Страница 13 из 17
– Это я попросила русского доктора полечить мои руки, которые очень сильно болят, ведь у большевиков ужасное лечение, и он, не предупредив никого, тайно пришел.
Как потом выяснилось, молодая женщина разболтала своим подругам, конечно под большим секретом, о таинственном докторе, и несколько дней спустя местный милиционер подошел к Акбар-беку на базаре и сказал:
– Начальник послал меня проверить твое жилье; говорят, какой-то русский прячется у тебя.
– Ты городишь вздор, – спокойно ответил Акбар. – В доме только четыре женщины и две маленькие девочки, и, как мусульманин, ты не можешь войти туда.
– Хорошо, – сказал милиционер, – я верю тебе, ты старый и уважаемый человек. Дай мне сто рублей, и я скажу начальнику, что у тебя в доме никого нет.
Конечно, Акбар дал ему сто рублей.
После этого инцидента Акбар посоветовал мне не показываться в той комнате в течение дня, и я перебрался в другой конец двора в полуподвал, где держали сено. Там не было окон, а вместо дверей была большая дыра в стене, закрытая со двора куском войлока. Внутри было тепло, но через щели старой стены пробивался только один маленький лучик света, и приходилось присматриваться, чтобы что-нибудь различить в полумраке. Чтение стало невозможным.
В этом полуподвале я провел много долгих дней и ночей. Только во время обеда и около часа после него я мог находиться в своей прежней комнате среди семьи Акбара, слушая их рассказы. Остальное время я сидел или лежал в моей берлоге.
Тоскливые дни тянулись своей чередой. Было физически невыносимо находиться в таком ужасном бездействии и без дневного света. Убивая время, я перебирал в своей памяти мою прошлую жизнь и работу в Туркестане и предавался философским размышлениям. Меня чрезвычайно интересовала теория Эйнштейна, которая, по моему мнению, замечательно соотносилась a priori[32] c выводами русских метафизических философов, таких как Аксенов, Успенский и другие, о природе времени.
Однажды, когда я только что вернулся в свою берлогу, Тохта-джан начала говорить что-то очень оскорбительное своему мужу. Я должен пояснить, что все члены семьи свободно говорили на двух языках: на узбекском диалекте джагатайских тюрок, являющимся основным языком Туркестана, и на таджикском – диалекте персидского. Я не знал последнего совсем, и когда они не хотели, чтобы я понимал их, то говорили на таджикском. Разговор быстро перерос в серьезную ссору, и я постарался заснуть. Немного позже я услышал крики, визг и плач. Похоже, что били Тохта-джан.
Следующим утром я увидел следы крови на снегу возле моей комнаты. А потом маленький мальчик показал мне железный прут, пояснив, что Акбар-бек дал Тохта-джан хорошую порку этим прутом, потому что она сделала глупость. Сама она появилась с полностью расцарапанным лицом и распухшими от слез глазами.
– Тебя били, Тохта-джан? – участливо спросил я ее.
– Да, тахир, и я заслужила это наказание. Я была очень капризна и вела себя очень плохо прошлой ночью. Ох, как все у меня здесь болит, – сказала она и показала синяки на руках и ногах.
Днем позже Юлдаш принес Камар-джан бубен, который она так долго и горячо просила купить. С этого дня у нас каждый вечер были концерты. Все женщины пели, а Камар-джан аккомпанировала. У нее была книга с песнями, которые они все исполняли. Сарты – не музыкальные люди; их пение – это дикое диссонансное завывание. Кроме того, некоторые песни были недостаточно мелодичны и исполнялись уныло и однообразно. Бубен стал постоянной игрушкой Камар-джан, на нем она играла целыми днями. Это очень беспокоило меня. Главная дорога, всегда занятая красными войсками, грузовиками и комиссарами, проходила всего в нескольких сотнях метров от нашего двора, только арык разделял нас. Непрекращающиеся звуки бубна на протяжении всего дня могли легко привлечь внимание красных солдат, особенно татар или сартов. Описывая эти дни уже годы спустя, я по-прежнему слышу эти постоянные звуки бубна, рев моторов грузовиков и стук веретена, на котором старшая жена Акбара, казалось, пряла беспрестанно.
Воскрешая эти звуки в памяти, я неизменно вновь переживаю чувство страха, не оставлявшего меня в те дни. Я постоянно ожидал появления во дворе красногвардейского патруля. Для меня это грозило бы неминуемым расстрелом. К счастью, одной удачной ночью жалкий бубен был погрызен мышами. Наша певица впала в отчаяние. Юлдаш успокоил ее, сказав, что натянет на него новую кожу, но Акбар строго запретил ему делать это, так как он тоже понимал ту опасность, которой эта упрямая женщина подвергает всех нас.
