Страница 12 из 17
Такая одежда сартских женщин, очевидно, появилась от обычая покрывать на улице голову халатом, как это делали до революции татарские женщины в Оренбургской и Казанской губерниях. Правда, они не закрывали лицо полностью, лишь прикрывая его слегка углом халата, как бы из кокетства, тем самым соблюдая обычай. Но для сартских женщин Хивы, Бухары и Русского Туркестана показаться на улице без паранджи и чимбата – самый большой позор, равный признанию себя существом пропащим, и ни одна сартская женщина не сделает такого, даже нищенки одеваются так же.
По этой же причине проблема отказа от паранджи и чимбата местных женщин не так проста, как думают европейцы, вопрос глубоко связан с психологией сартов. Большевики сумели набрать коммунисток среди сартских женщин, вооружили их револьверами, одели в типичные френчи и кожаные куртки и первым делом послали их по домам агитировать женщин открыть лица. Но мусульманские женщины увидели в том свое оскорбление, и многих проповедниц эмансипации нашли потом с перерезанным горлом.
Татарские женщины в России эту проблему решали долгое время самостоятельно. Состоятельные предпочитали европейскую одежду и манеры, кто победнее – просто сохранили халат, накинутый на голову. Киргизские женщины никогда не закрывали своих лиц и не прятали их от посторонних. Женщины горных таджиков, закрывали от посторонних только лица, не надевая паранджу. Мне кажется, что лучший способ решения вопроса о парандже и чимбате – оставить решение самим сартским женщинам. Они не желают вмешательства чужих, и сартская женщина, одетая традиционным образом, чувствует себя на улице так же свободно и легко, как и ее европейская сестра, надевающая маску во время карнавала…
Однажды утром, принеся мне кипяток для чая, Тохта-джан скромно села около меня и сказала:
– Тахир, вы не будете против, если я спрошу у вас кое-что? Как правильно по вашим законам, если мужчина имеет двух жен, то он должен любить обеих одинаково?
– Тохта-джан, у нас в России мужчина может иметь только одну жену, иметь двух жен одновременно невозможно, – ответил я.
– Какой хороший и мудрый закон у вас, – сказала она с глубоким вздохом. – Я очень несчастна, тахир. Я родилась в горах, в селении Кумсан, а там не носят паранджи и чимбат. Я вышла замуж и жила счастливо со своим мужем, он был очень добр ко мне. Мы всегда были вместе. Обедали вместе, долго сидели и разговаривали. Я родила ребенка, и он решил взять вторую жену. Я не возражала, думая, что буду старшей, а новая будет помогать мне по дому. Он взял Камар-джан, она уже была замужем, и он заплатил за нее немного, всего 30 рублей. И теперь муж не любит меня совсем.
Ее большие черные глаза наполнились слезами, и, уходя, она сказала:
– Сейчас я ему совсем чужая. Я не виню Камар-джан, она хорошая женщина и мы дружим с ней, но муж должен обращаться с нами одинаково, а он любит только ее. Весь прошедший год я не была ему женой, и поэтому я свободна уйти к другому. Есть богатый армянин, который предлагал мне выйти за него замуж.
Вскоре после этого ко мне пришёл Юлдаш и начал жаловаться на свою первую жену:
– Она – джинды, тахир, – сказал он, что означает сумасшедшая, истеричная женщина. – Ты мог сам это видеть.
Этим вечером, за пловом Акбар поведал мне многое о трудностях своей семейной жизни.
– Ты никогда не поверишь, – сказал он, – как наши женщины испорчены нами мужчинами-сартами. Ты можешь часто видеть киргизских женщин, работающих на полях, да и русских женщин тоже, но никогда не увидишь там сартских женщин. В доме они делают не так много, даже хороший плов не могут приготовить, только испортят рис. Раньше, когда у меня все было в порядке, я имел кирпичный завод и нанимал двадцать человек. Моя жена держала домашнее хозяйство в своих руках, и все шло гладко: еда была всегда вовремя приготовлена, жена даже находила время прясть хлопок и шерсть. Сейчас же у меня две жены и у Юлдаша тоже две, но они только шляются по своим подругам целыми днями и ничего не делают по дому. Не хотят прясть, ткать, зато все время надоедают мне просьбами купить им материи. А где мне взять деньги? Мы живем только с продажи масла; старая лошадь еле-еле работает, и я боюсь, что она вскоре падет. Что мы тогда будем делать? Мы умрем от голода. Камар-джан все время донимает меня своими просьбами и даже грозится оставить Юлдаша, если я не куплю ей ткань на новую одежду, и еще просит купить бубен. Тохта-джан все время устраивает сцены Юлдашу и тоже требует материи на одежду. Моя вторая жена – ленивая неряха. Только моя первая жена порядочная женщина и хорошая хозяйка.
