Сокровище

Скворцов забежал за ширму, вырвал книжку из рук сиделки.

- Как тебя там? Ты не слышишь?

Сиделка встала, пригладила на толстых бедрах халат.

- Я – глухая, - механическим гнусавым голосом сказала она. – Сделайте так, - сиделка топнула широкой ступней, распирающей белый ботинок, в пол. По полу прокатилась ощутимая вибрация. – Тогда я приду.

- Ну да, ты глухая, - спохватился Скворцов. Так хотел хозяин: никаких посторонних ушей. И забился, замахал руками. – Ему плохо!

- Смотри на меня! – сиделка подняла палец, как учительница в начальной школе. – И говори медленно. Губами!

- Ему плохо, - повторил Скворцов.

- Я поняла, - сказала сиделка. – Ему плохо, - она отвернулась от Скворцова и стала набирать что-то из ампулы в шприц.

Скворцов вышел из-за ширмы; через пару секунд вышла сиделка. Она деловито подошла к Виноградову, ухватила левое предплечье «шестьдесят шестого», пригвоздила к кровати и стиснула, выцеливая набухающую вену.

- Нет! – закричал Виноградов. – Убери ее!

Скворцов ударил ногой в пол. Сиделка остановила движение руки и посмотрела на Скворцова. Скворцов и сам не знал, что делать.

- Но вы же – мучаетесь! – воскликнул он.

- Убери!

Скворцов сделал движение кистью; будто что-то отбросил. Сиделка ушла за ширму.

- Почему?

- Я… должен… страдать… - прохрипел Виноградов. – Такова Его воля.

- Чья? – не понял Скворцов.

- Господа нашего. Иисуса Христа, - был ответ.

- Борис Михайлович! Я – атеист.

Виноградов ощерился. Обнажились желтые от налета зубы и почерневшие десны.

- Да? Атеист? Тогда – молись! Чтобы Он не наказал тебя так же, как меня.

Тело Виноградова выгнулось дугой. В наступившей тишине отчетливо послышался скрежет зубов; такой громкий, будто бы «шестьдесят шестой» перемалывал собственные челюсти.

18.

Митя развел руками; в правой он сжимал искривленный кинжал с заржавленным лезвием.

- Никого нет. Чего ты так испугалась?

- Я не испугалась. Здесь кто-то был.

- С чего ты взяла?

Марина подошла к двери, отделяющей гостиную от комнаты отца.

– Смотри! Дверь была открыта вот так, - переместила ее на небольшой угол. – А сейчас она открыта вот так, - Марина вернула дверь на место, торжествующе посмотрела Митю; мол, какие тебе еще нужны доказательства?

Митя пожал плечами; фокус с дверью не произвел на него должного впечатления.

- Ладно, - не сдавалась Марина. – Стул рядом с тобой. Он стоял вот здесь, - Марина переставила стул.

Митя немедленно на него сел, положил кинжал на стол.

- Называется, приехал в Питер! У меня – сумасшедшая сестра.

Митя покосился на кинжал; на всякий случай снова взял его в руки.

- Я – не сумасшедшая, - возмутилась Марина. – Это – от отца. Когда работаешь с историческими документами, учишься обращать внимание на каждую мелочь. Это становится второй натурой, понимаешь?

- Ты – тоже историк?

- А кем я еще могу быть? Я – папина дочка!

Марина отвернулась, сложила руки на груди и стала глядеть в окно.

Стул за ее спиной скрипнул; тоненько пропел паркет. Митя подошел к Марине, обнял за плечи.

- Успокойся! Хорошо?

- Да, - Марина кивнула. – Хорошо. Давай займемся делом.

Она вернулась к столу, достала из сумочки конверт. Мысль о том, что предстоит привычная и очень важная работа, принесла успокоение.

- Мне потребуются прозрачная основа, легкий клей из рыбьих костей и пинцет.

- Пинцет – это я понял. Ты им выщипываешь брови. Он наверняка лежит в ванной. А где взять остальное?

Марина с улыбкой посмотрела на Митю.

- В кого ты такой кудрявый? Ты – правда мой брат?

- Не уверен, - на полном серьезе отвечал Митя. – Но я сын твоего отца, это точно.