В том году весна запоздала. На 23 марта были жестокие метели, после которых вновь пришло тепло, и на 26-е начали ворковать голуби. Юлдаш объявил, что поедет в предгорья, в Кумсан, – родные места его первой жены, чтобы привезти оттуда чудесный камень «загкхар мура» – серпентин; по поверьям сартов, очень сильное средство от укусов змей и скорпионов, и, что он надеется заработать много денег от продажи камня. Юлдаш довольно много знал о камнях и рассказывал мне множество историй о разнообразных образцах, которые он находил в горах. Как-то он описывал одну, очень хорошо известную пещеру в горах, расположенную среди прекрасной рощи ореховых и фисташковых деревьев, облюбованное место сартских пилигримов. В эту пещеру есть несколько входов и над одним из них было выбито арабской вязью, что он открыт уже тысячу лет назад. Пещера была низкой, не выше роста подростка двенадцати лет. В ущелье, недалеко от входа в пещеру, есть отверстие в скале, искусно заложенное большими камнями. Вполне вероятно, это был вход в какую-нибудь старую выработку. В Туркестане много подобных старых, заброшенных рудников, вход в которые тщательно замурован. Возможно, прежние рудокопы так скрывали свои лучшие рудники во время вторжения разрушительных орд монголов. Точно такой же вход был на горе, называемой Майдан-Тау, и я знал, что не так давно киргизы открыли его и в забое маленькой шахты нашли мощную залежь с самородным серебром. Они до сих пор работают там украдкой, приходя в шахту ночью и тщательно скрывая свою разработку камнями, уходя домой.
– Я был в той пещере сам, – рассказывал Юлдаш. – В ней действительно богатая жила. Недалеко от Таш-Хана в горах есть не очень большой рудник, где сарты тайно моют золото. Это очень богатое место. Кроме золота там нашли рубины и сапфиры. Один знакомый сарт продал сапфир, найденный там, индийцу в Ташкенте за пятьсот рублей. Все эти рудники и другие интересные места описаны в очень старой арабской книге, хранящейся у одного муллы в горной деревне Х. Он показывал мне несколько рисунков из нее.
Эта последняя информация Юлдаша чрезвычайно заинтересовала меня. Как хорошо известно, старые арабские писатели – Ибн-Хаукаль[33], Ибн-Хордарбек[34], Абу-ль-Фида[35] и другие – дают хорошие и точные описания старых рудных разработок в Туркестане в девятом и десятом веках нашей эры, в период расцвета династии сасанидов[36]. Там, например, есть великолепные описания ртутных, свинцовых и серебряных месторождений Туркестана, а также копей Ферганы, где уголь начали добывать намного раньше, чем в Европе. Незадолго перед началом Первой мировой войны, когда приступили к разработке угольных пластов в Шурбадском бассейне Ферганской провинции, были обнаружены старые копи. Удивительно, что, описывая этот уголь, Ибн-Хордарбек утверждал, что его зола использовалась для отбеливания тканей. И хотя это кажется странным, но это совершенная правда – зола этого угля содержит отбеливатель – оксид цинка.
Вполне вероятно, что книга, о которой говорил Юлдаш, – какая-нибудь старая география, еще неизвестная европейцам. Некоторое время назад была обнаружена в Семиречье книга на уйгурском языке[37], которая оставалась уникальной до тех пор, пока не были сделаны открытия[38] сэра Ауреля Стейна[39] в регионе Хотан[40].
32
Независимое от опыта утверждение (лат).
33
Ибн-Хаукаль (Абдул-Касим-Мухамед) – арабский географ и путешественник Х в, родом из Багдада. Путешествовал более 30 лет по разным странам, его «Книга путей и стран» («Китаб ал-масалик ва-л-мамалик») содержит многочисленные сведения по истории и топонимике Халифата и окрестных стран.
34
Абу-ль-Касим Убайдаллах ибн Абдаллах ибн Хордадбех, ок. 820 – ок. 912/913, по др. данным 885) – мусульманский географ иранского происхождения. Его «Китаб ал-масалик ва-л-мамалик» – первый дошедший до нас образец жанра арабской описательной географии. Содержит многочисленные сведения по истории и топонимике Халифата и окрестных стран, в том числе самые ранние в арабской географии упоминания о руссах и славянах.
35
Абу-ль-Фида (1273, Дамаск – 1331, Хама) – арабский историк и географ из курдского рода Айюбидов, Главное сочинение – «Краткая история рода человеческого» («Мухтасар фи тарих аль-башар»), охватывающая события по 1329 г.
36
Династия персидских правителей (шахиншахов), правивших в Сасанидской империи с 224 по 651 годы. Во времена, указанные Назаровым, эта территория принадлежала государству караханидов (прим. редактора).
37
«Священная книга двух основ» – древнетюркский памятник манихейства, предположительно VIII века.
38
«Книга гаданий» – древнетюркский памятник манихейства, предположительно IX века. Относится ко времени Уйгурского каганата. Представляет собой бумажную книгу, размером 13,75 на 8,75 см, состоящую из 104 страниц, написанную от руки тюркским руническим письмом. В 1907 году «Книга гаданий» в числе других рукописей была приобретена археологом А. Стейном у служителя храма «Пещера 1000 Будд», приблизительно в двадцати километрах от оазиса Дуньхуань (провинция Ганьсу, Китай). Ныне хранится в Британском музее, (Лондон).
39
Марк Аурель Стейн (1862–1943) – венгерский путешественник и этнограф. Обнаруженные им документы на китайском, тохарском, иранских, тюркском и других языках, в настоящее время находятся во многих музеях мира.
40
Округ на юго-востоке Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая, южнее пустыни Такла-Макан, к юго-востоку от Яркенда.