Страница 10 из 17
Через несколько дней я узнал, что белые, отступая по Чимкентской дороге, завернули в горы. Я решил не испытывать судьбу и оставить дом друга. Он помог мне раздобыть лошадь, и я двинулся в сторону Чаткала, надеясь соединиться там с отступающим отрядом.
Был очень сильный мороз, и лежал глубокий снег. Болота и ирригационные каналы перемерзли, так что я без особых помех добрался до окраины села Никольское, где уже побывали большевики. Моя лошадь была старой, едва тащившейся кобылой, и у меня не было даже слабой надежды при встрече уйти от красных. С каким сожалением я вспоминал, как много раз проезжал по этой самой дороге на своих собственных лошадях, которые могли обогнать и оставить позади любого всадника. Сейчас дорога была пустынна и свободна, как будто некий гибельный мор прошел над землей. На лицах случайных прохожих я видел уныние и страх. Диктатура пролетариата повсюду оставляла свои отметины.
На закате я добрался до дома знакомого богатого киргиза по имени Джакши-бай. Он думал, что я давно расстрелян, и был сильно удивлен, увидев меня. Он не скрывал своей радости.
– Куда ты едешь, тахир[27]? – спросил он.
– Собираюсь поохотиться в горах, – уклончиво ответил я.
– Хорошо, но на ночь ты должен остаться здесь, – сказал Джакши-бай.
Когда мы вошли в дом и остались одни, он сказал:
– Тахир, скажи мне правду, ведь ты здесь не для охоты. У тебя нет ружья и собаки. Ты совершенно один.
– Да, Джакши-бай, ты прав. Мне нужно встретиться с отрядом белых, который этим путем идет к Чимкенту: ты что-нибудь знаешь о них?
– Если хочешь, я дам тебе своего племянника в проводники. Он проведет тебя ночью прямо в горы через степь. Но ты должен поспать, да и твоя лошадь устала. Завтра утром я узнаю про твоих друзей на базаре от киргизов, которые спустились с гор.
Я с радостью согласился на его предложение. После чая и великолепного плова я улегся на удобную постель из стопки мягких ковров, постеленных на полу, и меня укрыли теплым тулупом из волчьей шкуры.
В течение ночи жена Джакши-бая просыпалась несколько раз присмотреть за своим младенцем, и каждый раз заботливо поправляла покрывало, думая, что мне холодно.
Утром Джакши-бай надел тулуп и шапку из лисьего меха, оседлал самую лучшую лошадь и поехал на базар. Он вернулся домой только поздно вечером, пешком, без тулупа и шапки и даже без хлыста.
– Вся дорога забита красными войсками, которые преследуют белый отряд, – грустно сказал он. – Они забирают себе лошадей, одежду – все, что захотят. Они реквизировали мою лошадь, тулуп и шапку! Аллах отвернулся от нас, и наслал несчастья, потому что мы его плохо слушали. Тахир, ты не можешь сейчас ехать в горы. Оставайся у нас, завтра мы все обсудим с мудрыми и опытными людьми и решим, что делать дальше.
И он вышел, сделав мне знак, оставаться на месте.
На следующий день с полдюжины киргизов и сартов собрались в доме Джакши-бая, они долго обсуждали, что делать, и наконец решили, что сейчас для меня нет возможности уйти в горы. Они знали, что белые прячутся в отдаленной долине реки Пскем, но единственная дорога туда охранялась красными патрулями, по дороге масса кавалерии и пехоты. У меня оставался только один выход – скрыться где-то поблизости.
– Ты не можешь прятаться среди киргизов, – говорили мудрые люди. – Киргизы живут открыто, их двери никогда не запираются. Любой, кто захочет, может войти в их дом. И в селах они живут так же, как привыкли жить в степи. Ты должен спрятаться у сартов. Они ревниво охраняют свои семьи и дома. Ворота их домов всегда заперты, и никто не войдет туда без спроса. Сарты живут скрытно, и ты можешь легко спрятаться среди них. Мы только что послали за Акбар-беком. Он старый солдат Худояр-хана[28], верный и опытный человек. Ты можешь рассчитывать на него.
Через час в комнату вошел сарт огромного роста, с черной бородой, настороженными серыми глазами и открытым, волевым лицом. Когда после обычных приветствий ему объяснили ситуацию, он просто утвердительно кивнул и сказал:
– Хорошо, я спрячу тебя, тахир, в доме. Я привык давать кров гонимым. Ненавижу большевиков – сынов шайтана! Я рад услужить человеку старой гвардии. Ночью переезжай в мой дом. Я много слышал о тебе и рад помочь.
Поздней ночью киргиз проводил меня. Была полная луна, но падал густой снег, скрывавший нас от любопытных глаз. Через полчаса мы пришли к воротам одиноко стоящего в поле дома сарта. Мой проводник постучал условным сигналом, и дверь открылась. Хозяин встретил нас в маленьком внутреннем дворике и провел в комнату с земляным полом, слабо освещенную «чираком» – маленькой масляной лампой, похожей на древние греческие или египетские светильники. Недалеко от двери вокруг пылающего очага сидели две женщины и молодой человек – сын Акбар-бека, рядом был мальчик лет двенадцати. Они вежливо приветствовали меня и пригласили присесть рядом с ними. Одна из женщин была молода, с большими карими глазами и задумчивым выражением бледного лица; другая была постарше, с простодушным выражением, но не без благородства. Их не стесняло мое присутствие, хотя мусульманский закон запрещает женщинам показывать лицо чужим мужчинам, но я был не простой гость, а гонимый чужак, пришедший под их кров в поисках убежища. Никто из домочадцев не задавал мне никаких вопросов. Они, вероятно, хорошо знали, кого пригласили в свой дом, и какую это представляет опасность для всей семьи.
Вскоре все начали готовиться ко сну. Женщины приготовили мне постель, а та, что моложе, достала из сундука ковер для меня, как она пояснила, из ее приданого. Покидая комнату, Акбар-бек сказал мне:
– Тахир, ты никого не бойся. Ни один посторонний человек не войдет сюда ночью. Я перережу ему горло.
Я остался в этой комнате, вместе с мальчиком и молодой сартской женщиной с младенцем.
Стены комнаты были просто обмазаны глиной, крыша покрыта камышом, несколько грязных кусков войлока лежали на полу, и они с парой больших сундуков, стоящих у стены, составляли внутреннее убранство этого жалкого дома, который на неопределенное время стал моим пристанищем. Дверь закрывалась не очень плотно; ужасные сквозняки дули со всех сторон, в окнах не было стекол, а земляной пол был очень холодным. Я лежал на своем ложе, не раздеваясь. Сон все не шел ко мне, и я размышлял о своей будущей судьбе. Так началась моя жизнь среди сартов.
Редко когда выпадало на долю европейца в Туркестане жить в бедном мусульманском доме и видеть жизнь сартской семьи изнутри. Уже следующим утром я с большим интересом наблюдал все, что происходило вокруг моего нового пристанища. На одной стороне внутреннего дворика находилась комната, моя обитель, на другой были две комнаты поменьше и остатки кирпичного сарая, где держали корм для лошадей. По две другие стороны – навес и сарай для повозок. Ворота открывались прямо на главную дорогу, обсаженную тополями, и на полуразрушенную стену, позади которой был большой «арык», или ирригационный канал. В течение всего дня на дороге гудели грузовики, везущие красные войска в горы, раздавались пьяные ругательства, звякали подковы лошадей.
Возле двора стоял примитивный маслобойный пресс, принадлежащий Акбару и являющийся кормильцем и опорой его семьи. Это очень простая большая деревянная ступка с деревянным пестом, сидящим наискось, к дальнему концу которого запрягали лошадь. Животное ходило круг за кругом, и пест выбивал из хлопковых семян черное с неприятным запахом масло. Во время всеобщих лишений и недостатка это дело приносило Акбару неплохой доход. Лошадь была худой, покрытая гноящимися болячками, и вся жизнь семьи зависела от работы этой несчастной старой клячи.
Семья Акбара состояла из его старшей жены Гульбиби, очень скромной женщины с хорошими манерами воспитанной дамы, и второй жены – молодой с несимпатичным и грубым лицом. В доме были две маленькие девочки: примерно семи и девяти лет, младенец и маленький мальчик, уже упомянутый мной ранее.
27
Уважительное обращение, принятое на востоке. Тахир (араб.) – чистый, святой; безгрешный.
28
Один из последних кокандских ханов.