19.

Командор и Анна уютно расположились в углу зала; за столиком, таким маленьким, что им поневоле приходилось сидеть, едва не касаясь друг друга коленями.

Перед каждым стояла чашка, посередине – блюдце с палочками корицы. Анна украдкой наблюдала, как командор взял одну и обмакнул в кофейную пенку; немного подождал, потом – откусил размоченный кончик.

- Ну, как? – спросила Анна.

- По-прежнему. Великолепен, - ответил командор.

- Как тридцать лет назад, - уточнила Анна.

- Наверное, не стоит об этом вспоминать, - мягко заметил командор.

Но Анна его не услышала. Или – сделала вид, что не услышала.

- А я – помню. Все до мелочей. Наш госпиталь в Африке. Стены из лиан. Стены! Одно название. Можно было просунуть руку.

- Да, - после некоторой паузы отозвался командор. – Стены дырявые. И крыша из чего попало, - судя по тону, командор не числил эти воспоминания по разряду приятных.

- И эти воинственные племена, - продолжала Анна. – Убивали всех. Приходили и уходили, пока не появились вы. Солдаты удачи.

- Пули и гранаты сильнее копий и стрел, - сказал командор.

- У нас в госпитале – прибавилось работы. А стены остались такими же.

Анна увидела, что командор уже сгрыз одну коричную палочку и подвинула блюдце поближе к нему, хотя едва ли в этом была необходимость; сделала машинально, желая проявить заботу, но тут же смутилась и с преувеличенной серьезностью принялась размешивать свой кофе, нервно постукивая ложечкой по краям чашки. Повисло неловкое молчание.

- Как вам мой русский? – спросил командор.

- Что? – не сразу поняла Анна.

- Я могу выйти на улицу и разговаривать с людьми?

- У вас – хороший словарный запас, - поспешила похвалить Анна. – Но есть небольшой акцент. Певучий.

- Испанский?

- Да, но можете не опасаться. Здесь его примут за грузинский. Это не страшно.

- Я старался. Учил язык.

Командор довольно кивнул и захрустел новой коричной палочкой. В этом занятии не было ничего возвышенного, но Анна поневоле залюбовалась.

- Габриэль! – сказала она. – Ваш профиль нужно чеканить на золотых монетах.

Командор едва не поперхнулся.

- Анна! Господь с вами! На монетах изображают властителей. А я… Нет, ну что вы?

Теперь уже смутился командор: разве можно остановить влюбленную женщину, если она опять, как и тридцать лет назад, начала лепить в своем воображении идеальный образ?

На помощь пришел Валентин: неожиданно, но весьма кстати.

- Есть! – воскликнул он. – Входит в контакт!

Командор отложил палочку и поспешил к экранам.

20.

Виктор увлеченно разглядывал витрину. На деле же его интересовали вовсе не итальянские костюмы и шелковые галстуки, красовавшиеся на безголовых манекенах, а отражение противоположной стороны улицы. Конкретно – дубовая дверь под неоновой вывеской «Корсар». Минуту назад за этой дверью скрылся месье Жан.

Виктор поднес руку к уху, поправил гарнитуру. Тонкий провод тянулся к мобильному телефону, лежавшему во внутреннем кармане куртки. Телефон был напрямую связан с командным пунктом, а через него – с миниатюрным передатчиком, спрятанным в ухе вора; Валентин, командор и Анна (Ким так и не вышел из мастерской) могли слышать все, что происходит.

- Сколько с ним человек? – спросил Виктор.

- Трое, мамочка, - беззаботно ответил вор. – Всего лишь трое. Все вооружены. Столик – на одиннадцать часов от входа.

- Принял. Я снаружи. Страхую. Работай, - Виктор отошел от витрины.

- Мамочка! – захихикал вор. – Что бы я без тебя делал? Целую!

Виктор со скучающим видом фланировал по вечерней улице. Позади него, в пятидесяти метрах, горели красные округлые буквы, складываясь в слово «Корсар». Ресторан «Корсар» принадлежал Петру Сергеевичу Силантьеву, известному в криминальных кругах под кличкой Сильвер.

21.