно сопровождало произношение моей уже устоявшейся клички. Всех остальных Лидер называл по именам, меня — Рыжая.

— Чего тебе? — злость сгустилась в голосе, словно ему потребовалось время, чтобы собрать ее и вложить в слова.

Раз уж заметил, подумала я, отступать не стоит. И зашагала в его сторону.

— Хочу немного поработать, — сказала я и запнулась. Вблизи, не скрытый наполовину столбом, Эрик оказался голым до пояса.

Такое необычайное, вдруг показавшееся едва не интимным, зрелище смутило и напугало меня. Показалось, что теперь, после того как я увидела его таким, расслабленно боксирующим, он будет срываться на мне. Мстить за то, что я прервала его уединение, что стала, возможно, свидетелем своеобразной медитации.

Торс Эрика оказался невообразимо рельефным. В свете единственной лампы, включенной у дальней стенки, на его плечах и шее переливались капли пота. С груди, постепенно сужаясь, вела к пряжке штанов линия темных волос. Широкая грудь и ребра вздымались и опадали с каждым шумным вдохом и выдохом. Мышцы рук взбугрились под влажной кожей и завораживающе двигались с каждым ударом.

Он продолжил колотить грушу, так, словно вмиг забыл о моем присутствии. Это меня обрадовало, меньше всего мне улыбалось нарываться на брань Эрика вечером, когда хотелось побыть наедине с собой и сопротивляющимся телом.

Пройдя к снарядам, я сбросила куртку и остановилась, выбирая, с чего начать. Четверка говорил, что корень моей проблемы в недостаточно сильной спине. А значит, именно на ней нужно сосредоточить свое внимание.

Разминаясь, я поначалу прислушивалась к размеренным ударам, а потом, уже увлеченная своей тренировкой, оглушенная шумом в ушах и пульсирующей энергией в мышцах, и вовсе забыла о присутствии Эрика.

Потому позже, услышав над собой его голос, я едва не осела на пол от испуга.

Разогревшись как следует, я подошла к штанге, установленной на мате у самой стены, я просмотрела количество блинов, надетых по обе стороны. Сняла по одному, оставив вес в пятнадцать килограмм. Окунула руки в посудину с мелом, вернулась к мату и как раз присела к штанге, когда над головой прозвучало насмешливое:

— Ну-ну!

Эрик стоял, все так же без футболки, сложив испещренные геометрическим рисунком руки на влажной груди. Прежде аккуратно уложенные волосы растрепались, и несколько мокрых прядей небрежно свисали на бритый висок. Шея и лицо раскраснелись, на лбу блестели капли пота. Он склонил голову на сторону и дырявил меня привычным презрительным взглядом.

Я вздохнула, собираясь с силами и положила руки на холодный метал, готовясь оторвать его от пола.

— Бездарность, — процедил Эрик.

Бурлившая обида на друзей и брата, горечь проигрыша и близость вылета прорвали клапаны и я, резко выпрямившись, выпалила Лидеру в лицо:

— У тебя было свое занятие. Сюда тебя не приглашали!

Мой крик разнесся эхом и разбился о дальнюю стену. Пирсингованная бровь дернулась. Серые глаза вмиг потемнели, теперь в них словно перетекала горячая смертоносная смола.

— А ну закрой свой поганый рот, — прошипел он. — Ты с треском вылетишь отсюда даже при самых блестящих результатах, если не научишься субординации и уважению. Уяснила?

Я молча стояла, опустив голову и потупив взгляд.

— Не слышу, Рыжая?

Сглотнув, я бросила:

— Да.

— А теперь стой тут, — произнес он сквозь зубы. — И ничего не трогай.

И ушел.

========== Глава 7. Эрик. ==========

В футболке и куртке, с вернувшимися в привычную укладку волосами, он принес мне пояс и, швырнув в лицо, велел надеть.

— Становая тяга, — поучительно заговорил он. — Очень травмоопасна. Выполнишь неправильно — повредишь спину. Будь ты Эрудитка не по рождению, а по мозгам, знала бы это.

Качавшийся на прохладном сквозняке зала огонек гнева и нетерпения, пока я ждала возвращения Эрика, вспыхнул, словно под струей горючего, когда он швырнул в меня пояс. И после этих слов в моей голове будто произошел взрыв.

Ударной волной, сметая остатки здравого ума и страха, разлетелись прочь все установки самой себе и впрямь проявлять уважение к Лидеру, даже если бы он не грозился мне вылетом за непослушание. Губы разжались сами собой, и словно со стороны я услышала собственное недовольное рычание:

— Спасибо за пояс, но дальше я…

Его брови взметнулись вверх.

— Что? Не расслышал.

Я качнула головой, потирая перепачканные мелом руки.

— Повтори, — прошипел Эрик, наклоняясь и едва не упираясь в мое лицо носом.

— Я сказала…

— Я не слышу!

Вот же приставучая сволочь, пронеслось у меня в голове. А вслух сказала:

— Я сказала: спасибо за пояс.

— И?! — прикрикнул он. Несколько капель слюны приземлились на мой подбородок.

— И больше ничего, — ответила тихо, не рискуя поднять руку, чтобы утереться.

С минуту Эрик буравил меня взглядом невозможно темных в скудном освещении глаз. А потом выпрямился и отошел.

— Ладно. А теперь за дело.

Из-за его присутствия былая решительность практически выветрилась. И теперь я лишь нерешительно мялась над штангой и корила себя за то, что не развернулась и не ушла сразу, как поняла, что зал не пустой. Но отступать было некуда.

Пришлось приступить к упражнениям. В свойственной ему манере глубочайшей ненависти и отвращения, Эрик кривился, и его советы «Прогни спину» и «Не сутулься» звучали так, словно это были призывы бросить штангу и прямо из зала отправиться к изгоям.

А затем он молча ушел. Перестав давать указания, он около десяти минут молча наблюдал, и, видимо, убедившись в том, что я совершенно безнадежна, вышел.