– Когда я был молодым, то служил Худояр-хану, – продолжал он. – Мы работали на железных рудниках и добывали руду в горах за Гава-Саем. Никто из русских там не бывал. Когда прогонят большевиков, ты поедешь со мной туда, и я покажу тебе это прекрасное место. Там громадное, чистое, с зеленоватым отливом озеро, вокруг высокие горы, покрытыми еловыми лесами. В тех горах великолепная охота. Водятся тигры, медведи, барсы, множество кабанов, диких баранов и множество «тау теке» – горных козлов с огромными рогами. Много фазанов и других птиц. Мы сможем жить в свое удовольствие, и никто не будет беспокоить нас, так как киргизы редко заходят туда. Это место доступно только три месяца, большую часть года перевал закрыт снегом. Там много минералов. Есть железная руда, дающая двадцать пудов серебра из пятисот пудов руды, одиннадцать пудов стали и триста чугуна. Мы использовали ее и для получения селитры, чтобы делать порох. Там есть и другие руды, дающие серебро, свинец и олово, очень хорошее олово. А на другом конце озера, там, где бегущие ручьи с песчаными берегами, мы мыли золото. Иногда намывали целый фунт за неделю. В том озере водится форель – очень вкусная рыба. Живут там и водяные лошади, но они очень пугливы и, как только увидят человека, бросаются прямо в воду и исчезают. Я сам видел одну убитую. Она была желтовато-серого цвета, очень жирная и совершенно безволосая. Пойдем туда, тахир, и ты сам убедишься, какое это интересное место, какое изумительное охотничье угодье и какое множество там богатых руд.
Такое озеро, как описывал Акбар, действительно существует, но оно мало кому известно из местных жителей и абсолютно неизвестно русским, потому что не отмечено на картах. Фактически карты горных районов Туркестана не дают даже слабого представления действительности. Есть здесь и осадочные руды железа, серебра и селитры, похожие на описанные Акбар-беком, но водяные лошади – плод местной фантазии. Это очень древнее поверье, оно известно по Геродоту от скифов, который связывал диких белых лошадей с выпасами в истоках реки Гипанис. Может быть, появление этого поверья связано с «куланом» (Equus hemionus), и сейчас встречающимся в этой части Туркестана. Сарты и киргизы до сих пор верят, что вблизи отдаленных горных озер живут дикие безволосые лошади.
Когда Акбар рассказывал мне о чудесах этого таинственного озера, в комнату неожиданно ворвалась Камар-джан, задула лампу, закрыла дверь и прошептала:
– Там у ворот стоят двое подозрительного вида людей, одетых, как русские.
Акбар быстро выскочил на дорогу, но мужчин там уже не было.
Спустя несколько дней произошел неприятный инцидент, который имел для меня ужасные последствия.
Я сидел, читая книгу, как обычно по утрам, с открытой дверью комнаты. Вдруг почувствовал, что кто-то наблюдает за мной. Краем глаза я заметил, что молодая, довольно хорошенькая сартская женщина, которую прежде никогда не видел, внимательно разглядывала меня. Не выказав никакого волнения от ее неожиданного появления, я продолжал, не двигаясь, спокойно читать. Она оказалась подружкой жен Юлдаша, и, придя с неожиданным визитом, воспользовалась правом женщины войти без стука, обнаружив почему-то не запертые ворота. Она сразу увидела, что я русский, христианин, и забросала женщин вопросами: кто я и почему живу здесь? Камар-джан с готовностью и остроумно объяснила ситуацию. Она вытянула свои руки, покрытые сыпью, и сказала: