Сокровище

Сильверу перевалило далеко за шестьдесят, и выглядел он соответствующе: как человек, много повидавший и переживший на своем нелегком веку.

Нависнув над темным столом из мореного дуба, Сильвер потянулся к запотевшему графинчику с водкой, налил рюмку. Перед ним стояла тарелка с селедочкой, на ржаном хлебце и под горчичным соусом; справа от хлебца лежали кольца красного лука, замаринованные в лимонном соке, слева – меленькая, с крупный горох, картошечка, приготовленная в золотистом мундире.

За столом, вполоборота, лицом к дверям, сидели трое громил в черных кожаных куртках; Сильвер был слишком консервативен в привычках и не собирался менять порядок одежды, заведенный в девяностые. Громилы по глоточку цедили пиво и по очереди курили, пуская дым в сторону, чтобы не досаждать хозяину.

Сильвер, не торопясь, выпил и так же размеренно, со смаком, закусил. Впрочем, плавность его движений была обманчивой; желтые, с черными точками по краям радужки, глаза внимательно следили за происходящим. Естественно, он не мог не заметить странного типа, который только что вошел в заведение; чесучовая пара, канотье и галстук-шнурок; того и гляди, запоет что-нибудь из репертуара Утесова. Или – из «одесского цикла» Розенбаума.

Типчик был странный, и даже – более, чем; но он выложил перед подошедшим официантом крупные купюры; от желтых глаз Сильвера, прикрытых, как у варана, морщинистыми веками, не укрылась внезапная гибкость халдейской спины; официант отошел от столика, пятясь задом и почтительно кланяясь.

Сильвер наблюдал, что будет дальше.

Официант принес поднос с бутылкой самого дорогого коньяка; и четыре широких хрустальных бокала из резервного фонда, приберегаемого для самых особых случаев. Типчик небрежно сунул официанту еще одну купюру, и тоже – крупную. Официант ушел, оставив поднос и полотенце.

Странный посетитель зацепил взглядом один из бокалов, схватил его и долго протирал, пробуя хрусталь глазом на свет. Потом – повесил полотенце на предплечье, взял поднос и направился к Сильверу.

Сильвер негромко кашлянул. Громилы напряглись. Тот, что сидел ближе всех, встал и шагнул вперед, чуть-чуть отодвинув полу куртки, - так, чтобы была видна рукоять пистолета.

Месье Жан остановился и склонил голову, адресуясь непосредственно к главному.

- Кто ты? – спросил Сильвер.

- Человек, которого завораживают сила и власть, - был ответ, и Сильверу он понравился.

Снова раздался негромкий кашель; «ребята» были вышколены так, что слов не требовалось, но телепатией пока не овладели.

Второй громила забрал из рук вора поднос, первый – быстро охлопал субтильное телосложение пришельца и квалифицированно заключил.

- Чистый!

- Что надо? – спросил Сильвер.

Месье Жан вернул себе поднос и снова поклонился.

- Разрешите, в знак моего глубокого уважения и искреннего восхищения, преподнести вам этот скромный дар.

Сильвер прикрыл веки; месье Жан поставил поднос на стол, ловко открыл бутылку и плеснул коньяк в бокал. Вор зажмурил глаза и провел бокалом перед носом; выражение блаженства на его лице сменилось гримасой отвращения.

- Фу-у! Что за пойло? Прошу прощения, этот напиток вас недостоин. Собственно, он недостоин называться напитком.

Сильвер нахмурился.

- Это – мой ресторан, - медленно сказал он. – Хочешь сказать, здесь обманывают клиентов?

Стулья под громилами пришли в движение, громко царапая ножками пол. На побледневшей физиономии вора отразился неподдельный ужас.

- Ну что вы? – затараторил месье Жан. – Как можно! У меня и в мыслях не было! А если и обманывают, то только таких ничтожных, как я. И поделом! Позвольте мне загладить свою вину.

Вор посмотрел на пепельницу с окурками, покачал головой и поставил ее на поднос. Затем – протиснулся между первым громилой и столом, подошел ко второму. Двинул рукой – и пустой стакан из-под пива тоже оказался на подносе. После чего – подошел к Сильверу, стал на колено, снял полотенце с руки и обмахнул им ботинки хозяина.

