Раскадровка

— Бетти.

— А, тогда входи.

Дверь с тихим скрипом открылась и вошла публицист. В платье, на каблуках и с заколотыми наверх волосами она окинула взглядом Венди в пижаме, снова склонившуюся над ногтями, затем Норин, обернутую полотенцем и с рассыпавшимися по плечам влажными волосами, и заметила:

— Я так смотрю, вы не торопитесь.

Джойс хмыкнула, потянувшись за пачкой сигарет на прикроватной тумбе, и парировала:

— Без меня не начнется, правильно?

— И то верно, — согласилась Бетти, сверилась с телефоном в своей руке и подняла взгляд на Норин. — Ну что, Эн? Как настроение?

Джойс чиркнула зажигалкой, перехватывая красноречивый взгляд сестры — мама будет очень недовольна, когда учует в комнате курево — и пожала плечами.

— Хорошее. Не знаю.

— Страшно?

— Нет. А чего бояться? Того, что, как только нас обвенчают, магия закончится, пробьют куранты и прекрасный принц Хиддлстон обернется в тыкву?

Словно в ответ на эту её шутку из двора за распахнутым за её спиной окном донесся смех Тома. Норин оглянулась. Он стоял в компании своей старшей сестры и её прилетевшего из Индии супруга, их дочка бегала вокруг них, подскакивала к Тому, дергала его за край футболки и, когда он тянулся за ней рукой, убегала, заливисто хохоча. Он добродушно смеялся и подыгрывал в этой её вариации салочек, притворялся, что пытался поймать, но не мог, и шагал ей наперерез, разводя в стороны руки и скалясь, а она радостно вскрикивала, отпрыгивала от него, убегала в сторону, но, стоило Тому отвернуться, возвращалась и снова его дергала. Норин улыбнулась этому зрелищу, отняла сигарету от губ, сбила пепел прямо в цветущие под окном кусты и отвернулась.

Она не боялась, но как-то правильно, приятно волновалась. Эту ночь они с Томом провели врозь, отдавая призрачную дань старым традициям, когда жениху не было положено видеть невесту до того момента, пока отец не подведет её, укрытую фатой, к алтарю. Они даже приехали сюда порознь днём накануне, в разное время, каждый в сопровождении своих родных. Джойс несколько раз слышала голос Тома и видела его из окна или различала его приближающийся силуэт в коридорах усадьбы, она скучала по нему, но неожиданно для себя консервативно придерживалась установленных правил. А теперь, спустя почти сутки рядом и всё же врозь, не могла дождаться начала церемонии.

— Люк пишет, что заметил неподалеку папарацци с квадрокоптером, — недовольно поджав губы, сообщила Бетти, снова заглядывая в свой телефон. Венди на кровати хмыкнула, подняла руку и подула на пальцы. Норин промолчала.

Что она могла ответить? В бескрайней бестактности папарацци ничего нового для неё не было. Когда-то они допекали ей в отношениях с Марко, теперь — с осени, когда на телепрограмме Эллен в Лос-Анджелесе Норин впервые официально признала, что состоит в отношениях с Томом, и когда в октябре они рука в руке вышли на красную дорожку у театра «Долби» на премьеру «Шантарама» — папарацци допекали им с Хиддлстоном. Принятие этого как неизбежного и неотъемлемого являлось неписанным правилом Голливуда. В какой-то степени такое внимание было даже мерилом популярности, а порой служило и лакмусом для определения качества этой славы. Некоторые заголовки, мелькающие в британской и американской периодике, Джойс находила весьма лестными. К примеру, «Дэйли Миррор» в марте на своём сайте запустило голосование за наиболее ожидаемое и радостное для респондентов событие весны. Выбор предлагался между скорым рождением третьего ребенка принца Вильяма и Кейт Миддлтон, королевской свадьбой принца Гарри и Меган Маркл, свадьбой Тома Хиддлстона и Норин Джойс, матчем за чемпионство в Премьер-лиге или отпуском. Когда Бетти показала этот опрос Норин, их с Томом торжество занимало уверенное второе место, набрав тридцать семь процентов голосов.

В коридоре послышался приближающийся топот нескольких пар ног. В его гулкой нестройной дроби возник голос мамы:

— Да, да, сюда. Прошу. Осторожно, тут ступенька, не споткнитесь. Нам сюда.

Норин торопливо сделала глубокую затяжку, затушила сигарету о металлическое ребро узкого наружного подоконника, в щели оконной рамы примостила окурок, спрыгнула со своего места и торопливо забежала в ванную. Она едва успела захлопнуть за собой дверь и задвинуть щеколду, когда в комнату вошла мама.

