Раскадровка

Его часто втягивало в смертоносное болото сомнений и ненависти к себе, он жил в перепадах между тлением слабой надежды и осознанием того, что он, вероятно, бредит, что не способен быть актёром, что он бездарен и представляет из себя только обузу. Он уверял маму и сестёр, что всё в порядке, никогда не признавался им, насколько глубоко проваливается в отчаяние и бедность; он упрямо отвечал отцу, что не изменил мнение и не считает свой выбор ошибкой. Но на самом деле несколько раз оказывался у черты, где был готов объявить о поражении и предать мечту. Такие решения чаще всего приходили ночью, над бутылкой пива, купленного на последние взятые в долг деньги. И наутро Том пытался бороться с такими мыслями и с похмельем, а днём вновь оказывался вышвырнутым с прослушивания.

Всё изменилось стремительно в конце 2009-го. Кеннет Брана позвал Тома прилететь в Лос-Анджелес пройти пробы на роль Тора в одноимённый фильм, и Хиддлстон вполне ожидаемо получил отказ — он не приглянулся продюсерам в роли бога грома, но оказался утвержденным на роль Локи. Впервые перевоплотившись в него в январе 2010-го, Том был рад этому успеху — он попал в большой голливудский фильм, но даже не мог представить, насколько круто повернет его жизнь. И вот теперь, почти летом 2014-го, десяток выпущенных фильмов — больших и поменьше, независимых — спустя, по окончанию съемок «Багрового пика» и в преддверии проектов, ожидающих начала, Хиддлстон всё ещё пугался неясности будущего, строго экономил, не позволяя себе даже лишней пары джинсов, и не мог окончательно поверить, что это происходит именно с ним.

Он сделал большой холодный глоток виски, и под его поднятую руку втиснулась Джессика.

— Почему ты тут расселся? — проговорила она ему прямо в ухо. Улыбнувшись ей, он собирался ответить, что ждал её, чтобы пойти танцевать, но в кармане брюк завибрировал телефон, и Том, коротко извинившись, заглянул в него.

«Перезвони мне. Это срочно», — говорило сообщение от Кристиана Ходелла. Том ещё раз извинился и, протиснувшись между стулом и Джессикой, направился к выходу из оккупированного съемочной командой зала. Относительную тишину и достаточное качество мобильного покрытия он отыскал в ведущем к туалетам коридоре, на диване напротив пустующей комнатки для курения.

Усевшись, Том безотчетно просунул руку под расстегнутый ворот рубашки и потер грудь. Такая формулировка сообщения вызывала неясное волнение, он несколько раз проверил время получения, и лишь убедившись, что это произошло несколько минут назад, набрал номер агента. В Лондоне перевалило за полночь, и тревожить Ходелла в такой час было неловко.

— Ну слава богу! — вместо приветствия вскрикнул Кристиан, почти сразу подняв трубку. — Я боялся, что тебе там уже не до работы.

— Доброй ночи, — ответил Том. — Что-то случилось?

— Послушай, я знаю, что перед «Высоткой» ты хотел отдохнуть, и ты это сделаешь. Обещаю. Но тебе нужно слетать в Лос-Анджелес. Дермот Кэссиди смог уговорить Норин Джойс на «Шантарам», и теперь они хотят сделать вам двоим экранные пробы на совместимость в кадре. Правда, из-за графика Джойс съемки смещают на весну 2016-го. Я позволил себе дать им твоё предварительное согласие на смену дат — на весну у нас ведь всё равно ещё ничего не было запланировано, верно?

Том задумчиво протер рот и подбородок ладонью, пытаясь угнаться за стремительным потоком информации. Он упёр взгляд в пол и там, вместо серого ковра визуализировал календарь. Его осень 2015-го была тесно расписана между продвижением, премьерами и вероятным представлением на фестивалях и церемониях наград фильмов «Высотка» и «Я видел свет», к работе над которыми он ещё даже не приступал, но уже ждал с нетерпением. Зима с декабря 2015-го по — предварительно, но кто может сказать наверняка — март 2016-го была отдана под съемки «Конга», а дальше до выхода «Конга» на экраны в графике пока зияла пустота.

— Ладно. И когда пробы?

— В пятницу.

— В эту?!

— Я уже заказал тебе билет, не беспокойся.

— Но…

Кристиан кашлянул в трубку, прерывая Тома.