Это выглядело забавно. Сильвер даже коротко хохотнул; в тот момент, когда странный типчик протирал пустой ботинок; протез: напоминание о девяностых, как и черные кожаные куртки.

Месье Жан обогнул стол, напоследок неловко зацепив третьего громилу; подхватил поднос и накрыл полотенцем.

- Покорнейше прошу прощения, - жалобно проблеял вор и удалился.

- Комик! – сказал первый громила. – Выставить его?

- Он заплатил за коньяк, - рассудил Сильвер. – Пусть еще что-нибудь закажет. Это – бизнес.

Громила наморщил лоб; так, словно только что получил самый ценный в своей жизни совет и пытался запомнить каждую букву.

Тем временем месье Жан подошел к бару, выставил на стойку бутылку, бокалы, грязную пепельницу и пустой пивной стакан. Полотенце интригующе лежало на подносе.

Вор оглянулся, поклонился Сильверу; знал, что каждое его движение не остается без внимания. Потом – взял поднос и снова направился к столу.

На этот раз он не стал дожидаться процедуры обыска; застыл в двух шагах и пошевелил над подносом пальцами, будто что-то солил.

- И все же – у меня есть дары, достойные вас!

Теперь – никакого блеянья; голос звучал уверенно. Вор сдернул полотенце и поставил поднос на стол.

На подносе лежали: мобильный, выкидной нож и пистолет.

Первый громила хлопнул себя по груди, второй – по карману джинсов, третий – запустил руку сзади за пояс. Три пары глаз смотрели на месье Жана: то округлялись от удивления, то – суживались от злобы. Недостающие предметы экипировки были моментально разобраны.

Четвертая пара глаз, желтых с черными точками по краям радужки, оставалась неподвижной. Сильвер мягко положил ладони на стол.

- Впечатляет. Давай еще раз. Ты кто?

- Моя визитка – в вашем бумажнике, - ответил вор.

Сильвер – обеими руками – выстучал на столешнице быструю мелодию. Полез во внутренний карман пиджака, растянутого на локтях и спине. Достал старый истрепанный бумажник, открыл. Из бумажника извлек игральную карту – джокера. Под картинкой пляшущего человечка в дурацком колпаке была надпись, сделанная гелевой ручкой.

- Месье Жан, - прищурившись, прочитал Сильвер.

- К вашим услугам, - поклонился вор.

- Почему такое дурацкое имя?

- Я бы хотел назваться Сильвером. Но это имя было уже занято. Вами, мой господин! – последовал еще один поклон; достаточно глубокий для почтительного, но недостаточно – для подобострастного.

И Сильвер это видел. Громилы ловили каждое его движение, хотя бы мизинца; ждали сигнала, чтобы превратить вертлявого человечка в бессмысленный набор переломанных костей, удерживаемых лишь чесучовой парой, но сигнала не было. Сильвер, по обыкновению, медлил.

- У тебя – ловкие руки, - наконец сказал он.

- Спасибо! – верхняя губа вора взметнулась вверх, обнажив крупные белые зубы. Завитые кончики нафабренных усиков устремились к черным юрким глазам, словно норовили их выколоть. - Мама знала об этом, еще когда я был у нее в утробе.

Сильвер перешел к делу.

- Чего ты хочешь?

- Пять минут вашего драгоценного времени.

Сильвер посмотрел на тарелку: закуски было достаточно. Сильвер потянулся к запотевшему графинчику. Налил рюмочку. И – показал вору на стул. Напротив себя. Не рядом.

22.

Марина перевернула документ и еще раз провела по нему руками; пусть рассыпавшиеся фрагменты получше приклеятся к основе.

- Что это? – спросил Митя.

- Письмо Суворочки.

Корень слова показался Мите знакомым; но суффикс звучал слишком уж игриво. Марина не спешила с пояснениями, поэтому пришлось спросить.

- Суворочка? Кто это?

- Наталья Александровна Суворова, дочь великого полководца. Однажды он сказал: «Смерть моя – для Отечества. Жизнь моя – для Наташи».

- Папина дочка? – уточнил Митя не без сарказма.

Марина оставалась серьезной; видимо, не замечала в выражении «папина дочка» того же подтекста, что и в «маменькином сынке». А, может, в «папиной дочке» его и не было. По крайней мере, в той степени, в которой он содержался в «маменькином сынке».