— Я привела визажисток, — сообщила она, и шаги за ней затихли. — Так! А где наша невеста? И кто опять тут накурил? Фу!

***

Том одернул край жилета, проверил прочность узла галстука, провел пальцами по атласным лампасам на брюках и подтолкнул пальцами фалды фрака. В начищенных лаковых носках туфлей короткими ярким вспышками отражались огоньки, затерявшиеся между пышных цветов арки. Хиддлстон переступил с ноги на ногу и оглянулся на Джоуи. Тот стоял за его спиной и улыбался.

— Честное слово, Хиддлс, я был уверен, ты из тех, кто никогда не женятся, — сказал ему Джоуи несколько вечеров назад, когда они собрались в лондонском пабе в небольшой мужской компании, чтобы громко и весело провести последнего оставшегося среди них холостяка. — Думал ещё сразу после школы на это поставить. Но хорошо, что не стал. За эти годы натекло бы много процентов.

Тогда в пабе Том расхохотался над этими словами и подумал, что сам несколько лет назад — или сразу после школы — поставил бы на то, что любви с первого взгляда не существует. Он был уверен, что в одночасье может вспыхнуть увлеченность и страсть, но никак не любовь, ведь та была емким понятием, вмещающим в себя полное принятие другого человека со всеми его острыми углами, привычками, тараканами в голове, его взглядами и принципами, его телом, подсознанием, с кругом его общения и интересов. И на то, чтобы узнать это всё, требовалось время, много времени. Но теперь Хиддлстону казалось, что для него с Норин всё было предрешено уже давно, в один холодный лондонский вечер, а все последующие годы их дружбы и отношений были лишь доказательством одной простой истины — он влюбился в неё с первого взгляда. В коридоре телестудии Грэм Нортон представил их с Джойс друг другу, и, когда она обняла Тома, а он поймал её руки и согревал в своих, он уже был в неё влюблен. Возможно, у тех событий появился такой сладкий привкус только по истечении этого времени, после того, как они вдвоём с Норин проделали весь этот путь, потому что настоящее окрасило их прошлое в нынешние теплые тона, Том допускал эту мысль. Но одновременно с этим в нём сидела нерациональная и непоколебимая уверенность, что, выпали он предложение руки и сердца тогда, в первые несколько минут их знакомства, ничего бы не изменилось, они оказались бы тут же. Отбросив всё объективное — то, что Норин, вероятнее всего, рассмеялась бы в ответ, что долго не давала бы своё согласие, что многое в их истории было бы совершенно другим — Хиддлстон верил, что сейчас чувствовал бы то же самое, стоял бы в том же фраке, прислушивался к приглушенным голосам тех же гостей. Потому что он любил её с первого взгляда, с первого произнесенного ею — и ещё не адресованного ему — слова, но был глухим к своим чувствам и слишком недоверчивым.

Заиграла музыка. Скрипка и виолончель затянули плавную мелодию, и на короткое мгновение она утонула в шорохе одежды и шевелении стульев, когда все поднялись со своих мест и обернулись. Том тоже оглянулся на дом. Открылись высокие витражные двери веранды, и изнутри, откинув с лица прядь волос и подхватив подол платья, вышла Венди, а следом за ней, деловито поджав накрашенные губы и обеими руками сжимая корзинку с цветочными лепестками, зашагала дочь Сары. Они одна за другой прошли вдоль густо поросшей клумбы, свернули к каменным ступеням, и тогда на порог веранды ступила Норин. Подхватив под руку своего отца, такого же долговязого, с похожим овалом лица и запавшими на щеках мимическими морщинами — следами постоянной улыбчивости, она вышла из усадьбы тонким светлым силуэтом, и Том не смог сдержать улыбку. Он не мог рассмотреть лицо Джойс — оно пряталось за фатой, но видел растрепанную каштановую косу, упавшую на плечо, молочную кожу кистей её рук и пышный полевой букет, который она несла перед собой. Платье струилось вокруг её тела, нежным прозрачным шифоном облегая плечи и руки, обхватывая белоснежным шелком её талию и бедра, легкими волнами паря вокруг её шагов и стелясь мягким шлейфом сзади. По ткани расползлась гладь нежной цветочной вышивки, вторящей мотивам букета. Норин шла к нему подобно волшебству, сосредотачивая на себе весь свет этого ясного дня, затмевая всех остальных — Хиддлстон больше никого не видел и, казалось, ничего не слышал. В абсолютной тишине, наступившей в его голове, он только взволновано облизнул губы и сомкнул пальцы в болезненно-крепкий замок.