— Да, а что я могу поделать? — произнёс он. — Дермот Кэссиди теперь всё подгоняет под Джойс.

Том протяжно вздохнул и закрыл лицо ладонью. Месяц назад он виделся с Норин, вокруг интересов которой вдруг завертелось всё производство «Шантарама», взял её номер с предложением увидеться в расслабленной обстановке, но так никуда её и не пригласил. А теперь было поздно. Он снова вздохнул, пряча за этим вздохом ругательство. Кристиан Ходелл ведь говорил о заинтересованности студии в Норин ещё зимой во время БАФТА, и, зная это, Том так бездарно пропустил возможность настроить с ней дружеские отношения. Без пересадки из Торонто до Лос-Анджелеса было всего пять часов лёту — крохотная цена за то, чтобы добиться расположения актрисы, имеющей полную власть над продюсером заинтересовавшего его проекта. И всё равно он упустил эту возможность обеспечить себе роль.

— Чёрт, ладно, — заговорил Том после паузы. — Когда рейс?

— Завтра в 16:45, — отозвался Ходелл. — Успеешь отоспаться.

— Что мне готовить на пробы?

— Ничего. Они выберут случайную сцену уже на месте.

Поблагодарив агента и пожелав ему спокойного сна, Том отнял телефон от уха и оглянулся. В нескольких шагах от него, привалившись плечом к стене и наклонив голову набок, отчего челка спадала на лицо, стояла Эффи. Обильно подведенные черным глаза, черные массивные серьги, свисающие из-под взъерошенных пепельных волос, короткое черное блестящее платье, голые плечи. Она смотрела на него и улыбалась.

— Хиддлстон. Похоже, нам пора прощаться?

Он молча кивнул. С Эффи он всегда разговаривал мало: в гримерке — потому что иначе мешал бы ей наносить грим; и во время личных встреч — потому что она сама была слишком разговорчивой, и её, казалось, не интересовало почти ничто из того, что мог сказать он. К удивлению Тома, после первого неудачного свидания они виделись ещё несколько раз. С каждой новой встречей за пределами съемочного павильона её наполняемость постепенно сужалась к самой сути — сексу. Последние две совместных ночи Эффи просто приезжала в квартиру Тома без предварительных прогулок и ужинов. Она становилась всё податливее и восприимчивее, Том начинал по-настоящему с ней расслабляться. Возможно, он даже начинал по ней немного скучать.

Её слова о лабиринте одиночества, в который он себя заключил, догоняли его вечерами, когда он возвращался в пустую квартиру, ужинал, спал, просыпался и завтракал один, отправлялся на съемки и знал, что оттуда приедет в ту же пустоту. Том весьма трезво отдавал себе отчёт в том, что сам пустил свою жизнь этим путём, и не собирался ничего менять. Пока, по крайней мере. Он кривил бы душой, если бы не признавался сам себе в том, что хочет любви и настоящих крепких отношений, семьи и — рано или поздно — детей. Возможно, в нём говорил возраст или давило всё то же одиночество, но в последнее время он хотел детей всё сильнее. Они перестали представляться отдельной ступенью жизни и превратились в неотъемлемый компонент его видения постоянных отношений с женщиной. А раз так, сами отношения становились ещё более недосягаемыми.

Том слишком отчетливо помнил собственное детство с постоянно занятым на работе — и как позже оказалось, связями на стороне — отцом, а ещё имел собственный горький опыт поддержания любви на расстоянии. Он не смел позволить привязать кого-то к себе и, особенно, дать жизнь новому беспомощному человеку, если не мог постоянно быть с ними рядом. Он был слишком ответственным, и ему слишком много раз и невыносимо сильно разбивали сердце, чтобы отойти от выбранной стратегии кратковременных и ни к чему не обязывающих связей.

Его обвиняли в эгоизме, испорченности, бессовестности и даже подозревали в том, что это гонка ради спортивного интереса или даже давний спор с друзьями — Тому было всё равно. Он никому не лгал о чистой и вечной любви, не обещал писать письма и приезжать в гости, он вёл себя весьма красноречиво, а если требовалось — объяснял свои намерения прямым, пусть и не очень приятным к восприятию, текстом. И если кто-то лелеял напрасные надежды, и те неизменно разбивались в дребезги, его вины в том не было. Но и останавливаться он не хотел. Ему были нужны женщины: физически и просто для общения, чтобы подпитываться их энергетикой и выплескивать свою, чтобы нормально функционировать.